Избави нас от зла - Холланд Том

— Как?! — воскликнул он. — Это же Мэри Брокман, жена Ионаса! Он знает, что она здесь?

Сэр Генри не ответил.

Роберт подошел к нему. Подозрение, которое зародилось у него прежде, превратилось теперь в жуткую уверенность.

— Он знает, — спросил он еще раз, — что здесь его жена?

Юноша выхватил шпагу и приставил ее острие к горлу сэра Генри.

— Говорите. Он знает?

— Отвечайте, — прошептала Миледи.

Она приковала к нему свой взгляд, и глаза сэра Генри полезли из орбит от напряженных усилий не подчиниться ее команде. Но он не смог долго противостоять этому и со стоном заговорил наконец, скорчившись, словно от боли:

— Да. Да! Ионас знает, что его жена здесь.

— И как же это могло случиться? — спросил Роберт. — Он уступил ее сам?

— Пожалуйста! — взмолился сэр Генри, нервно потирая руки. — У нас не было выбора.

— Не было выбора делать что, сэр Генри?

— Это было самое лучшее, — заговорил он, заикаясь и неистово тряся головой, — единственный способ, который давал нам надежду выжить. Не только нам, но всей деревне. Потому что иначе, вы же знаете, мы все были бы уничтожены.

— Если не?..

— Если не… — сэр Генри сглотнул слюну. — Если мы не уступим одного из тех, кого любим…

Роберт глубоко вдохнул, но отвратительный воздух только ухудшил его болезненное состояние. Рука стала дрожать, и он опустил шпагу.

— И вы тоже? — прошептал он. — Вы сделали то, о чем вас просили?

Сэр Генри вытер рукой лоб. Его волосы и борода пропитались потом, взгляд стал еще растеряннее, чем прежде.

— Не все из нас соглашались на это, — сказал он наконец. — Но за каждого, кто отказывался, пытали десятерых. Пытали до смерти на глазах друзей и членов семей на деревенской лужайке.

Он отвернулся в сторону, так же, как и Роберт, задыхаясь от недостатка воздуха. Потом сэр Генри упал на четвереньки, его стали мучить позывы рвоты.

— Пожалуйста! — пронзительно выкрикнул он. — Пожалуйста, поймите! Мы соглашались на это ради лучшей доли!

Какое-то время Роберт всматривался в него изучающим взглядом, но не поднял шпагу, а только спросил совершенно спокойным голосом:

— Где она?

Сэр Генри поднял на него глаза и не ответил.

Роберт еще одно мгновение задержал на нем взгляд, потом в бешенстве и отчаянии отвернулся. Он направился в самый темный конец помещения, высоко поднимая фонарь, всматриваясь в каждое лицо. Но тщетно. Ему хотелось быстрее осмотреть все помещение, и он стал освещать пол участок за участком, пока не достиг противоположной стены, по-прежнему вглядываясь в лицо каждого.

— Ее здесь нет, — прошептал он. — Молю Господа, чтобы она оказалась мертва. — Он повернулся к своим спутникам и повторил, обращаясь к отцу Эмили: — Сэр Генри, молите Господа, чтобы ваша собственная дочь оказалась действительно мертва.

Сэр Генри не ответил. Он как умалишенный качал и качал головой из стороны в сторону, будто на плечах у него было кадило, а не голова, и память могла таким образом покинуть его, растаять и затеряться в воздухе. Но глаза выдавали его, по ним было видно, что он ничего не забыл. Он медленно поднял руку и показал пальцем в самый темный угол комнаты. Роберт стал всматриваться в темноту, затем выставил вперед фонарь. И тут в тусклом свете он увидел открытую дверь.

Он направился туда, но Маркиза оказалась проворнее. Роберт последовал за ней. За дверью оказался узкий проход, за ним — второй дверной проем. Дальше были ступени. Маркиза поспешила по ним вниз, а он остановился на верхней площадке лестницы и ощутил дуновение чего-то жуткого, словно ожидающая внизу темнота была могучим ровным ветром, несущим отвратительное зловоние и зло ада. Он начал спускаться, но каждый шаг требовал, казалось, нечеловеческих усилий. Ощущение ужаса теперь восторженно пело во всех его членах, пело и одновременно терзало когтями его внутренности. Чем ниже он спускался, тем более к отвращению подмешивалось ощущение удовольствия. Ему показалось, что его живот превращается в жидкий эфир. Внезапно он схватился за него и прислонился к стене.

— Что происходит? — простонал Роберт.

Ощущение удовольствия было болезненным. Он подумал, что оно вот-вот разорвет его внутренности и они потекут вместо него вниз по ступеням. Абсурдность этой мысли заставила его рассмеяться, но он тут же снова согнулся вдвое, продолжая дико хохотать и в то же время не переставая страдать от боли.

— У вас прекрасное чувство юмора, Ловелас, если вам так весело в самом сердце ада.

Он ощутил руку Миледи на своей щеке и посмотрел на нее. Она тоже улыбалась, но эта улыбка придавала ее привлекательности черты смертельной безысходности, потому что, всмотревшись в ее лицо, Роберт понял, что она была во власти ледяного страха. Вопреки своему желанию, он взял ее за руку и постарался утешить. Она широко улыбнулась.

— Мы должны уходить, — поспешно заговорила она вполголоса. — Оставшиеся позади мертвецы начали шевелиться, и, если они запрут двери, нам никогда отсюда не выбраться. — Она вгляделась в темноту, потом сказала: — Подождите здесь. Я должна разыскать Маркизу.

Она прошла мимо Роберта как раз в тот момент, когда он заставил себя оторваться от стены и твердо встать на ноги. Она оглянулась и покачала головой, но он продолжал ковылять вниз по лестнице, все еще держась за живот.

— Я должен увидеть… — прошептал он, сглотнув слюну. — Я должен найти…

Внезапно Роберт ощутил еще один приступ боли, поднимавшейся из глубин его внутренностей, обжигающей и приятной, заставившей его вскрикнуть и одновременно застонать от удовольствия. Он потерял точку опоры, оступился и понял, что лестница кончилась. Свет его фонаря стал трепетать, он то угасал, то вспыхивал. Роберт нервно прикрыл его ладонью и облегченно вздохнул, когда увидел, что фонарь не погас. Высоко подняв его над головой, он разглядел впереди арочный проход. Все, что находилось дальше, казалось, плыло перед глазами. Он почти не осознавал, что с ним происходит, потому что смесь удовольствия и боли подчинила его себе целиком и пульсировала теперь в ритме ударов сердца. Сама темнота казалась багровой, и, когда он прошел под аркой, она стала мерцать и затоплять его разум. И тогда он поплыл вместе с ней, словно она несла его, подобно приливной волне, по коридору ко второму арочному проходу, а за ним — в темноту, которую уже, казалось, преодолеть будет невозможно. Там он увидел стоявшую на коленях Маркизу. Она воздела руки к небу, взгляд был восторженным, лицо светилось торжеством. Маркиза монотонно бормотала что-то на языке, которого Роберт никогда прежде не слышал. Казалось, каждое произнесенное слово погружалось в эту темноту, оставляя в ней воронку, но воронка снова и снова затягивалась. Роберт почувствовал, что с очередным обновлением темноты его тянуло к ней все ближе и что с каждым новым шагом боль в животе становилась все нестерпимее, но вместе с усилением боли нарастало и ощущение наслаждения. Источник того и другого находился, казалось, внутри этой темноты, хотя и сам Роберт ощущал себя теперь ее частью. Ему казалось, что его самые сокровенные чувства уже впитались в ее бездонные глубины. Он уже чувствовал таинство той дивной и ужасной власти, которая поджидала его там, и страстно желал лицезреть ее, прикоснуться к ней.

Внезапно, хотя это и не остановило его приближение к темноте, он ощутил, как что-то тянет его назад. Роберт обернулся. Леди — девушка — держала его за руку. Она была потрясающе красивой. Ее длинные волосы развевались, словно на сильном ветру, лицо светилось серебром, а глаза сияли золотом. Ему захотелось скорее отделаться от нее, потому что темнота ждала, ждало хранимое этой тьмой таинство. Но девушка продолжала крепко держать его, и, хотя он совершенно ничего не слышал, ощущая лишь пульсации тьмы, ее губы шевелились, словно она что-то говорила ему. Он нахмурил лоб. Миледи. Так ее зовут. Когда-то он знал ее, давно, очень давно. Но может ли быть что-то, сравнимое с темнотой впереди? Он снова повернулся к темноте, потому что она всасывала его в себя. Всасывала неумолимо, крепко вцепившись в его желудок, в его ставшую огненной боль, в его наслаждение, перемешавшееся в нем с этой болью. Но Миледи по-прежнему не отпускала его. Он злобно обернулся к ней, чтобы ударить, и увидел, что она хочет заставить его обратить на что-то внимание. Вопреки своему желанию, он посмотрел в указанном направлении.