Покидая Тьму - Евгений Кулич

проводах. Где они в свою очередь по-матерински крепко и любя обнимали последний в этом мире свет, не желая никогда с ним расставаться. Смотрелось это всё по живому. Осколочки окон внутренних более не тянутся к рукам, а шея оказалась свобода от петель. Филипп слегка сбился с проложенной красным огнём дороги, и в ту же секунду почувствовал невероятно давящее чувство на свою голову, от чего, вдруг, упал на колени. Мысли взрывались ярчайшим фейерверком, но было ничуть не весело как на новый год. Черепная коробочка просто трескалась от такого давления, перекрывая недавнее приобретение счастливой любви. Стоило только отвести взгляд от кем-то открытых дверей наружу, нагнуться за валяющимся грязным, но тёплым пальто для своей девушки, как нечто огромное, случайно, потеряло над ним контроль. Парень не стал долго ждать последствий этих ужасно мучительных воздействий на его разум, а поэтому, быстро раздвинув перевязанные старыми чёрными нитками документы в индивидуальных кожаных папках, что были сброшены в кучу, он схватился за слегка порванный рукав и вытянул пальто наверх. "Вот оно, возьми, пожалуйста, ты замёрзла", обратился он к застывшей Лизе. Девушка специально схватилась за низ своей большой кофты, иначе выйти из погружения было невозможным. Она вернулась на Землю. Но как бы заманчиво и прекрасно музыка не игралась с сознанием внутри сна, всегда найдётся то мимолётное событие пытающиеся как можно крепче ухватиться за столь хрупкое подсознание.

Колыхающий двери выхода ветерок донёс ранее не слыханную весть: ужасающую и непроглядную тьму разразил белый девственный свет, дарующий нам надежду на возвращение из пожравшего всё тёмного вывернутого чрева. Вполне возможно, что крики людей за их невидимым полем могли как-то предостерегать от опасности и жестокости нового луча, но, как бы то ни было, он их бесследно стирал ещё до возникновения. Пресекал. Человек за стенами этих величественных зданий походил ни на что иное как на загнанного в угол зверя, представляющий себя несмотря ни на что самым важным игроком всех предыдущих и бесконечно следующих за ними партий. Самонадеянно, увы, но справедливо их такое суждение. Именно поэтому он здесь. Для преподношения уверовавших в него своими личными нитями, которыми вяжут себя оставшиеся, нужно достаточно времени.

Слегка прозрачное бледно-серое вещество неторопливо заглядывало в каждую комнату. Мило прислоняясь ко всем побитым деревянным углам дверных проёмов, оно пыталась ухватиться за что-нибудь живое и стать его частью, пробравшись к этому непосредственно изнутри. Засвистели оставленные на улице горлышки зелёных бутылок, и только звук их не желал ничего покидать с остальными друзьями. Захрустела трава над пропавшим мокрым снегом в чёрной рыхлой земле. "Удивительно!". Не завершение ли заключается в подъёме? Угасли последние огни цивилизации за их спинами, двери заперты, а буксировочный трос всё никак не закончится. Стекающий с крыши снег стучал по лежащим на холодном асфальте осколкам окон, образуя блестящие лужи под ногами и создавая преданную забвению мелодию, дополняющуюся звоном металлических навесов. Вопросов становилось всё больше и больше, а ответы были размыты или вовсе не найдены. Размытым казались и изменившиеся взгляды пары на окружающий их новый мир и на вещи, что в нём теперь являются нормой. Филипп сплёвывал воду, стекающую с его волос, стараясь на этот раз как можно более детальнее запомнить свою девушку, не отпуская её горячую руку.

Под ногами оказалась твёрдая земля, ступать по которой вглубь вытянутой глотки предпочтительнее проваливающегося снега, хоть и дышать там труднее. Асфальт, почти полностью стёртая разделительная полоса, поваленные знаки. "Уже близко мы". Все эти короткие отрывки серии наполненные ярким слепящим свечением и грубо вырезанными из контекста фрагментами предают некоторый необычный момент, когда на короткое, по меркам того измерения, время действительно веришь в то, что происходит по ту сторону сознания, кажущееся бледно-голубым хором летающий в округе разорванных палаток. Почва несколько проседала под тяжестью их ботинок, куда невольно проваливаясь они неловко падали друг на дружку, помогая подняться. Им был мил блеск глаз, развевающееся на ветру волосы и простые тёплые прикосновения их рук.

Две птицы, вдруг, взмыли вверх за кислородом, в котором нуждаются. Такие треугольные осколки уже больше не собирались в единую часть чего-то большего и разумного, вовсе нет. Они оставались жалобно разлагаться на мельчайшие крупицы действий и явлений без единого шанса на восстановление в прежнюю форму и на принятие верной формулировки. Направляющиеся вверх чёрные матовые камни вырастали из земли, плесени и снега, создавая вокруг себя свой мир. Родной мир. Такой, каким они его всегда помнят: тёмный, жуткий, грубый. Еле видимые белые кристаллики осыпались с них после каждого громкого шага перед ними и исчезали в белом снегу, где их больше никогда никто не найдёт. Иные графитовые стержни, порождённые живой и бесстрашной тьмой, вытесняли собой самые обычные не скрытые под толстым слоем снега кирпичи и камни. Кажется, они были такой идеальной формы, что лишь при одном взгляде можно было увидеть правильную геометрическую фигуру с идеально правильными гранями.

Под звук искажающейся до потери своих первых воспоминаний и формы материи открывались фиолетовые ворота. Увидать их, конечно, можно было, недалеко они были. Повторялись за засыпанными песком чёрными массивными плитами.

– Меня видно насквозь, и ты знаешь, кто я, потому что отталкиваю любого, кто согласен меня терпеть. – наконец, задумчиво протянула она, продолжая бессмысленно шагать вперёд.

– Как и я. Выходит, мы та ещё парочка проблемная?

– Получается да.

Графитовые плиты протянутые прямо к воде сейчас будут засыпаны падающим с иллюзии неба крохотным снегом, всё-таки оставляя абсолютно чистой ту часть дороги, по которой эти двое пройдут вперёд меж сожжённых по обе стороны лесов. Вороны впоследствии доклюют гниющую плоть и мясо на ветках, оставленную здесь кем-то до них, но не до конца, ведь, постоянно возникающий на условном горизонте ярко красный свет будет спугивать их. Корни этих деревьев уже никогда не прорастут дальше, оставаясь чуть у поверхности. Будут выдернуты теми, кто запнётся об них. Листва, что на них ещё осталась раскрошится скоро по камню в сухую жёлтую пыль. Совершенно не испачканные белые рубашки на тех же самых длинных рукавах висят где-то на кронах, развеваясь словно кричащий о чём-то флаг. Казалось, что проходя мимо тянущих болью, страданиями и невероятно тяжёлым воздухом стволов можно было услышать молящий о помощи хрупкий крик. Слезающая с них сажа и пыль разлеталась в стороны от малейшего прикосновения к ним. А что до рук, то они всё мёрзли и мёрзли, вот же ж неприятно. Дорога резко сменила своё направление в какую-то совершенно неизведанную серую историю с