Святая и греховная машина любви - Айрис Мёрдок

С любовью Б.

P. S. Еще одна вещь — надеюсь, ты отнесешься к ней с пониманием. Совершенно естественно, что Эмили хочет наладить наконец свои отношения с Люкой — тем более что время безотцовщины для него прошло. Мы собираемся перевести его в новую школу (не в ту, о которой мы с тобой говорили, в другую). Нужно, чтобы он как можно скорее приспособился ко всем переменам, почувствовал, где его дом. Так что, пожалуйста, не тревожь его и не пытайся больше с ним встречаться. Ты должна признать, это делается ради его же благополучия. Письма можно присылать по известному тебе адресу в Патни, оттуда их перешлют нам.

Милая, прости… мне жаль, что так вышло…»

Монти медленно и внимательно дочитал блейзовы излияния до конца и поднял глаза. В первую же секунду, как только Харриет вошла, он понял, что она на грани истерики, а сейчас разглядел следы слез. И все-таки она не производила впечатления женщины, обезумевшей от горя.

— Ну, что ты обо всем этом думаешь? — спросила Харриет.

Она задала ему этот вопрос совершенно спокойным тоном, и Монти вдруг ощутил, что между ними существует некое подобие близости; от этого ему сразу стало гораздо легче. Пожалуй, в качестве успокоительного горести Харриет действовали на него гораздо эффективнее, чем мировые катаклизмы из телевизионных новостей.

— Он все это серьезно? — осторожно спросил Монти.

— Разумеется, серьезно.

— Я хочу сказать, он не прибежит через день-другой обратно к тебе? Мол, прости, это была ошибка? Я что-то сомневаюсь, что он долго без тебя протянет.

— Не прибежит, ему сейчас некогда. У них опять любовь. И ему надо вешать занавески в новой квартире.

Монти изумленно смотрел в ее строгое, сдержанное лицо — и не узнавал его. Интересно, сколько еще сюрпризов намерена преподнести ему эта замечательная женщина? Перед ним стояла как будто не сама Харриет, а ее дальняя родственница: черты те же, но выражение лица совсем другое, незнакомое.

— Он сейчас рад-радехонек, — сказала Харриет. — Все, отделался наконец. Скинул с себя тяжкое бремя. Теперь полная свобода.

— Но он же говорил, что уже не любит ее.

— Врал. Или ошибался. А может, она просто заставила его выбирать. В общем, неважно — главное, что в конце концов это случилось. Он выбрал.

Глядя на эту новую Харриет, осунувшуюся и прекрасную, Монти поймал себя на том, что уже не пытается искать в ее горе утешение для себя. Переменив тон, он спросил:

— Так что ты собираешься делать?

— Не знаю пока, — сказала Харриет.

— В Патни не поедешь? Возможно, они еще там.

— Я думала об этом, — сказала Харриет. — Письмо пришло примерно час назад, и мне как-то сразу подумалось: взять бы сейчас такси, поехать туда и устроить им… ну, что-нибудь устроить. А потом я решила — зачем? Все стало как-то… безразлично.

Да, это видно, подумал Монти. Знала бы ты, как это безразличие тебе идет.

— Ну, это ненадолго, — сказал он. — Ты просто еще не совсем понимаешь, что произошло. Потом поймешь. Когда начнется отдача.

— Да, вероятно. Но я уже могу думать. И уже успела кое-что для себя решить.

— И что ты решила?

— Это письмо, — сказала Харриет, — просто мерзость. Оно написано злым, безнравственным человеком.

— В этой безнравственности нет ничего нового, — сказал Монти. — Он, может, и сам бы хотел из нее выпутаться, да никак. А насчет того, что надо быть справедливым, — согласись, в его рассуждениях есть здравое зерно.

— Возможно. Но все-таки от безнравственности люди меняются. И я тоже… Монти, ты не нальешь мне немного виски?

Монти сходил за бутылкой и двумя стаканами, налил Харриет и себе. От первого глотка она чуть содрогнулась, но взяла себя в руки.

— И как же меняешься ты? — спросил Монти.

— Я не собираюсь «справляться», как он выразился, с Худхаусом, — сказала Харриет. — Он думает, что он как бы вышел на минутку, а мы с Дейвидом должны сидеть дома и покорно ждать, когда ему вздумается почтить нас своим посещением? Этому не бывать. Я ни минуты не буду больше смотреть за этим домом. Бойлер я уже отключила. Все, с Худхаусом покончено.

Ах, какая ты умница! — подумал Монти. Вслух сказал:

— Не стоит так спешить, Харриет. Может, завтра утром Блейз еще приползет на коленях, будет проситься обратно.

— Пусть себе приползает, хоть сейчас. Дома уже никого не будет.

— Как — никого? Куда же ты собралась, на ночь глядя?

— Сюда.

— Сюда? То есть в Локеттс?

— Да… если ты не против. Знаешь, я просто не могу больше находиться в Худхаусе, я должна бежать оттуда немедленно — куда угодно. Я понимаю, конечно, что убежала недалеко, но так уж вышло. Твой дом — единственное место, куда я могу прийти в любой момент.

— А как же Мокингем? — спросил Монти. Мысль о том, что эта новая, практически незнакомая Харриет намерена переехать к нему, вселяла в него сложные и неоднозначные чувства.

— А, Эдгар… Он мне очень помог. Он и сейчас, кстати, помогает Дейвиду укладывать чемоданы.

— А что, Дейвид… укладывает чемоданы?

— Ну да. Он ведь тоже не собирается оставаться дома. Так ты правда не против? Понимаешь, Мокингем не годится. Ты наш старый друг, мы знакомы уже сто лет. Выбери я Мокингем, Эдгар мог бы вообразить невесть что… а у меня даже в мыслях нет…

— А ты не боишься, что я могу что-то вообразить?

— Разумеется, нет. Монти, только ты в силах помочь нам с Дейвидом — никто, кроме тебя. Я… ты не представляешь, сколько во мне сейчас решимости… Мне, конечно, сейчас очень плохо, и очень страшно — но я все ясно вижу и знаю, что мне нужно. Я даже готова брать твой дом приступом, если понадобится.

— Считай, что уже взяла, — сказал Монти.

— Спасибо. Я знала, что ты это скажешь. Эдгар с Дейвидом будут чуть позже. Ах, Монти, какое это ужасное, просто отвратительное письмо… И насчет Люки… Нет, Монти, Люку я им не отдам.

— Харриет, будь благоразумна! Как ты…

— Не знаю как. Но уж как-нибудь постараюсь. Я многое могу дать этому ребенку. Его родители — они ведь даже не умеют с ним разговаривать. А я умею. Он меня любит. И они не станут требовать, чтобы…

— Станут. Они его родители.

— «Они», «они» — опять это ужасное слово…

— Успокойся, Харриет.

— Блейз не знает, какая я на самом деле, иначе он ни за что бы не посмел мне такое написать.

— Возможно, ты и сама не знала, какая ты на самом деле.

— Да, у меня ведь в жизни не было таких испытаний…

— Постой, Харриет, послушай меня минутку. Блейз говорит, что ты хранительница, что ты святая — и так далее. Так, может, всем — и тебе тоже — будет лучше, если ты такой и останешься? Как бы ты сейчас себя ни чувствовала, как бы ни сходила с ума — но, может быть, тебе надо решить быть святой? Все вынести, искупить все их грехи, включить бойлер, в конце концов? Помнишь, как идеально ты держалась с самого начала?..

— Помню, только святость тут была ни при чем. Это не святость, а сила, стремление подчинить — не удивительно, что Эмили это так не понравилось… Мне казалось, я все могу самолично решить, все устроить… И так хотелось утешить Блейза… думала, ему это нужно. Ах, Монти, как же так вышло, как?..

Шагнув к Монти, Харриет взяла его за обе руки. В прихожей опять раздался звонок.

На крыльце под фонарем стояли Дейвид, Эдгар и вокруг них несколько чемоданов. Монти едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

— Входите, входите. Харриет уже здесь, она мне все объяснила. — Главное без лишней бравурности, напомнил он сам себе; все это и правда ужасно.

Дейвид, бледный, с каменно-неподвижным лицом, уже вносил чемоданы. Эдгар строго глядел на Монти.

— Извини, я нес тогда совершенный бред, — сказал Монти. — Не знаю, что на меня нашло. Пожалуйста, прости меня.

Лицо Эдгара тут же расплылось в блаженной улыбке — вероятно, он держал ее наготове, лишь слегка прикрыв напускной суровостью. Эта неожиданная смена выражения напомнила Монти прежнего Эдгара — розовощекого, светловолосого, страшно стеснительного и страшно умного.

На пороге кабинета появилась Харриет. Она смотрела на вновь прибывших несчастными трагическими глазами и, кажется, опять собиралась заплакать.

— Ну вот, Харриет, — поспешно объявил Монти, — ты у себя дома. Думаю, дальше вы тут без меня уже разберетесь, Дейвид с Эдгаром тебе помогут. Простыни, постели — в общем, найдете все, что нужно. Комнаты выбирайте, какие хотите, кухня тоже а вашем распоряжении. А я пойду.

— Как? — воскликнула Харриет. — Монти, умоляю тебя, ты что, совсем уходишь?

— Нет, что ты, просто хочу немного пройтись. Монти выскочил за дверь и чуть не бегом припустил в сторону калитки. На улице уже совсем стемнело, но небо еще голубело вечерней голубизной, сквозь которую просвечивали только самые крупные звезды. Услышав за спиной быстро приближающиеся шаги, Монти резко обернулся — и Дейвид с разбегу налетел прямо на него. От неожиданности оба вцепились друг в друга.