Возвращение во Флоренцию - Джудит Леннокс

Что же касается матери… Возможно — почему бы нет, — что мать с самого начала видела в Майло те недостатки, которых она сама долгое время не могла разглядеть. Точно так же вполне возможно, что ее язвительные замечания вызваны желанием защитить дочь — что под желчностью и раздражительностью таится любовь. Ребекка посмотрела на часы. Четверть седьмого. Что ее ангел посоветовал бы сейчас сделать? Она попыталась представить его лицо, его добрую, ласковую улыбку. Наверняка он сказал бы ей, что нужно возвращаться домой и приготовить ужин, подумала Ребекка. А потом — продолжать стараться, даже если они с матерью постоянно действуют друг другу на нервы.

Медленно, не торопясь, она прошла обратно по проселку, через рощу и по краю поля, а потом через калитку в сад.

Миссис Фейнлайт стояла на кухне у раковины, повязав фартук, и чистила картошку. Когда Ребекка открыла дверь, она обернулась.

— Я решила немного тебе помочь.

Ребекка расценила ее слова как предложение перемирия.

— Спасибо, мама, — сказала она. — Смотри только не устань.

Она сняла жакет и повесила на крючок. Потом обваляла в муке макрель и нарезала салат. Они вместе работали, стоя на кухне бок о бок. Через несколько минут мать внезапно сказала:

— Картошка как резиновая. В последнее время у мистера Райта овощи стали совсем никудышными.

А Ребекка ответила:

— Я подумала, что могу вскопать для тебя маленький огород, мама. Рядом с угольным сараем полно места, а Мюриель будет заглядывать к тебе и пропалывать грядки, когда я уеду в Мейфилд.

Позже, когда миссис Фейнлайт улеглась в кровать, Ребекка расположилась за кухонным столом и стала рисовать полевые цветы, которые сорвала по пути домой. Она выпила немного шерри, приняла таблетку аспирина и почувствовала себя гораздо лучше. Карандаш тихонько шелестел по бумаге, дом окутывали летние сумерки, дверь кухни была открыта, и до Ребекки долетали звуки далекой музыки из чьего-то радиоприемника, плывшие над тихими садами.

Квартира Макса находилась над зеленной лавкой на Фирс-стрит. Этажом выше на лестничной площадке маленький мальчик катал игрушечный паровозик: он стоял на коленях и с серьезным видом, пыхтя, подталкивал его вперед.

Фредди постучала в дверь Макса.

— Это я! Я знаю, что ты здесь. — Ответа не последовало, поэтому она постучала снова, еще громче. — Макс! Открой дверь!

Она услышала, как он открывает задвижку. Малыш схватил свой паровоз и побежал по лестнице вниз.

Дверь распахнулась. Макс, разъяренный, стоял на пороге.

— Пришла шпионить за мной?

— Я пришла посмотреть, как ты.

— Ну, как видишь, я в полном порядке.

Он попытался захлопнуть дверь, но Фредди всунула в щель ногу. Сквозь эту щель она могла видеть его комнату: книги, бумаги и одежду, разбросанные по полу, и пустые бутылки на столе.

— Ну да, — язвительно сказала она. — Значит, в полном порядке! Ты ужасно выглядишь, Макс.

— Уходи, Фредди. Найти кого-нибудь другого, над кем квохтать.

— Макс!

— Уходи.

— Я не уйду.

Он прищурил глаза.

— Я так понимаю, это что-то вроде визита жалости?

— Рей рассказал мне, что вы с Марсель расстались.

— Я уверен, ты прекрасно знаешь, что мы не расстались. Марсель бросила меня. — Макс поджал губы. Взгляд его глаз в красных прожилках был презрительным. — Временами ты напоминаешь мне Тессу. Ты точно так же неспособна смотреть фактам в лицо.

Она помолчала, а потом кивнула.

— Ладно. Пускай будет так.

Фредди развернулась и пошла к лестнице, но тут Макс громко вздохнул. Она обернулась.

— Прости меня, Фредди. Я свинья. Даже не знаю, почему ты возишься со мной. Прошу, проходи. Я сварю тебе кофе.

В комнате Макса пахло перегаром и застоявшимся сигаретным дымом. Пока он кипятил чайник и искал чистые кружки, Фредди выглянула через запотевшее окно на улицу. С угольно-серого неба струями лил дождь. Приближался вечер; темные силуэты просачивались в двери магазинов с заколоченными витринами и выходили из зданий, обложенных песком. Несмотря на страхи и лишения, люди продолжали жить. С тех пор как люфтваффе пришлось сосредоточить внимание на России с ее бескрайними просторами, Лондон бомбили гораздо реже и уже не так жестоко, однако продуктов по-прежнему не хватало, и с электричеством были перебои.

Фредди спросила:

— Что случилось?

Макс пожал плечами.

— Ничего особенного. Мы просто поругались. Я даже не помню из-за чего. Наверняка все произошло как обычно — я сказал что-то, что ее разозлило, она устроила сцену, а я обозвал ее испорченной или избалованной. Ну а она в ответ послала меня к черту. — Он горько усмехнулся. — Я выставляю себя на посмешище, опускаясь до уровня девчонки вдвое младше себя.

— Не думаю, что возраст имеет значение.

— Но опыт-то имеет, не так ли? Умом я всегда понимал, что у нас с Марсель нет никаких шансов. Знал, что я — не предел ее мечтаний. Я для нее слишком стар, слишком уродлив, к тому же еще иностранец. — Он махнул рукой, предупреждая ее возражения. — Ты же знаешь, Фредди, что это правда.

Макс стал насыпать кофе в кружки; Фредди заметила, что у него трясутся руки.

— О Макс, — сказала она. — Сколько ты выпил?

— Слишком много. И все равно недостаточно. Это мой порок. У всех есть пороки, даже у тебя. Молока?

— Да, пожалуйста.

Он открыл бутылку, подозрительно понюхал ее и скорчил гримасу.

— Неважно, — сказала она. — Пускай будет черный.

Он протянул ей кружку, потом пошарил среди диванных подушек и в карманах пиджака в поисках сигарет.

— Где же они? У тебя не найдется сигареты, Фредди? Нет? Видно, у тебя и правда нет никаких пороков. — Макс отыскал помятую пачку и вытащил из нее сигарету.

— Я не знаю, чего Марсель хочет, — уже спокойнее сказал он. — По-моему, она и сама не знает. Она красивая, интересная, эмоциональная девушка, которой нравится раздувать ссоры. В конце концов, это не первый раз, когда мы с ней расстаемся.

Он снова принялся шарить по комнате, на этот раз в поисках спичек, разбрасывая одежду и бумаги, отчего беспорядок стал еще более заметным.

— Она ссорится со мной, чтобы отвлечься от мыслей об отце. К тому же ей нравится ощущение власти, которую она имеет надо мной. Не так давно я сделал несколько ее фотографий. Она была в том пальто, с меховым воротником. Выглядела как Снежная королева. Наверное, в сердце у меня застрял осколок льда.

— Бедный Макс!

— О нет, я вовсе не бедный. — Он чиркнул спичкой. — Я не заслуживаю твоего сочувствия, Фредди. Даже осознавая все это, я все равно ее хочу. Она разбивает мне сердце. Как я уже говорил, я смешон.

— Давай-ка я немного здесь приберу.

— Ну уж нет. Садись. Поговори со мной. Есть масса вещей, которые должны тревожить меня гораздо больше, чем эта глупая эгоистичная девчонка.

Фредди расчистила уголок дивана и присела.

— Думаю, это не сработает.

— У меня в Германии остались друзья, родственники. Я понятия не имею, что с ними. Не знаю, живы они или нет. Порой я бываю готов плакать по ним. Но правда в том, что она занимает все мои мысли. — Он бросил на Фредди извиняющийся взгляд. — Прости меня за то, что я сказал про Тессу. Я просто желчный старикашка. Ты знаешь, что я ее очень любил. Ты не получала от нее никаких вестей?

Фредди вздохнула.

— Ничего нового. Только то письмо в 1940 и еще записку полгода спустя. Мне переслал их ее знакомый из Швеции. Там сказано совсем немного, что она здорова и в безопасности. Она не упоминает никаких имен — думаю, Тесса опасалась, что у людей, которые ей помогли, будут из-за нее неприятности. Это пока все. — Как всегда при мысли о Тессе на Фредди навалилось невыносимое чувство утраты и страх. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду, Макс. Я сержусь, когда мне не достается места в автобусе, сержусь, когда кончается шампунь и я не могу его купить в магазине. И это при том, что единственное, чего мне по-настоящему хочется, — это чтобы с Тессой все было в порядке.

Она отпила глоток кофе — он был горький и отдавал цикорием. Потом Фредди сказала:

— Вообще-то, я пришла попрощаться.

— Ты уезжаешь?

— Меня переводят в Бирмингем. Я буду учиться на механика — чтобы строить самолеты.

— Господи боже! — Брови его поползли вверх. — Значит, больше никакого перекладывания бумаг в министерстве?

— Оно мне порядком надоело, причем давно. Я незамужняя женщина без специального образования, поэтому меня могут направить куда угодно. Определение, кстати, довольно прискорбное, ты не находишь?

— И в корне неверное. — Своими ласковыми карими глазами он внимательно изучал ее лицо. — Как ты думаешь, тебе понравится строить самолеты, Фредди?