Простые смертные - Дэвид Митчелл

Я смотрел то на Пфеннингера, то на Д’Арнока, то снова на Пфеннингера. Телепатия, хиатус, какой-то йети, который просил меня «всего лишь» переоценить свои ментальные возможности; и все же это сообщение о возрасте нарушало некие, более фундаментальные законы природы.

– Так вы говорите…

– Да, – сказал Пфеннингер.

– Что Анахореты…

– Да, – сказал Д’Арнок.

– Не умирают?

– Нет, – нахмурился Пфеннингер, – конечно же, и они умирают – если, скажем, на кого-то из них нападут или с ним произойдет несчастный случай. Но мы действительно никогда не стареем. Во всяком случае, с точки зрения анатомии.

Я отвернулся и посмотрел на водопад. Они или сумасшедшие, или лжецы, или все же – и это сильнее всего смущало мой душевный покой – ни то ни другое. Голова просто пылала, я даже шапку снял. Что-то впилось мне в запястье – тонкая черная ленточка, которой Холли Сайкс стягивала свои густые волосы. Я развязал ленточку и сказал, обращаясь к водопаду:

– Джентльмены, я просто не знаю, что мне думать и что вам сказать.

– Разумнее – не делать сразу тех выводов, которые напрашиваются в связи с неверными умозаключениями, – заметил Пфеннингер. – Позвольте теперь показать вам нашу Часовню Мрака.

Я огляделся, пытаясь обнаружить хоть какое-то подходящее строение.

– Где же она?

– Недалеко, – сказал Пфеннингер. – Видите вон ту полуразрушенную арку? Смотрите внимательно.

Элайджа Д’Арнок заметил мое беспокойство и поспешил успокоить:

– Нет, нет, мы не станем снова погружать вас в сон. Слово скаута.

Сломанная арка как бы обрамляла некий пейзаж – сосну, покрытое чистейшим снегом пространство вокруг нее и голую отвесную скалу. Мгновения летели мимо неровными толчками, как птицы. Голубое небо было пронзительным, как высокая нота; горы казались почти прозрачными. Было слышно, как шипит, плюется и грохочет водопад. Я быстро глянул на Д’Арнока, но он неотрывно смотрел туда, куда должен был бы смотреть я. «Смотрите внимательно», – повторил он шепотом, и я подчинился. И почти сразу заметил оптическую иллюзию: вид по ту сторону арки стал как-то странно покачиваться, шевелиться, словно был нарисован на полотнище, которое колеблет ветер; потом «полотнище» отодвинула в сторону чья-то элегантная белая рука, выглядывавшая из рукава прусского военного мундира. Затем мисс Константен, белокожая и златовласая, выглянула из-за этого «занавеса» и вздрогнула от ледяного воздуха и ослепительного сияния снегов.

– Это Вход, – прошептал Элайджа Д’Арнок. – Вход в наше царство.

Я сдался: порталы появляются прямо из воздуха; люди обладают какими-то волшебными кнопками, способными ставить время на паузу; телепатия оказывается столь же реальной, как телефон…

Невозможное способно служить предметом сделки.

А возможное, оказывается, способно изменять свою форму.

– Так вы присоединитесь к нам, мистер Анидер? – спросила мисс Константен.

Свадебный пир

2004 год

16 апреля

– Если ты хочешь спросить, не подсел ли я на войну, то нет, не подсел! – сердито сказал я Брендану. Да я, если честно, и впрямь разозлился.

– Да я не о тебе, Эд! – Мой «виртуальный» шурин столь же искусно скрывал свое истинное мнение на сей счет, как и обходительный Тони Блэр[126]. Брендан выглядел именно так, как и должен выглядеть довольно крупный предприниматель сорока с лишним лет, занимающийся продажей недвижимости, типичный трудоголик, у которого чисто случайно выдался свободный уик-энд. – Мы прекрасно понимаем, что ты-то на войну не подсел. Это же совершенно очевидно – ты ведь только что прилетел в Англию, преодолев тысячи километров пути ради того, чтобы присутствовать на свадьбе Шэрон. Я просто хотел узнать, часто ли случается, что военный корреспондент вроде как и жить уже не может без того адреналина, который получает, находясь в зоне военных действий. Только и всего.

– Да, с некоторыми такое случается, – согласился я и потер усталые глаза. В голове крутилась одна и та же мысль: как там Биг Мак? – Но мне эта опасность не грозит. И потом, симптомы подобного «привыкания» сразу заметны.

Я попросил проходившую мимо юную официантку принести мне еще виски «Glenfiddish». Она ответила, что сейчас принесет.

– И каковы эти симптомы? – Шэрон была на четыре года младше Холли, и лицо у нее было более круглое. – Мне просто любопытно.

Я почувствовал себя загнанным в угол, но тут рука Холли отыскала мою ладонь, крепко ее стиснула, и я ответил:

– Тебя интересуют симптомы чрезмерной приверженности к зонам военных действий? Ну, в общем, они примерно те же, что и у зарубежных корреспондентов. Неустойчивый брак; нежелание заниматься делами семьи, даже некоторое отчуждение; постоянная неудовлетворенность обычной «цивильной» жизнью. Чрезмерное пристрастие к алкоголю.

– Я полагаю, к шотландскому виски это не относится? – спросил Дэйв Сайкс.

Добрый и мягкий, отец Холли, как всегда, своим вопросом несколько разрядил напряжение.

– Полагаю, что нет, Дэйв. – Полагаю, тема на этом закрыта?

– Тебе, Эд, наверно, приходится встречаться с огромным множеством всяких тупых и агрессивных людей? – Это спросил Пит Уэббер, бухгалтер и большой любитель велосипедных прогулок, который завтра должен был стать мужем Шэрон. Уши у Пита были как у летучей мыши, а его волосы, точно спасаясь бегством, отступали ото лба все дальше и дальше; но Шэрон выходила за него по любви, не задумываясь о том, сколько волосяных луковиц осталось у него на голове. – Шэрон говорила, что ты освещал события в таких местах, от которых большинство людей старается держаться подальше: в Боснии, в Руанде, в Сьерра-Леоне и даже в Багдаде.

– Ну и что? Одни журналисты куют карьеру на чужом бизнесе, другие – на пластических операциях, которым подвергают себя всякие «звезды». Ну а я построил свою карьеру на войне.

Пит поколебался, но все же спросил:

– А ты никогда не задавался вопросом: «Почему меня интересует именно война?»

– Скорее всего, потому, что я совершенно равнодушен к чарам силиконовых бюстов.

Официантка принесла очередную порцию виски. Передо мной на экране были Пит, Шэрон, Брендан, его жена Рут, Дэйв Сайкс и Кэт, обладавшая неиссякаемым запасом энергии ирландская мама Холли. Все они терпеливо ждали, что я сообщу о своих журналистских амбициях нечто более глубокое. Семейство Сайкс хорошо знало, что такое горе: младший брат Холли, Жако, пропал еще в 1984 году, и его так и не нашли ни живым, ни мертвым; но то горе и те утраты, которые я видел собственными глазами, с которыми мне постоянно приходилось иметь дело, были куда более крупного, можно сказать промышленного, масштаба. Уже одно это отличало меня от Сайксов, хотя я вряд ли смог бы как-то объяснить существующую между нами разницу. Да я, пожалуй, и сам не был уверен, что достаточно хорошо ее понимаю.

– Вот скажи: ты пишешь, чтобы привлечь внимание мировой общественности к самым болевым точкам? – спросил Пит.

– Господи, нет, конечно. – Я вспомнил Пола Уайта, лежащего в луже крови, – это было во время моей первой поездки в Сараево; вот Пол как раз хотел «привлечь внимание мировой общественности» к тому, что там творилось. – Главным и постоянным недостатком нашего мира является такая его исходная черта, как равнодушие. Он, может, и проявил бы внимание и заботу, но в данный момент у него слишком много других дел.

– В таком случае зачем рисковать головой? Зачем служить адвокатом дьявола? Зачем писать статьи, которые все равно ничего не изменят? – спросил Брендан.

Я изобразил улыбку – специально для Брендана.

– Во-первых, я не так уж рискую головой: я чрезвычайно строго соблюдаю все меры предосторожности. Во-вторых…

– А какие меры предосторожности там можно предпринять? – прервал меня Брендан. – Как, например, остановить тяжелый автомобиль, начиненный взрывчаткой, который сейчас взорвется у дверей твоей гостиницы?

Я посмотрел на Брендана и три раза моргнул, пытаясь заставить его исчезнуть с экрана. Черт побери! Волшебство не работало. Может, в следующий раз получится? И я спокойно продолжил:

– Во-вторых, вернувшись в Багдад, я буду отныне иметь право жить и передвигаться только в пределах «Зеленой зоны». В-третьих, если о зверствах не писать, они как бы сами собой «перестают происходить», как только погибает их последний свидетель. Вот этого я как раз и не могу вынести. Когда о массовых расстрелах, бомбардировках и прочих ужасах пишут, то в памяти мировой общественности все-таки остается пусть крошечная, но зарубка. И кто-то где-то в какой-то момент, получив возможность узнать, что происходит, начинает действовать. Возможно, начинает. Но по крайней мере информация уже уйдет в массы.

– Так ты, значит, как бы ведешь летопись событий во имя будущего? – спросила Рут.