Северный Удел - Андрей Кокоулин

— В яблочко. И это третья причина почему я беседую с вами. Видите ли, Бастель, с той поры каждые полгода семья Гебриз доносит свою кровь государю. Как вы понимаете, на предмет чистоты помыслов и отсутствия поползновений. Это повелось триста лет назад и высочайшего повеления об отмене пока не было. Поэтому подозревать меня в плетении интриг и далеко идущих планов, мне думается, бессмысленно. Я весь как на ладони. Последнюю «клемансину» отдал два месяца назад.

— Кому?

— Ну что вы! Неужели я доверюсь какому-либо курьеру? Я сдаю кровь сам, в хранилище гематологического университета. Правда, не знаю, как буду сдавать в следующий раз. Бастель, вы разберетесь с этим делом за четыре месяца?

Так, подумал я, холодея.

Гебризам, может быть, вовсе и не надо беречься. Если склянка с «пустой» кровью, по словам Йозефа, ходила в Ганаване, то ее владелец…

— Кто знает о регулярной сдаче? — спросил я.

Диего подобрался от моих слов.

— Кроме домашних, никто.

— Университетские?

— Профессор Стефан Ульфсон. Но за него я ручаюсь.

— Почему?

Гебриз посмотрел на меня с хитрецой.

— Догадайтесь.

— Он ваш кровник?

— Близко. Он мой брат, двоюродный.

— Лаборанты? Приближенные государя? Терст?

— Лаборанты — нет. Стефан все делает в одиночку, а потом запирает «клемансину» в хранилище, ящичек с секретом, заговорен, кровь просто так не выявить, даже если кому-то вдруг взбредет в неразумную голову пробежаться поисковыми жилками. Из приближенных государя о сдаче крови знает, наверное, только его секретарь, Хвостов Александр Горович, но тут тоже мимо — он точно кровник. А насчет вашего учителя решать уж придется вам. Еще вопросы? Ваше время выходит, Бастель.

Я кивнул.

— Хорошо. Почему семья Гебриз покинула Южный Удел?

Глаза Гебриза вспыхнули.

— Глубоко копаете, осторожнее.

— Что там произошло?

Диего передернул плечами, лицо его исказилось, отчетливо хрустнули шейные позвонки.

— Сударь, выйдите из кареты вон! — прошипел он.

Тонкие пальцы порывисто нажали на рычаг, дверца кареты распахнулась, в черное бархатное нутро хлынул свежий влажный воздух.

Дождь, пока я был без сознания, оказывается, кончился.

— Как знаете, — сказал я. — До свидания.

— Погодите, — остановил меня Гебриз, едва я сошел со ступеньки на землю.

Несколько секунд он глядел из кареты в пустоту над моим плечом.

— Я не знаю, — произнес он наконец. — Вы слышите, Бастель, я не знаю! И никто уже не считает Ассамею своей. Бешеный старик, — сказал он тише, — что-то знал об этом.

— Кто?

— Ритольди.

— Ритольди убит.

— И ночь с ним. Я не любил его. Как-то он сказал мне, что пока он сидит в министерстве, Ассамея не увидит ни одной военной кампании. И будто бы это тоже тянется от самого Волоера. Нам, Гебризам, как подачку, выделили часть Сибирского края…

Он скривился, затем лицо его выправилось, он буркнул: «Прощайте» и захлопнул дверцу.

— Вы бы это, в сторонку отошли, господин хороший, — сказал мне, забираясь на козлы, светловолосый мужичок со знакомой физиономией.

Еще двое молодцов запрыгнули на каретный задник.

Рисунок жилок у всех троих был одинаков — густое, красно-черное плетение. Все они были кровниками.

Я отступил.

— Бывайте, — проронил мужичок с козел, гикнул, свистнул, и запряженная цугом четверка с места взяла рысью.

По тропке я поднялся на холмик и встал там, наблюдая дом, распахнутое окно в комнату Майтуса, решетчатую ограду с узкой калиткой и двух постовых в мокрых накидках, вяло прохаживающихся по песку.

Легкий ветер прилепил рубашку к спине.

Мы, наверное, действительно вырождаемся, в ознобе подумалось мне вдруг. Что сделалось с «бешеным Грампом»? Что сделалось с мрачным и язвительно-ядовитым Гебризом? Что сделалось с государем?

Где их сила?

Раздавленный, растерявший куда-то всю свою твердость Ритольди плачется о внуке. Гебриз жалеет об Ассамее. Государь обморочно шепчет про кровь. Все прячутся, все в движении, все ищут спасения.

И это великие семьи, Ночь Падения и гуафр!

Может быть, подумал я, появление «пустой» крови — закономерный процесс? В смысле, исторически-закономерный? Достаточно червоточины, незаметного изъяна в империи, и механизм запущен. Растет слабость высоких фамилий и одновременно зреет сила, намеренная прийти на этой слабости к власти.

Не так ли было и при Волоере?

Я вздохнул и стал спускаться к дому. Что делать мне? Не юркнешь под камень маленькой бирюзовой ящеркой.

Жалко, я пока еще ничего не соображаю.

Нет, конечно, Кольваро — защитники. Понять бы от кого? И отец… Что он знал о «пустокровниках»? Почему вызвал меня письмом, зная, что его «немедленно» в лучшем случае уложится в неделю, а в худшем…

Возможно, он думал, как Гебризы, собрать всю чистую кровь в поместье, запереться и переждать. Надо бы расспросить дядю Мувена.

Но тогда отец что, поддался общей слабости?

А ведь он был специалист по южным землям. И карты собирал, и свитки, получается, пропущенные Волоером. Ах, как сейчас пригодилась бы его светлая голова!

— Господин Кольваро! Как вы это… незаметно, — выпучил глаза постовой, широкоплечий, рябой парень.

Я прикрыл за собой скрипучую калитку.

— Что ж вы, братцы? Вас кровью застят, а вы?

— Так мы не отходили никуда, — побледнел второй, будто в противовес первому — щуплый и гладколицый. — Оно, может, дождь?

— Дождь.

Я рассмотрел их простые, безыскусно-серые жилки и махнул рукой.

О чем Лопатин думает? Бутафория, а не пост. Людей запросто мимо выносят. Или здесь какой-то расчет?

Нет, благодати я Лопатину за такое напихаю.

Под взглядами постовых я пересек дорожки и прямиком по газону, через мокрые кусты направился к не по своей воле покинутому окну. Подпрыгнул, схватился за подоконник, подтянулся и залез внутрь.

— Браво, — раздался голос Терста.

Мое начальство сидело у постели, приложив ко лбу спящего кровника тыльную сторону ладони. Короткое пальто, шарф, лаковые туфли.

— Вы вернулись? — спросил я.

— А мы никуда не уезжали, — убирая руку, улыбнулся цехинский божок. — Очень недурно, кстати, сплетено. Кажется, вы сейчас общались с Диего Гебризом?

— Общался.

Наклонившись, я отряхнул штанины.

— Он очень сдал, не так ли?

— Это вы устроили нашу встречу?

— Способствовал, — наклонил бритую голову Терст. — Он рассказал вам о своей обязанности?

— Да, — я прихватил стул от туалетного столика в углу и сел напротив полковника. — Это снимает с него подозрения.