Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года - Леонид Млечин

Жуков вызвал Рокоссовского в Звенигород и предложил возглавить конную армию, которую собирались сформировать из четырех конных дивизий, переброшенных из Средней Азии, и корпуса генерала Льва Доватора. Жуков хотел, чтобы эта армия нанесла удар в тыл и фланг немецких войск в районе Волоколамска.

«С большим трудом, — писал Константин Константинович, — мне удалось доказать нецелесообразность затеи, которая могла привести только к бесполезной гибели множества людей и потере коней. Собранные вместе, кавалерийские соединения были бы легко истреблены авиацией и танками».

Кавалерийские дивизии из Средней Азии были плохим подспорьем. Лошади оказались не подкованными по-зимнему, они скользили и падали. Бойцы не имели опыта действий в пересеченной местности. Рокоссовский видел, что удержаться ему теперь удастся только на рубеже Истринского водохранилища, где сама местность позволяла создать сильную оборону. Попросил у Жукова разрешения организовать оборону, иначе немцы отбросят обороняющиеся войска и на их плечах форсируют реку и водохранилище.

Жуков приказал Рокоссовскому стоять насмерть.

Рокоссовский исходил из того, что за его 16-й армией других войск нет. Если она будет уничтожена, немцам откроется путь на Москву. Он обратился напрямую к начальнику Генштаба Борису Шапошникову. Тот согласился с Рокоссовским.

Но тут же пришла злая телеграмма от Жукова: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать».

Пришлось подчиниться. Но кто был прав — Рокоссовский или Жуков? Непростой вопрос. Одни историки уверены, что Константин Константинович: немцы форсировали Истру с ходу и захватили плацдарм на левом берегу, поэтому обстановка ухудшалась с каждым днем. Другие считают, что это Георгий Константинович принял тогда верное решение: отход 16-й армии Рокоссовского оголил бы фланги 5-й и 30-й армий, и весь фронт мог покатиться назад…

Отношения двух полководцев складывались сложно. Рокоссовский помнил, что только несправедливость судьбы позволила Жукову так далеко обогнать его. 17 августа 1937 года Рокоссовский был арестован — как «польский агент». Ему повезло — в марте 1940 года его выпустили. Семье он ничего не рассказывал. И лишь однажды на вопрос дочери Ариадны: «Папа, зачем ты носишь всегда с собой этот маленький браунинг?» — ответил: «Если за мной придут, живым на этот раз не сдамся…»

Жуков встретил войну генералом армии, прославленным на всю страну, а Рокоссовский — всего лишь генерал-майором с пятном в биографии, оставленным арестом.

Наверное, Константин Константинович, несмотря на разницу в званиях, рассчитывал на нормальные дружеские отношения. Но Жуков помнил, что был когда-то в подчинении у Рокоссовского. Наверное, инстинктивно хотел показать, что эти времена остались в прошлом. Георгий Константинович привык подавлять волю подчиненных. С Рокоссовским это не получалось. Сдержанный и спокойный, он сохранял достоинство. Кроме того, Жуков, отдавая приказы другим генералам, считал себя — и не без оснований — более талантливым военачальником. Но военное дарование Рокоссовского было не меньшим. Они оба были выдающимися полководцами.

Рокоссовский и некоторые другие генералы полагали, что победы Жукова имели слишком высокую цену: он не считался с потерями. На что Жуков отвечал:

— Если бы я не принимал жесткие решения по удержанию почти каждого рубежа, мы бы Москву не отстояли, вынуждены были бы откатываться за Волгу. Во что бы тогда вылилась война?

18 ноября начальник Генштаба Франц Гальдер пометил в дневнике: «Фон Бок, как и мы, считает, что в настоящее время обе стороны напрягают свои последние силы и что верх возьмет тот, кто проявит большее упорство. Противник тоже не имеет резервов в тылу и находится в худшем положении, чем мы».

Еще через несколько дней записал: «Фельдмаршал фон Бок лично руководит ходом сражения под Москвой со своего передового командного пункта. Его необычайная энергия гонит войска вперед… Войска совершенно измотаны и не способны к наступлению… Фон Бок указывает, что создалось такое положение, когда последний брошенный в бой батальон может решить исход сражения. Противник между тем подтянул на фронт свежие силы».

Бои приобрели невероятно ожесточенный характер. 23 ноября немецкие войска захватили Солнечногорск, еще один рывок — и вермахт может ворваться в Москву. На следующий день началась переброска на линию фронта семи резервных армий, сформированных для будущего контрнаступления. Саперы методично разрушали Ленинградское шоссе, взрывали мосты, ставили мины на пути вероятного продвижения противника.

27 ноября Сталин и начальник Генерального штаба маршал Шапошников связались по прямому проводу с командующим Калининским фронтом генерал-полковником Коневым:

— Противник занял Рогачев, вскоре он может обойти Москву или ваш фронт. Противник собрал с вашего фронта части и перебросил на Москву. Вам дается возможность ударить по противнику, притянуть на себя силы и избегнуть обход своего тыла и облегчить положение Западного фронта, войска которого обливаются кровью. Где думаете ударить противника, в каком районе? Удар должен быть предпринят сегодня.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — ответил Конев. — Обстановка мне понятна, принимаю все меры к организации наступления. В целях лучшей подготовки прошу начать наступление с рассветом 28 ноября.

Вождь не согласился:

— Мы считаем целесообразным начать наступление 27-го числа во второй половине дня. Каждый час дорог, и откладывать неразумно. Напрягите силы и начните сегодня во второй половине дня.

— Есть, — ответил Конев. — Принято к исполнению. Сейчас отдаю все нужные распоряжения.

— Очень хорошо. Больше вас задерживать не будем. До свидания.

Контрудар стал неприятной неожиданностью для германского командования.

Когда войска вермахта завязли под Москвой, начальник Генерального штаба сухопутных сил Франц Гальдер отметил в дневнике плохое настроение генерал-полковника Фридриха Фромма, отвечавшего за подготовку резервов и поставку в войска оружия: «Фромм рассказал о ситуации с производством вооружений. Падение производства! Он думает о необходимости заключать мир!»

Министр вооружений и боеприпасов Фриц Тодт в ноябре отправил своих работников на Восточный фронт, в штаб генерала Хайнца Гудериана в Орел. Они вернулись в глубокой депрессии: вермахт замерзает, солдаты плохо одеты, техника не готова к эксплуатации в зимних условиях. Руководители промышленности, встретившись с министром Тодтом, придерживались одного мнения:

— Война с Россией не может быть выиграна!

27 ноября Франц Гальдер записал в дневнике: «Генерал Вагнер доложил об итогах совещания обер-квартирмейстеров. Наши войска накануне полного истощения материальных и людских сил».

Генерал Эдуард Вагнер отвечал в Генштабе сухопутных сил за снабжение армии.

Через два дня новая запись: «Некомплект на Восточном фронте составляет 340 тысяч человек, то есть половину боевого состава пехоты. Сейчас роты в среднем имеют по 50—60 человек… Автопарк имеет не более 50 процентов исправных автомашин».

Гитлер подписал приказ, в котором требовал «сурово наказывать военнослужащих, которые под воздействием алкоголя совершали криминальные поступки». Но потребность в алкоголе перевешивала страх перед фюрером. Главком Вальтер фон Браухич вынужден был констатировать, что неумеренное потребление алкоголя разрушает мораль и дисциплину в войсках. Сотни солдат вермахта гибли, напившись. Алкоголь создавал высокий уровень небоевых потерь — как причина автокатастроф и самоубийств…

Ситуация для Москвы становилась все более опасной. Пружина сжалась до предела. Последнее, что могли сделать, — преградить вермахту дорогу, устроив лесные завалы на всех направлениях, ведущих к городу.

30 ноября 1941 года Щербаков отправил Сталину срочную записку:

«Товарищу СТАЛИНУ И.В.

Посылаю проект постановления ГКО о лесных завалах, разработанный при участии Московских организаций. Объем работ в пределах Московской области предстоит следующий: рубка леса будет происходить на площади 51.000 гектар, предстоит выручить от 2,5 до 3 млн. кубометров леса.

Рабочей силы потребуется от 12—15 дней — 210.000 человек».

В проекте постановления говорилось:

«Для более прочного прикрытия дальних и ближних подступов к гор. Москве Государственный Комитет Обороны постановляет:

1. Усилить строящиеся полевые укрепленные полосы системой лесных завалов на всем фронте и направлениях, выводящих к гор. Москве;

2. Лесные завалы создавать:

а) в полосе Западного фронта — от переднего края расположения войск до переднего края подмосковной полевой укрепленной полосы, идущей по линии Кимры, Дмитров, Дединово, Сходня, Павловская Слобода, Бурцево, Серпухов, Подольск, Кашира, Озеры, Коломна;