Мне хорошо, мне так и надо… - Бронислава Бродская

сильно ли она сама отличалась от подростка? Состарившаяся, но не выросшая девочка Галя. Интересно, сообщили ли они Олегу, что «мама пропала». Галине очень хотелось, чтобы сообщили. Пусть, сволочь, представит её замерзшей в снегу или утонувшей в реке. Ей хотелось наказать свою семью волнением. Пусть звонят в больницы и морги, а потом под утро придут сюда за нею, и они все обнимутся и будут плакать на плече друг у друга. Интересно, почему они до сих пор не приехали? Разве трудно догадаться, где она? Странно. Галина не знала, что серьёзно волновалась о ней только Оля. Валентин был уверен, что это очередной «номер», что так уже было. Галина почему-то забыла, что она уже уходила из дома, а когда во второй раз кричишь «волк, волк», – это уже слабее, чем в первый. Валентин догадывался, где её искать, но не торопился за ней ехать. Они наказывали друг друга. Олегу Оля сообщила, что мама пропала, и он действительно, ничего не ведая про семейное дежавю, представлял её себе погибшей, но ужас был в том, что эти фантазии его не пугали. Мама его замучила, и он прекрасно обходился без неё. Мог ли сын по-настоящему понимать, сколь одиозны были его раздумья. Вряд ли. Наверное, как и отец, Олег не верил, что всё это серьёзно. Галина просидела в маминой квартире почти двое суток, и только вечером после работы Валентин с Олей за ней приехали. Не было ни объятий, ни слёз. Оля на неё напустилась со злыми упрёками, а Валентин вообще воздержался от каких-либо комментариев, кроме одного, что он, дескать, «так и знал». Из наказания ничего не вышло, это они её наказали: просидела, как дура, без еды двое суток в старой квартире, ожидая «спасения». На Олега её бегство никакого впечатления не произвело. Всё стало ещё хуже.

Галина с грустью наблюдала, что Олег стал менее серьёзно относиться к учёбе, перестал быть «умником» в передаче, которая ей так нравилась, мало занимался скрипкой. Это всё она, она… она ему внушает, что он плохой скрипач – пресловутая учительница была одна во всём виновата. Весной после 8-го класса, Олег объявил матери, что он теперь сразу пойдёт учиться в десятый, а в девятом ему делать нечего. Ничего себе! Это она его с толку сбивает. Она! Теперь Олег будет неучем, пропустит важный учебный материал. А зачем это всё нужно? Кто дал ей право лезть в воспитание её сына. У самой-то, как она слышала, дочка старшая с 14 лет с парнем живет. Хороший пример, ничего не скажешь. А младшая – двоечница. Разве Олегу с такими девочками нужно общаться? Какая-такая любовь может быть в его возрасте? А тем более секс. Галина Борисовна стеснялась этого слова, в нём было что-то недопустимо стыдное, мерзкое. Когда она представляла своего Олега, делающего «это» с женщиной, её охватывала тошнота. Когда-нибудь, конечно, когда женится… а сейчас – рано ему ещё о девочках думать. Галина Борисовна даже не замечала, что она так же рассуждала в отношении Оли. А вот Наташа её не послушалась, и Олег не слушается. Она полностью потеряла над ним контроль и к хорошему это не приведёт.

А в конце мая «она» сама явилась к ним в дом. Галина Борисовна так обомлела, что даже в комнату не пригласила. «Она» справку липовую о сдаче экзамена по русскому языку принесла, чтобы он русский при поступлении в мерзляковское училище не сдавал. Нужная справочка, но признавать это Галина не хотела. Всё что было из «её» рук, было им не нужно и вредно. А справку «она» добыла, потому что мафия, а у мафии «длинные руки». Какая грязь, грязь, но что делать. Олег с ними ездил летом в еврейский лагерь. Противно. Зачем это ему надо? Почему в еврейский? Где евреи и где её сын? А что удивляться, у Олега на шее висел теперь магендавид. Вот гадость, да и опасно. Галина однажды ночью попыталась у него звезду снять, но он проснулся, вышел очередной скандал, в котором за Галиной последнее слово не осталось. Десятый класс – как во сне: какие-то концерты, Олег «лабает» на скрипке, поёт какие-то пошлости и доволен при этом как никогда, весел, полон надежд, вокруг него девочки. Все его любят, но не за то, за что следовало бы любить и ценить. Этот нагловатый, разбитной и развязный юноша в шикарных, слишком броских и элегантных нарядах – не её сын. Всё в нём казалось Галине чужим и неприятным.

А потом внезапно Олег объявил, что уезжает в Америку учиться.

– А где ты там будешь жить?

– У одного дядьки, он меня приглашает. – Галина снова подумала о гомосексуалистах, но говорить с Олегом об своих страхах не стала.

– А как же музыка? Институт?

– Мам, я сейчас поеду в Америку, а потом видно будет. Ты что не рада, что я могу изучать в Америке английский язык?

Что тут возразишь? Оля всегда нацеливала брата на Америку. В начале 90-х ехать учиться в Америку считалось правильным, но они должны были сами найти для Олега такую возможность, а не принимать это от «них». Галина поехала в Шереметьево, сына провожала симпатичная девушка и страхи насчёт гомиков немного отошли на задний план, хотя ничего нельзя было исключать. Приехал «её» муж, разыгрывал её, но Галина, как всегда, юмора не поняла и приняла шутку всерьёз, все смеялись, она глупо выглядела, Олег снисходительно припомнил папины рассказы о «Галочке наивной». А зачем вообще было с такой момент шутить. Но «её» муж плевал на то, что Олег уезжает, он и поехал на своей белой Волге другой дорогой, отказавшись смотреть на русские березки. Ну да… что им наши березки. Так она и знала, что всё это антирусское настроение шло от их семьи. Олег подпал под их тлетворное влияние. Галине тогда и в голову не приходило, что Олег больше уже никогда в Москве жить не будет.

Весь первый год Галина Борисовна считала дни до его возвращения. Она очень скучала, звонила, тратя на каждый звонок большие деньги. Желание звонить было императивным и бороться с ним она не могла и не собиралась. Неважно, что разговор, как правило, не клеился, лишь бы услышать его голос.

Галина к сыну разок даже съездила в Сиэтл, сама посмотрела, как у них там и что. Нет, Олег не был так уж сильно рад её приезду. Вернее, совсем не рад. То отчуждение, которое наметилось между ними в Москве, в Сиэтле