История городов будущего - Дэниэл Брук

В нескольких кварталах от Кунсткамеры расположено построенное при Петре здание университета; альма-матер Путина пребывает в аналогичном состоянии. Тщательно восстановлен полукилометровый фасад XVIII века, но – только фасад. Если зайти во внутренний двор, обнаружится, что практически каждое строение в той или иной мере обветшало. Страдающий от избытка цензуры и недостатка финансирования университет больше не считается престижным местом работы. Профессора вслед за своими студентами ищут теплых местечек в чиновничьем аппарате или госкорпорациях.

Ради того чтобы заработать твердой валюты, но при этом избежать дестабилизирующего влияния большого количества постоянно проживающих в городе иностранцев, власти сделали получение въездной визы в Россию долгим, трудным и дорогостоящим процессом, но освободили от него туристов с круизных судов, проводящих в городе по два-три дня и не собирающихся в другие районы страны. Летом сотни тысяч жителей Запада выходят в город с роскошных лайнеров, и вся Россия представляется им состоящей из подсвеченных фасадов на набережной Невы да пригородных императорских дворцов22. С удивлением обнаружив, что Санкт-Петербург с виду совсем не русский – такой европейский, такой цивилизованный! – туристы пачками скупают открытки со Спасом на Крови, чтобы сбитые с толку родственники не решили, что их тетя провела отпуск в Амстердаме или Венеции.

Это лицо России Путин стремится показать и своим важным иностранным гостям. Барочный Константиновский дворец в Стрельне был заложен еще при Петре Великом, но после сильнейших разрушений времен войны он так и не был отреставрирован до самого распада СССР. Путин довел огромный дворцовый ансамбль до былого блеска, превратив его в место для дипломатических встреч. Теперь это роскошный мирок с достойными Версаля садами, бильярдными, украшенными сине-белой фарфоровой плиткой в голландском духе и статуями Петра Великого, – и при том полностью изолированный от реальной России. Вдоль моря Путин расположил оформленные под старину «коттеджи», построенные для глав иностранных государств, которые в 2006 году съехались в Петербург на встречу G8, клуба крупнейших экономик мира с добавлением России как великой сырьевой державы с ядерным оружием.

В политике Путин также неизменно стремится сохранять западнический фасад. «Конечно, Россия более чем разнообразная страна, – вещал он, – но мы – часть западноевропейской культуры. Где бы ни жили наши люди – на Дальнем Востоке или на юге, мы – европейцы»23. Даже самые беззастенчивые шаги по укреплению собственной власти всегда сохраняли внешние признаки демократической легитимности в западном духе. Поскольку в России нет министерства государственной пропаганды и СМИ контролируются через государственные компании, Путин всегда может сослаться на то, что и в США телеканал NBC принадлежит General Electric. Послушная пресса, в свою очередь, делает ненужными более жесткие тоталитарные методы. В сегодняшней России запрещают или разгоняют только многочисленные протестные акции. О более мелких можно просто дружно соврать. Когда одетые в зеленое экологические активисты протестовали против обсуждаемого в городском парламенте закона, по которому сотни парков, садов и зон зеленых насаждений планировалось открыть для застройки, в вечерних новостях их показали, но представили сторонниками этого проекта24.

Но даже в Петербурге Путин не одинок в своих авторитарных пристрастиях. Унижение от потери статуса сверхдержавы заставило многих петербуржцев занять оборонительную позицию по отношению к внешнему миру. Город, который когда-то мечтал о прогрессе, теперь ищет виноватых. В Петербурге приверженность европейской высокой культуре, в которой он даст фору любому настоящему европейскому городу, теперь сосуществует с привычным подчеркиванием охранительных настроений, которые считались бы отсталыми в европейских столицах. Местная дама из либеральной академической среды, которая обожает европейскую высокую культуру настолько, что вечер за вечером посетила все четыре спектакля вагнеровского «Кольца нибелунгов» в Мариинском театре будучи на седьмом месяце беременности, рьяно выступает против западного феминизма и с восторгом предсказывает восстановление Российской империи. Осторожная политкорректность европейских интеллектуалов незнакома Петербургу, где расистские высказывания, в частности в адрес азиатских мигрантов, можно услышать во вполне культурных кругах.

Ощущение маскарада, столь яркое в XVIII веке с его печатными пособиями по поведению в обществе, живо в городе и сегодня. Летом на крышах жарят барбекю, к которому вместо отличного местного пива подают посредственное импортное вино, поскольку, как выразился один из гостей, «Петербург всегда старается быть европейским». Однако несколько бокалов спустя вспыхивает совершенно неевропейский разговор с язвительными гомофобными шуточками, оправданием религиозного консерватизма и апологетикой постсоветской коррупции в России. Один молодой юрист, выпускник Петербургского университета, чья фирма, как он выразился, «представляет естественные монополии», выгораживает своих клиентов, поскольку «это единственные российские институции, способные выполнять поставленные перед ними задачи» – сомнительный аргумент в условиях отсутствия честной конкуренции. Адвокат благодарен Путину за то, что тот привел центр города в порядок, а вот об основателе города высказывается куда сдержаннее: «Петр – очень противоречивая фигура в российской истории».

Венцом новенького, начищенного до блеска Петербурга, гигантским символом основанной на углеводородах власти петербуржца в Кремле стал проект 400-метровой башни «Газпрома», которая должна была стать самым высоким небоскребом Европы. Расположенная на противоположном берегу реки от спроектированного Растрелли Смольного собора, башня, которую планировалось назвать «Газпром-сити», подмяла бы под себя весь исторический город. «Газпром» получил от городских властей специальное разрешение нарушить установленный в исторических районах высотный регламент, однако ЮНЕСКО пригрозило вычеркнуть Санкт-Петербург из списка объектов всемирного наследия, если башня будет построена. Градозащитники и специалисты ЮНЕСКО в один голос утверждали, что единство архитектурного ансамбля города с возвышающимися над ним церковными шпилями будет разрушено, если прямо на набережной Невы вырастет самое высокое здание в Европе.

Проведенный в 2006 году международный конкурс на лучший проект башни «Газпром-сити» был омрачен многочисленными скандалами. Заявленные в качестве членов жюри звезды мировой архитектуры сэр Норман Фостер и Рафаэль Виньоли в знак протеста отказались от своего участия. Хотя ни один из них так и не высказался публично, ходили упорные слухи, что причиной стала угроза городскому архитектурному ансамблю, а также давление со стороны Матвиенко, которая очень хотела, чтобы победил ее любимый проект лондонского архитектурного бюро RMJM. Недовольны были и конкурсанты. Швейцарская архитектурная фирма Herzog & de Meuron, представившая свой вариант, выступила с заявлением, что конкурс «подтвердил все те расхожие мнения о России, которым мы так не хотим верить»25.

В этой непростой обстановке жюри объявило, что победил проект RMJM – полупрозрачная, сужающаяся кверху башня, напоминающая синее пламя на корпоративном логотипе «Газпрома». Архитектору Филиппу Никандрову, уроженцу Петербурга, начавшему свою карьеру в Дубае, выпало оказаться публичным лицом сил, выступавших за строительство башни. Он стал основным представителем RMJM в Петербурге и руководил всем процессом из своего офиса в доме Зингера на Невском – в том самом здании, 16 этажей которого по первоначальному проекту должны были возвышаться над всем городом, но которое по личному указанию царя было урезано до шести.

С самого начала у проекта были могучие покровители в лице Путина, Матвиенко и вице-премьера Дмитрия Медведева, председателя совета директоров «Газпрома», который в 2008 году был выбран Путиным на роль своего преемника в качестве президента России. (В 2012 году Путин вернет себе президентское кресло, понизив Медведева до премьер-министра.) Однако жители Петербурга, от архитектурной элиты до простых обывателей, приняли башню в штыки. В дискуссии вокруг небоскреба у властей уже не получалось скрыть существование другой точки зрения. Могли ли петербуржцы не иметь собственного мнения о том, нужна ли их городу самая высокая башня в Европе? Большинство горожан вернулись на оборонительные позиции, занимаемые в советское время, а общественное движение против строительства башни возглавила группа активистов «Живой город», состоящая из архитекторов, историков и простых петербуржцев. Члены Союза архитекторов города почти единодушно выступили против проекта, который, по их мнению, нарушал градостроительные традиции старой столицы, ее пропорции и характерную для нее горизонтальность. Ходили даже разговоры об исключении Никандрова из Союза, но, осознав сомнительность исторических параллелей – в сталинские времена изгнание из профессиональной организации, как правило, служило прелюдией к последующему аресту и расстрелу, – архитекторы решили ограничиться официальным заявлением, разъясняющим их позицию.