Плавучий театр - Эдна Фербер

— Сядь, дорогой Гай! Не пытайся отговаривать меня. Я очень рада доставить удовольствие твоим друзьям.

Улыбка по-прежнему играла на ее губах.

— Я спою вам одну песенку, которой меня научили негры. Я была тогда еще совсем ребенком и жила в плавучем театре, на реке Миссисипи.

Склонившись над банджо, она стала тихонько перебирать струны. Потом медленно откинула назад голову и начала ногой отбивать такт, длинные ресницы опустились. Она едва заметно раскачивалась — точь-в-точь как раскачивался когда-то черный Джо.

— Песенка называется «Как глубока была эта река!». Содержания в ней нет никакого. Негры поют ее обычно в то время…

Магнолия оборвала свое объяснение и начала петь:

«Как глубока…»

Когда она кончила, раздалось несколько вежливых аплодисментов.

— Замечательно трогательно! — заявила, громко сморкаясь, та из дам, которую Чепин назвал Виолеттой.

Мистер Том Хеггерти счел нужным высказать свое мнение.

— Вы сказали, что это негритянская песня. Может быть, это действительно негритянская песня. Не смею спорить. Но таких негритянских песен я не слышал. А слышал я их очень много. «Отдай назад мои дары», «Однажды в жаркую погоду», «Освободи меня» и кучу других.

— Спойте что-нибудь еще! Только не такое печальное! Ведь, ей-Богу, можно было подумать, что это не ресторан, а молитвенное собрание. Виолетта и то уже задумалась о своих грехах.

Уступая их просьбам, Магнолия спела другую песню — «Господь даст всем своим детям крылья».

В то время как она пела, ее веселые слушатели качали головами и топали ногами в такт песне.

Господь даст всем своим детям крылья.Надену крылья я и полечу на небо.На Божье небо, небо, небо, небо…

Эта песня встретила больше сочувствия. Мистер Том Хеггерти начал размахивать руками, делая вид, что собирается улететь «на небо, небо, небо». Прямодушная Бланш отказалась участвовать в общем хоре одобрения.

— Если вы хотите знать мое мнение, — сказала она, надувшись, — то я нахожу, что все эти песенки — гадость.

— Я тоже предпочла бы что-нибудь веселенькое, — заметила девица, которую называли Фифи. — Вы не знаете романса «Женись поскорее на ней»? Я слышала его в исполнении Мэй Айрвин. Замечательный романс.

— Нет, — ответила Магнолия. — Я знаю только те песни, которые я спела вам.

Она встала.

— Ну, нам пора.

Взгляд ее больших темных глаз остановился на красном лице жениха.

— От души желаю вам счастья.

— За здоровье Равенелей! За здоровье Гайлорда Равенеля! За ваше, миссис Равенель!

Она с улыбкой подняла бокал. Равенель нахмурился. Он густо покраснел и — во второй раз за этот день — вытер своим тончайшим носовым платком лоб и шею.

Они вышли на крыльцо. Компания Блисса Чепина вышла на веранду, чтобы проводить их. Магнолия легко вскочила в высокий шарабан.

Наступали сумерки. Воздух сильно посвежел, как, впрочем, это всегда бывает к осени в окрестностях озера Мичиган. Вздрогнув, Магнолия зябко закуталась в маленькую модную накидку. Под аккомпанемент банджо и мандолины стоящие на веранде запели песню, которую только что пела Магнолия. Огни ресторана ярко освещали веселые лица. Жалобно и нежно звучали женские и мужские голоса. Пели все — и Джерри, и Герти, и маленький Билли.

Магнолия махала рукою веселой компании до тех пор, пока ресторан не скрылся за поворотом.

Молчание длилось добрых полчаса. Когда Равенель заговорил, голос его прозвучал очень смиренно:

— Ты, должно быть, сердишься на меня, Нолли?

Магнолия едва слышала его слова. Она думала: «Какой глупой девочкой была я до сих пор! Так нельзя. Я зрелая замужняя женщина. Должно быть, мама слишком долго держала меня в ежовых рукавицах. Вот я и сорвалась с цепи. Пора заняться Ким. Я была безумна. «Не говори глупостей, дорогая», — дважды сказал мне Гай. Он был прав. Я вела себя…»

— Что ты говоришь? — переспросила она.

— Ты отлично знаешь, что я хочу сказать. А я знаю, что ты собираешься прочесть мне нравоучение, вроде тех, которые так любила читать мне твоя мать. Начинай же! Отчитай меня как следует, и не будем вспоминать об этом.

— Не говори глупостей, дорогой, — сказала Магнолия. В ее голосе послышались лукавые нотки. — Какая чудесная звездная ночь!

Она тихонько засмеялась:

— Знаешь, все эти пухленькие Фифи, Тантины и Миньоны очень похожи на принарядившихся служанок какой-нибудь фермы на Огайо или Иллинойсе. Помнишь, их так много всегда бывало у нас, в плавучем театре. И я готова держать пари, что, когда эти бедняжки бегали босиком на родине, их называли не этими вычурными именами, а просто Энни, Дженни, Тилли и Эмми…

Глава шестнадцатая

— Это часовня, — сказала сестра Сесилия.

Одним из многочисленных ключей, висевших на связке у пояса, она открыла высокие темные двери. Трудно было объяснить, почему и от этих дверей, и от стен, выкрашенных масляной краской, и от чистого пола веяло таким мрачным унынием.

Сестра Сесилия первой вошла в часовню. Коридор, в котором они находились, казался Магнолии каким-то страшным туннелем. Все помещение производило на нее впечатление тюрьмы. Воспользовавшись тем, что сестра Сесилия не может их слышать, Магнолия наклонилась к Ким и вполголоса сказала ей:

— Ким, деточка моя, я не оставлю тебя здесь. Если тебе не нравится все это, мы уйдем отсюда и никогда не вернемся. Здесь так мрачно!

— Мне здесь очень нравится, мама! — ответила девочка своим звонким и решительным голоском. — Здесь так чисто и спокойно.

Как это ни странно, детское личико, все еще сохранявшее сходство с Равенелем, в эту минуту было удивительно похоже на строгое лицо бабушки, Партиньи Энн Хоукс.

Сестра Сесилия предложила войти в часовню. Магнолия слегка вздрагивала.

Когда Магнолия отдавала Ким в монастырский пансион, ей и в голову не приходило, что когда-нибудь в газете будет напечатано интервью со знаменитой актрисой, начинающееся словами: «Воспитание свое я получила у сестер-монахинь». Магнолия не допускала и мысли, что театр сыграет сколько-нибудь существенную роль в дальнейшей жизни Ким. В этом отношении она, несомненно, проявила недостаточную дальновидность. Самой судьбой Ким была предназначена для сценической деятельности. Все толкало ее на сцену: происхождение, среда, в которой она выросла, частые посещения театра. Не надо забывать, что в том возрасте, когда другим маленьким девочкам разрешается веселиться только на детских праздниках, куда они являются в белых муслиновых платьях с голубыми шелковыми кушачками, Ким уже отлично разбиралась в игре лучших драматических артистов своего времени, а на фокусников, вытаскивающих живых кроликов из будто бы пустой шляпы, она смотрела равнодушно и свысока.