История димломатии, том 1 - Владимир Потёмкин

«Государева честь» выражалась и в ряде мелочей, которые должны были обозначать более или менее высокое положение государей, представляемых послами. Московское правитель­ство настаивало, чтобы грамоты к царю печатались обязатель­но большой печатью; представители царя должны были всегда требовать первого места, чтобы русских послов принимали по тому же обряду, как принимали иностранных послов в Моск­ве, и т. д. Все это практиковалось и при западноевропейских дворах, но европейская дипломатия не могла никак отделаться от представления о «московитах», как о варварах, и потому крайне нетерпимо относилась к их щепетильности в вопросах этикета.

Сношения с иностранными государями велись через по­средство «послов великих», «легких послов» или посланников и «гонцов». Различие зависело отчасти от важности и цели по­сольства, отчасти от отдаленности от Москвы государства, куда отправлялись посольства. Чем выше был ранг посылаемого ли­ца, тем больше была и сопровождавшая его свита, и тем труд­нее был ее проезд до места назначения. «К цесарскому вели­честву, — говорит Котошихин, — великие послы не посылаваны давно, потому что дальний проезд, через многие разные государства, и послам великим в дороге будет много шкод и убытков, а посылаются к цесарю посланники». В зависи­мости от важности посольства во главе его ехал боярин, околь­ничий, стольник или человек меньшего чина.

Послы, какое бы звание они ни носили, получали от По­сольского приказа наказ, в котором детально излагались ин­струкции, как поступать при посольстве, и даже что и как го­ворить. В последнем случае делалась, впрочем, оговорка: «А будет учнут спрашивати о иных каких делах, чего в сем великого государя наказе не написано, и им [послам] ответ держать, смотря по делу... а лишних речей не говорить». Неограниченных полномочий послы не получали и ничего решить не могли без сношений с Москвой; поэтому они обычно на всякое непредвиденное предложение отвечали: <<и мы о том скажем его царскому величеству, как, бог даст, увидим его светлые очи». Послов посылали только для предварительных переговоров, «а закрепить нам договорные статьи без указа великого государя не можно», — говорили они.

Наказы подробно излагали и весь церемониал посольства. Послам запрещалось до аудиенции у государя вести какие-либо переговоры с министрами и даже бывать у них, «да и ни в которых христианских государствах того не бывает, что, не быв у того государя, к которому кто послан, наперед хо­дить и дела объявлять думным людям». Это условие вызывало обычно много споров, так как, несмотря на категорическое заявление московских дипломатов, предварительные встречи с руководителями внешней политики были в обычае, хотя бы в виде взаимной любезности. При первом же посольстве в Кон­стантинополе в 1496 — 1497 гг. произошло на этой почве недо­разумение: паши (турецкие вельможи), желая сделать любез­ность московскому послу М. В. Плещееву, пригласили его до аудиенции у султана на пир и хотели сделать ему подарки. Но Плещеев «от доброй чести и подчивания» отказался довольно грубо: «мне с пашами речи нет; я пашино платье не вздеваю и данных денег их не хочу, с салтаном мне говорити». Такие эпизоды происходили постоянно и в позднейшее время. Когда в 1668 г. П. И. Потемкин проезжал через Бордо, то предста­витель короля маркиз де Сен-Люк осведомился, сделает ли ему посол ответный визит, если он его посетит. Потемкин ответил, что «по царскому указу, он под страхом смерти не может посещать кого-либо, прежде чем представится королю», и, чтобы смягчить впечатление от отказа, послал маркизу собольи меха, но тот их не принял.

Другим требованием было, чтобы русский посол не пред­ставлялся государю одновременно с послами других госу­дарств и даже в один и тот же день с ними.

Далее следовали указания, как приветствовать иностран­ного государя. Московское правительство следило, чтобы послы не допускали никаких унизительных проявлений почте­ния. Послам, отправлявшимся к султану, давался наказ «по­клон правити стоя, а на колени не садиться». В 1588 г. посол в Персии Васильчиков наотрез отказался от целования «ша­ховой ноги»: «я того и слухом не слыхал, что государя нашего послам и посланникам государей в ногу целовать». Не согла­сился он также, чтобы шах взял царскую грамоту, сидя вер­хом на лошади. В том и другом персы уступили. В Крыму московское правительство боролось против обычая ханских есаулов (чиновников) бросать перед послом свои посохи и тре­бовать «пошлины» за переход через эти посохи.

Подобные столкновения происходили не только при во­сточных дворах. В 1614 г. гонцу Ивану Фомину при «цесар­ском» дворе говорили, что его предшественники учились кланяться императору и на аудиенции преклонялись до земли. Фомин ответил, что «во всей вселенной у великих государей того не ведется, которые посланники и гонцы от великих госу­дарей к великим государям посыланы бывают, что им до земли кланяться; подобает то делать подданным». Еще в 1654 г. посланника Баклановского «думные люди» императора гер­манского спрашивали: «как вы будете у цесарского величества, какую ему честь вздадите и как учнете кланяться?» Баклановский ответил, что «учиться мы у думных людей не будем... А буде предков великого государя нашего... посланники учи­лись, и то они учинили простотою» (глупостью).

Следующим камнем преткновения был вопрос о том, как будет спрашивать иностранный государь о царском здоровье и снимет ли он шляпу при произнесении царского титула. В 1613 г. император, которому представлялся посланник царя Михаила Ушаков, «государеву имени маленько преклонялся, и шляпу сымал», а при отпуске «приказывал челобитье сидя». И в следующем году, когда гонец Фомин передавал императору поклон царя, то император, «сидя на месте, тронул у себя на голове шляпы немного, а против... царского именованья не встал». Фомин сделал ему замечание, что он нарушает обычай. Император приказал гонцу продолжать говорить, но Фомин ответил, что ждет, когда император встанет и спросит о здо­ровье царя. Император велел сказать Фомину, что не помнит, вставали ли его предшественники, когда им передавались цар­ские поклоны, и приказал Фомину итти к себе на квартиру и ждать указа. В данном случае, впрочем, поведение импера­тора объяснялось тем, что Михаил Федорович еще не был при­знан им официально. В 1667 г., при приеме Потемкина, испанский король снял шляпу в ответ на его поклон, но стоял в шляпе, пока посланник произносил «царское именование». Потемкину разъяснили, что «как де вы, посланники царского величества, вошли в палату, и королевское величество снял шляпу в то время для брата своего, великого государя вашего... а не для вас послан­ников». По договору в 1687 г. курфюрст Бранденбургский обя­зался слушать именование и титул царя стоя, сняв шляпу, «с непокровенною головою» и принимать царскую грамоту своими руками и отдавать ее точно так же.

Порядок принятия царской грамоты и вручения ответной был одним из скользких дипломатических вопросов. Москов­ское правительство требовало, чтобы иностранные государи делали это своеручно. Когда в 1614 г. император велел канцле­ру взять грамоту у Фомина, то гонец отказался передать ее канц­леру и вручил ее самому императору. Длительный конфликт произошел в 1674 г., когда посланнику П. И. Потемкину император на аудиенции передал ответную грамоту не лично, а через одного из приближенных. На протест московского пра­вительства последовал ответ, что при императорском дворе при­нято ответные грамоты отсылать прямо на квартиры к послам, и что в данном случае сделана была любезность в отношении московского посла.

При представлении иностранным государям послы говорили речи согласно полученному ими наказу, зорко следя, чтобы при произнесении царского титула государь встал. Речь произноси­лась, если можно так выразиться, коллективно: один член посоль­ства начинал, другие продолжали. Первый посол, «вшед в палату», говорил, от кого и к кому прислано посольство, причем добросовестно перечислял все титулы обоих государей, держа в руках грамоту. На вопрос о здоровье московского государя отвечал второй член посольства: «как они поехали от великого государя царя..., и великий государь наш..., дал бог, [был] в доб­ром здоровье». Затем третий член посольства говорил, что с ни­ми прислана «любительная грамота». После вручения грамоты преподносились «любительные поминки» (подарки) от царя, преимущественно меха, иногда ловчие птицы.

По возвращении послы представляли в Посольский приказ подробнейший отчет о своей поездке в виде дневника, в котором изо дня в день, по «статьям», излагалось все, что они делали, ви­дели, говорили и слышали за границей. Эти так называемые «ста­тейные списки» представляют громадный интерес не только для истории русской дипломатии, но и для пополнения наших знаний по истории тех государств, куда ездили русские послы. Впро­чем, в той части, в которой излагался ход переговоров, в статей­ных списках кое-что приукрашивалось; иностранных государей заставляли говорить языком «холопов» московского государя, а собственные слова послов излагались в самом выгодном для них свете, «и те все речи, которые говорены, и которые не говорены, пишут они в статейных списках не против того, как говорено, прекрасно и разумно, выставляючи свой разум на обманство, чтоб достать у царя себе честь и жалованье большое» (Котошихин).