Записки нечаянного богача 2 - Олег Дмитриев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Барон выступал из дверей терминала походкой победителя — на обросшем загорелом лице, когда и успел-то за несколько дней в тундре, светилась широкая улыбка. Рядом с ним шагал мужик в штормовке, глядя на которого профессию мог определить и слабо зрячий. На нем были сапоги, военные штаны с кучей карманов, тельник, упомянутая уже штормовка и борода. Почему-то именно она выдавала геолога с головой. Хотя вполне возможно, что так же мог выглядеть какой-нибудь вахтовик или промысловый рыбак.
Мы поздоровались, пожали руки и обнялись. Клим, как звали Андрюхиного друга, оказался не из болтливых, но на вопросы отвечал обстоятельно. Оказался из-под Каргополя, это многое объясняло — там народ серьезный, вдумчивый, поморы в принципе лишку не говорят. Так, на двух машинах, и домчали до дачи легендарного Владимира Ивановича. Володя встречал нас у калитки.
Глава 19
Советы и подсказки. Тонкий намек
На даче, заросшей смородиной и мятой, опутанной хмелем и душистым горошком, запах которого я так любил, нас приняли, как родных. Андрюха и Серега, увидав легенду, разинули рты, как пятиклассники, да так и стояли, пока мы с Владимиром Ивановичем жали руки и обнимались. Я подумывал уже о том, чтобы представить их, как двух слабоумных, случайно подхваченных по дороге, но парни собрались и очнулись, начав говорить по делу.
Сперва Ланевский, многоречиво поведав о потомственной любви к творчеству Высоцкого и глубоком уважении к самому хозяину. Книжку он предсказуемо не привез, поэтому искренне переживал. Но договорились, что книгу деду привезет Володя Дымов, с которым вместе планировали уже завтра ехать договариваться по поводу еще каких-то дел с лицензией.
Потом «включился» Барон, а с ним и неожиданно оживившийся Клим, которые наперебой засыпали старика рассказами про его же биографию, которые помнили ещё с институтских времён. Владимир Иванович принимал благодарности и восторги со сдержанной вежливостью. На рюкзаки же коллег он поглядывал с нескрываемым азартом и предвкушением. Проводил всю команду в дом — настоящую профессорскую или писательскую дачу середины двадцатого века. Повел было к столу, но я предложил сперва посмотреть, с чем приехали с Северов мои друзья, потому что чувствовал — аппетита у деда не будет никакого, и так как на иголках весь. Он развернулся на пятках, словно из прожитых девяти с лишним десятков лет разом списал полсотни.
— Прошу за мной, товарищи! — торжественно, хотя и поспешно потребовала у нас легенда отрасли. Мы не спорили, разумеется.
Оказалось, здесь на даче имелся даже собственный кинотеатр, маленький, конечно, но очень уютный. Я с восторгом смотрел на старинные проекторы или киноаппараты, не знаю, как правильно они назывались. Но вспомнил, что точно на таком же, как один из увиденных только что, нам в глубоком босоногом детстве в лагере крутили «Ну, погоди!». А потом увидел стену — и вообще обомлел. Она сплошь была покрыта афишами наших и импортных фильмов, и на каждой был автограф или памятная надпись для Дымова. «Человек с бульвара Капуцинов» вообще был почти весь усыпан надписями, даже стихи какие-то были. Я разглядел подписи Миронова, Боярского, Табакова и Караченцова. «Колдунья» с автографом и отпечатком помады Марины Влади. А перед афишами «Вертикали», «Хозяина тайги» и «Служили два товарища», подписанными Высоцким, Янковским, Золотухиным, Быковым, Смеховым и Папановым мы с парнями замерли, как громом убитые. Я был уверен, что масштаб личности хозяина дома был огромен, но ошибся. Он оказался поистине необъятен. Ланевский дрожащим голосом попросил разрешения сфотографировать несколько афиш, и получил его.
В зале мы расселись лишь после доброй порции рассказов и баек Владимира Ивановича о встречах и, как сейчас сказали бы, тусовках со звездами экрана. Мы не закрывали ртов, слушая с детским восторгом. Говоривший с нами человек-эпоха называл Янковского — Олежкой, Золотухина — Валеркой, Смехова — Веней. Это было что-то неописуемое. А потом приглушили свет и пошла картинка с безымянной горы на безымянном ручье. Я искренне порадовался, увидев, что мой бурый балаган стоит, как и стоял, и что можжевельничек все так же крепко держится корнями за расщелину скалы. А когда оператор поднялся на уступчик-«балкон» и показал панораму леса, уже желто-зеленого, но теми же волнами, что так заворожили меня — испытал что-то вроде ностальгии. Но картинка на месте не стояла. Дойдя до края «балкона», нырнула в лаз со стрельчатой аркой. Загорелся мощный фонарь, обегая стены и потолок. Чуть подрагивая в такт шагам, приблизился поворот. А за ним — общий план пещеры старого Откурая. Краем глаза наблюдая за Дымовым, заметил, как он вцепился в поручни кресла и подался вперед настолько, что, казалось, едва-едва касался сидения. Дальше оператор спустился вниз, и пошли крупные планы «золотого города». В зале стояла тишина даже не мертвая, а какая-то замогильная. Все словно дышать перестали. Минут пять, пожалуй, заняло это слайд-шоу, но казалось, что на блики и переливы желтого металла в полумраке пещеры мы смотрели целую вечность. Потом пошли кадры с камнями, что были у правой стены. Я вспомнил, что такие группы кристаллов называют, кажется, друзами. А потом кино кончилось и зажегся свет. В полной тишине Владимир Иванович поднялся, подошел к вскочившему мне, пожал руку так, что хрустнули пальцы, и обнял, выдавив остатки воздуха.
— Поздравляю, Дима. Это невероятная удача. Рад за тебя! — сказал он совершенно молодым голосом. И тут всех как прорвало — крики, свист и мат полетели по кинозалу. Парни хлопали меня по плечам и тоже обнимались. А потом мы вернулись в столовую и наши делегаты-геологи разложили на столе пробы, карты и еще какие-то записи. На каком языке они говорили — я перестал понимать сразу. Отдельные слова вроде «порода» и «обнажение» еще как-то
