Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Николай Японский

8/20 сентября 1895. Пятница.

Праздник Рождества Пресвятой Богородицы.

Письмо из Хацинохе пришло, что Иоанн Ито умер от тифа. Царство ему небесное! Завтра отслужим панихиду.

Из Отару катихизатор Павел Мацумото извещает, что его обокрали до нитки. Много там, на острове, воров из преступников, отбывших свой срок в тюрьме и выпускаемых на волю без всяких средств к жизни. — Пошлем ему завтра двенадцать ен пособия; больше Миссия не может. Берегли бы себя — он и жена его. В другой раз это уже с ними.

Был подполковник Михаил Владимирович Грулев, отправляющийся с женою — Ниною Маврикиевной, из Владивостока, чрез Америку, в Россию. Благородный, добродетельный, даже религиозный человек, но слабый муж, едва ли по характеру, ибо сила воли на все прочее у него большая, вероятней — по идеям второй половины XIX столетия: «Как–де говорить жене и стеснять ее, когда она хочет и то и то»! И выходят оба несчастными, хотя любят друг друга. Впрочем, от жены его я ждал большего благоразумия, чем оказано ею в последнее время. Она же плакала и клялась мне, что, кроме мужа, никого не любила и не любит и что всеми ласками постарается загладить свою вину пред ним, лишь бы только он позволил ей вернуться к нему.

И никакой ласки ему, никакого доброго привета, а только надутые губы и капризничанье! А он как любит ее и как страдает, бедный! Боже, сохрани его и возврати им счастье!

9/21 сентября 1895. Суббота.

Соборне после обедни отслужили панихиду по рабе Божием Иоанне Ито и другим нашим милым покойникам. Между прочим, имя нашего ктитора раба Божия Феодора (Никитича Самойлова) поминается на всех панихидах со дня получения известия о его кончине и будет так поминаться в продолжение года.

Петр Исигаме, принесши для просмотра статьи на следующий номер «Синкай» — я жаловался, что Андрей Минамото и Пантелеймон Сато совсем не умеют писать — дара к тому нет, и показывал статью первого, совсем переделанную, ибо не на тему была, второго — тоже. Что делать! Одно утешение, что скоро прибудут еще кандидаты. Из Киевской Академии уже получены кандидатские дипломы Иоанна Кава–мото и Марка Сайкайси, хотя от них еще нет никаких известий о времени выезда из России.

10/22 сентября 1895. Воскресенье.

За обедней были, между прочим, Грулевы; после зашли ко мне; мадам плакала и капризничала, муж целовал у ней руку; вообще же видно, что еще могут жить в мире и счастии; только ныне очень уж нервы у обоих раздражены минувшей передрягой по поводу переписки ее с доктором Ястребовым. Какие у людей трагедии бывают и из–за каких мелочей! Он чуть не застрелил Ястребова, потом сам положил убить себя, если только товарищи не вполне оправдают его поведение, она пролила потоки слез, вся вконец исстрадалась — и все это из–за какого–то глупого ее письма!

11/23 сентября 1895. Понедельник.

Японский национальный праздник; ученья не было, а был целый день дождь.

Бедный о. Николай Сакурай страдает головными болями и в опасности паралича половины тела. Очень неудачным был выбор в запрошлом году его во священники! Вероятно, скоро совсем расстроится и будет лишь в тягость Церкви. Отправляется, впрочем, к месту своего служения в Хоккайдо; получил сегодня дорожные и там на проезд по Церквам до Саппоро двадцать ен двадцать три сен; после нужно еще послать — от Саппоро до Немуро, с посещением промежуточных Церквей, двадцать одну ену. Выпросил также сегодня прибавку к жалованью две ены, так что будет отсылаться его жене с тремя малышами десять ен (живущей, однако, у своих родителей) и ему пятнадцать ен ежемесячно. Из катихизаторов у него, в Хоккайдо, особенно плох Константин Оомура, в Саппоро, — бывший воспитанник о. Анатолия в Семинарии; скомпрометировал себя по части женской, хотя еще не доказано его преступление; искал здесь о. Сакурай невесту ему в Женской школе — ни одна не хочет идти за него.

За Поликарпа Исии, катихизатора в Вакканай, тоже скомпрометированного в том роде, высватал о. Сакурай Веру, сестру диакона Павла Такахаси, кончившую в нашей Женской школе. В добрый час!

Отпущен домой Моисей Укава, семнадцатилетний юноша из Семинарии, очень хороший по характеру, но совсем неспособный учиться по тупости и болезненности. Сказано, что, если оправится физически и будет охота, — может потом явиться в Причетническую школу. Хорошо, если вернется; он с Сикоку и с места, где еще нет христиан, — был бы начатком водворения христианства там; теперь же еще слаб; если останется, то, вероятно, потонет в море язычества. Книги христианские ему на всякий случай даны.

12/24 сентября 1895. Вторник.

Когда о. Николай Сакурай был еще катихизатором, то жаловался мне кто–то на него, что он засиживается у христиан, которых посещает, так долго, что бывает в тягость. Сегодня испытал я на себе этот его недостаток: пришел проститься и просидел с половины первого до четырех часов, а все, что говорил, можно бы сказать в полчаса: перемежает фразы и слова в фразе такими молчаньями, что действительно скучно. Но сколько добрых христиан рассеяно по Хокккайдо, и как они рады бывают, когда утешение религии достигает до них! Внушал о. Николаю не щадить труда на посещение их, и в какие бы отдаленные места судьба не забрасывала их; с своей стороны обещался не жалеть денег на дорожные ему.

Варнава Симидзу, катихизатор в Уцуномия, удивил меня своим крайне злобным письмом на о. Тита Комацу и своим нежеланием идти на проповедь в Татебаяси, тогда как прежде у меня с ним уже условлено было, что он сменит там Игнатия Мацумото. Послал ему строгий выговор и велел идти в Татебаяси. Это один из способных катихизаторов, кончивших Семинарию. Жаль, если не оправдаются возложенные на него надежды.

О. Сакурай, между прочим, сегодня дополнил и оживил в моей памяти судьбу Текусы Хагивара. Текуса — старшая дочь нашего благочестивого священника, покойного о. Иоанна Сакай; была когда–то украшением Женской школы; потом жила благочестиво при матери в Хакодате, учительствуя в тамошней Миссийской школе. Думала она навсегда посвятить себя Богу. Катихизатор Павел Мацумото увлекся ею и очень хотел сделать ее спутницею жизни, но никак не добился того: плачем крайнего нежелания отвечала Текуса на все его домогательства. Но не выдержала она, когда посватался за нее один из лучших хакодатских докторов, Хагивара, уроженец провинции Синано. Вышла — за язычника с надеждою обратить его в христианство. Когда четыре года тому назад я был в Хакодате, то видел Текусу уже важной молодой барыней, хозяйкой большого дома; мужа тоже видел, и он, смеясь, обещался заняться христианством на мои убеждения ему. Из Хакодате он перешел врачом к ссыльным недалеко от Саппоро, на жалованье девяносто ен в месяц от правительства. В прошлом году был позван однажды к больному, он посетил его и, возвращаясь верхом на лошади мимо озера, увидел на нем много дичи и захотел поохотиться. Оставив лошадь у хижины, близ озера, и взяв там ружье, он пошел и выстрелил по стаду уток; одна упала среди озера. Чтобы достать ее, Хагивара разделся, поплыл к ней и утонул! Текуса имела уже от него дитя и была беременна другим. Муж не успел припасти ничего для семьи, успев лишь раплатиться с кое–какими долгами; так Текуса и осталась бедною, ничего не имеющею вдовою с двумя детьми и с отцом мужа вдобавок, который успел приехать к мужу на прожитье, но которому уже вернуться некуда, ибо крайне беден, к тому же и обиженный природою идиот. Просили меня в прошлом году взять Текусу на какую–нибудь службу Церкви; но как же ее взять, семьей связанную по рукам и ногам! Живет она ныне, по–прежнему, в Хакодатском стане Миссии с матерью; в содержании же ей помогает врач Готоо, младший брат ее матери — первый врач ныне в Хакодате.