Приход ночи - Айзек Азимов

– Да, конечно – не надо. – Биней, став сзади, тихонько сжал плечи Раиссты и уткнулся носом ей за ухо. – Что будем делать, Раисста?

– Я, кажется, догадываюсь, что.

– Нет, после, – невольно рассмеялся он.

– После и будем думать.

Глава 32

Теремон никогда не был особым любителем природы. Он считал себя горожанином до мозга костей. Трава, деревья, свежий воздух, открытое небо были не то что противны ему, а просто оставляли равнодушным. Его жизнь годами шла по одной и той же треугольной орбите, одним углом которой была его квартира, другой – редакция «Хроники», а третьим – «Клуб Шести солнц».

И вот он внезапно сделался лесным жителем.

Странное дело, но ему это даже нравилось.

То, что у жителей Саро называлось «лесом», было, собственно, широкой лесополосой, начинавшейся к юго-востоку от города и тянувшейся примерно на дюжину миль вдоль южного берега реки Сеппитан. Только это и осталось от дремучих лесов, покрывавших некогда всю провинцию и доходивших до самого моря. Их постепенно вырубали под пашню, разрастались пригороды, да и университет лет пятьдесят назад отхватил себе приличный кусок для теперешнего городка. А затем, опасаясь, что растущий город вновь поглотит лес, ученые стали хлопотать о том, чтобы его объявили заповедником. А поскольку городские власти Саро старались, как правило, удовлетворять все требования университета, последняя полоса древнего лесного массива осталась нетронутой.

В ней-то и поселился Теремон.

Первых два дня прошли скверно. В голове еще стоял вызванный Звездами туман, и Теремон неспособен был составить хоть какой-нибудь план. Главное было просто выжить.

Город горел – отовсюду несло дымом, в воздухе стоял удушливый жар, и с разных возвышенных мест видно было пляшущее над крышами пламя. Стало быть, возвращаться туда не имело смысла. Сразу же после затмения, как только хаос в голове чуть-чуть прояснился, Теремон просто пошел вниз по склону и шел до тех пор, пока не оказался в лесу.

Точно так же поступили и многие другие. Некоторые, похоже, пришли из университета, другие принадлежали к тем, что штурмовали обсерваторию в ночь затмения, а третьи, как догадывался Теремон, были жители пригорода, которых пожар лишил крова.

Все, кого он встречал, пострадали душевно не меньше, чем он, а большинство – гораздо больше. Некоторые совершенно свихнулись, и с ними невозможно было совладать.

Они не сбивались в большие шайки, а блуждали по лесу одним только им ведомыми путями или в одиночку, или по двое, по трое; самая большая группировка из тех, что встречались Теремону, насчитывала восемь человек, которые, судя по внешности и одежде, были членами одной семьи.

С настоящими сумасшедшими встречаться было страшно: пустые глаза, слюнявые рты, отвисшие челюсти, испачканная одежда. Они шатались по лесу, словно ходячие мертвецы, говорили сами с собой, отдирали куски дерна и отправляли в рот. На них можно было наткнуться где угодно. Не лес, а сплошной сумасшедший дом, думал Теремон. Возможно, и весь мир теперь такой.

Умалишенные этой категории, больше всех пострадавшие от Звезд, были в основном безобидны, во всяком случае не опасны. Они понесли слишком тяжелый умственный ущерб, чтобы думать о насилии, и координация движений у них была настолько нарушена, что они не могли кому-то повредить.

Но были другие, не совсем обезумевшие – на первый взгляд почти нормальные – и вот эти-то представляли собой серьезную опасность.

Они, как быстро сообразил Теремон, делились на две разновидности. В первую входили субъекты, не имеющие дурных намерений, но одержимые истерической боязнью возвращения Тьмы и Звезд. Это были поджигатели.

До катастрофы они, скорее всего, вели размеренную, правильную жизнь – семейные люди, старательные работники, доброжелательные соседи. Пока на небе был Онос, они сохраняли полное спокойствие; но как только главное светило начинало клониться к закату и приближался вечер, их охватывал страх перед Тьмой, и они лихорадочно принимались искать, что бы такое поджечь. Годилось все – лишь бы горело. Пусть на небе после захода Оноса оставалось еще два или три солнца – их было недостаточно, чтобы разогнать неистовый страх этих людей.

Это они сожгли свой собственный город, в отчаянии поджигая книги, бумагу, мебель, крыши домов. Теперь, изгнанные пожарами в лес, они и его пытались поджечь. Но тут им пришлось потруднее. Лес был густой, зеленый, его пронизывали мириады ручьев, впадавших в текущую вдоль опушки реку. Зеленые ветки не давали хорошего огня. Что же до хвороста и опавших листьев, устилавших почву, то их основательно промочили недавние дожди. То, что оставалось сухим, сразу пошло в костер, не вызвав обширного пожара, и на другой же день запас такого горючего материала истощился.

Так что поджигатели, которым мешали природные условия и собственные поврежденные головы, пока еще не добились своего. Но в лесу все-таки возникло несколько очагов пожара, которые, к счастью, погасли сами собой, поглотив по соседству все, что могло гореть. И если сухая и жаркая погода простоит хотя бы несколько дней, эти чокнутые, чего доброго, спалят-таки лес, как спалили Саро.

Вторая разновидность не совсем нормальных обитателей леса казалась куда более грозной. В нее входили те, что лишились всякого сдерживающего начала – бандиты, хулиганы, головорезы, психопаты, маниакальные убийцы. Они подкарауливали на мирных лесных тропинках, словно обнаженные клинки – нанося удар когда вздумается, забирая что захочется, убивая всех, кто имел несчастье вызвать их раздражение.

А поскольку у всех обитателей леса глаза были одинаково стеклянные – у кого от усталости, у кого от отчаяния, а у кого от помрачения ума – трудно было судить, насколько опасен каждый встречный. Невозможно было определить с первого взгляда, кто приближается к тебе – безобидный тихопомешанный или субъект, одержимый бешенством и кидающийся на всех без разбора и видимой причины.

Здесь быстро постигалась наука быть начеку с теми, кто идет по лесу, не скрываясь. Любой незнакомец представлял собой угрозу. Казалось бы, заводишь с ним вполне дружеский разговор, сравниваешь свои впечатления в ночь затмения, и вдруг его обижает какое-то твое слово, или он загорается интересом к какому-нибудь предмету твоего туалета, или ему просто перестает нравиться твое лицо – и он с воем, ни с того ни с сего, бросается на тебя.

Некоторые из таких, безусловно, и в прошлом были преступниками, а крушение общества освободило их от всякой узды. Но другие, как подозревал Теремон, вели вполне мирную жизнь, пока Звезды не лишили их ума и с них внезапно не слетели все ограничения, накладываемые цивилизацией. Они забыли правила, делающие возможным цивилизованный образ жизни, и вновь стали малыми детьми – антиобщественными существами, признающими только свои прихоти, сохранив при этом силу взрослых и обретя злобную волю умалишенных.