Поцелуев мост - Галина Врублевская

Я бывала у Игоря реже всех, хотя именно меня он хотел бы видеть рядом. Однако вступать в борьбу с преданными ему женщинами у меня не было сил.

Я запомнила первое посещение Игоря. Запомнила с множеством ненужных деталей, как запоминается первое свидание, но забыла главное – свои чувства в тот момент. Полагаю, это была невыносимая душевная боль, с которой невозможно жить, поэтому она и скрылась в подвале моей памяти.

Я вошла в палату Игоря, трепеща от страха. Не знаю, какого Игоря я ожидала увидеть, но увидела абсолютно незнакомого мне человека. Он лежал под легкой простыней, плоский, почти бестелесный. Куда делся его объем за несколько дней пребывания в реанимации, для меня до сих пор остается загадкой. Бледное, впалое лицо мало отличалось своей белизной от простыни, только угольные штрихи отросшей щетины, как черные мушки, осыпали его щеки и подбородок.

Игорь слабо улыбнулся. Я осторожно присела на край кровати и взяла Игоря за руку. Она была холодная и безжизненная.

– Вот и все, Елка, – произнес он одними губами, – отбегался твой Игореха.

Почему он назвался «моим», хотя не был со мною уже несколько лет? Однако в те минуты я тоже чувствовала его своим – и мужем, и сыном, и просто единственным человеком, необходимым мне в жизни. Я попыталась как-то утешить Игоря, говорила ободряющие слова… Но возможно, он ждал от меня совсем других слов. Игорь слушал меня с каким-то равнодушием, будто речь шла не о нем. Я посидела еще несколько минут, поправила подушку, подала ему утку. Забинтованные ноги были как два толстых, безжизненных валика, имеющие к Игорю косвенное отношение. Шевелить ими он не мог. Я снова прикрыла их простыней, вынесла утку. Когда вернулась в палату, Игорь дремал. Я тихо сидела рядом, но вскоре заглянул врач и сказал, что для первого свидания достаточно, больному нужен покой. За Князевым присмотрит сиделка. Для него это лучше – все волнения больному противопоказаны. Я ушла.

С каждым днем Игорь шел на поправку, становился крепче. Как я уже сказала, больше всего при нем находилась Ольга. Я заглядывала через два-три дня, в те часы, когда у Игоря дежурила Рената. Обычно она деликатно выходила из палаты покурить, оставляя нас с Игорем наедине – он лежал в отдельной палате. Незадолго до выписки Игоря я пришла в больницу в привычные часы и случайно стала свидетельницей его разговора с Ренатой. Я уже стояла в предбаннике, маленьком тамбуре между палатой и санузлом, уже хотела постучать в сизое, матовое стекло в верхней части двери, как услышала:

– Ренатик, девочка, я не хочу, чтобы ты связывала свою жизнь с инвалидом. Елена, тут особый случай, Елена…

Услышав свое имя, я замерла, но Рената тотчас перебила Игоря:

– Для меня ты – не инвалид, а любимый человек, мой маленький Винни-Пух. Я буду счастлива связать свою жизнь с твоей.

Матовое стекло двери было передо мной экраном, на котором разыгрывался театр теней. Лучи солнца, падающие из окна на фигуры Игоря и Ренаты, по всем законам оптики огибали их и проецировали картинку на дверь. Моя же тень в темноте предбанника была не видна им. Мне бы следовало повернуться и уйти или тотчас постучать, но поступить так оказалось выше моих сил.

Игорь сидел в инвалидном кресле, прямо перед окном, а Рената котенком свернулась у колеса, так что ее кудлатая голова покоилась, по-видимому, на подлокотнике кресла.

– Подожди, Рената, не перебивай. Я уже не такой Винни-Пух, каким был в первые дни после операции. Я теперь скорее грустный ослик Иа. Я говорю о том, что Елена лучше понимает мое состояние. У нее самой в жизни были тяжелые испытания, она и сейчас не окончательно выздоровела. Мы с ней подошли бы друг другу.

– Ага! Ты сам говоришь, что Елена не вполне здорова, а рядом с тобой в твоем нынешнем положении должна быть крепкая молодая женщина, которая могла бы не только вести с тобой задушевные разговоры, но и везде возить, сопровождать тебя.

– Слава богу, Рената, у меня есть деньги, а значит, возможность нанять человека для ухода. Это не аргумент.

– А то, что я люблю тебя больше жизни, это не аргумент? Или… Или я для тебя ничего не значу?

– Не надо начинать сначала, моя девочка. Каковы бы ни были мои чувства, я не позволю испортить тебе жизнь. Я понимаю твою пылкую, художественную натуру, твою экзальтированность, но сама посуди: тебе только тридцать три года, а мне пятьдесят один, и ты видишь, в каком я состоянии. Возможно, если бы у меня не было другого выхода, я позволил бы находиться рядом со мной Ольге, но никак не тебе.

Послышались какие-то звуки, похожие на всхлипы. Вероятно, Рената заплакала. Я не стала больше тянуть и постучала. Рената тотчас вскинулась, оторвалась от колеса и уселась на стул. Я медленно приоткрыла дверь:

– Не помешала, друзья?

– Заходи, Елка. – Игорь обрадовался и руками завертел колеса кресла, направляясь мне навстречу.

Рената встала, достала из сумочки пачку сигарет и, боком пройдя мимо меня, скрывая мокрые от слез глаза, на ходу бросила:

– Ладно, шепчитесь тут, я пойду покурю.

Я начала выкладывать на тумбочку свежую клубнику, сезон ее сбора в области был в самом разгаре, но Игорь остановил меня:

– Елка, зачем ты это притащила? Ты же знаешь, Ольга обеспечивает меня выше головы, нужным и ненужным!

Я подошла к холодильнику, стоящему в углу палаты, и открыла его: Игорь прав – все полки забиты. Я расстроенно закрыла дверцу.

– Ну, съешь хоть несколько ягодок, Игорь!

– Не могу, Елка. В меня уже Рената баловства всякого натолкала, Ольга скоро придет, не отвяжешься, хоть ты помилуй!

– Что же делать? Куда все это?

– Я уже решил куда. Послезавтра выписываюсь, все оставлю сестричкам и нянечкам. Да поставь ты, наконец, куда-нибудь эту чертову корзинку. Сядь, поговорим по-человечески.

Я притулилась на стуле, где еще недавно сидела Рената.

– Елка, я так и не услышал от тебя ответа на свой вопрос.

– Какой вопрос? – Я сделала вид, будто не понимаю, но внутренне сжалась, готовясь к непростому разговору.

– Ты так и не ответила, согласна ли переехать в мой дом.

– Ответила еще в прошлый раз – нет! Я выхожу замуж за Матвея.

– Все еще носишься с этой зряшной затеей? И насколько я знаю, вы должны были расписаться в июне, однако этого не случилось. Значит, ты не уверена? Я знаю, ты ведь всегда любила только меня. И любишь. Теперь я понял это окончательно.

– Нет, Игорь. Я люблю Матвея. Наша с тобой любовь осталась в прошлом. А что касается отложенной свадьбы, то какая могла быть свадьба, если ты в реанимации?

– Что ж, прикажешь мне снова в реанимацию кувыркнуться, чтобы тебя от Матвея оторвать? Или… Понимаю, тебе не нужен инвалид!