Черный принц - Айрис Мердок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Примерно в девять в прихожей позвонили. Я подкрался к дверям и посмотрел сквозь матовое стекло. Это была Джулиан. Я попытался быстро овладеть собой и открыл дверь. Она влетела в квартиру. Я едва успел захлопнуть дверь ногой, как она уже тащила меня в гостиную. Она обвила мою шею руками, и я обнимал ее в яркой тьме, и зубы у меня уже не стучали, я смеялся и плакал, и Джулиан тоже смеялась и дрожала, и мы опустились на пол.
– Брэдли, господи, я так боялась, что ты передумал, я не могла дожидаться десяти.
– Глупышка. О господи, ты пришла, ты пришла…
– Брэдли, я люблю тебя, люблю, это настоящее. Я поняла это совершенно ясно, когда мы вчера расстались. Я не спала, со мной бог знает что творилось. Такого со мной еще не было. Это – любовь. Сомневаться ведь невозможно! Правда?
– Нет, – сказал я, – невозможно. Когда сомневаешься, значит, уже не то.
– Вот видишь!
– Ну а мистер Беллинг?
– Ах, Брэдли, хватит мучить меня мистером Беллингом. Это была просто прихоть, детский каприз. Нет никакого Беллинга. Ничего нет, кроме моей любви к тебе, правда. Да он никогда меня по-настоящему и не любил, никогда не любил так, как ты…
– Конечно, я произвел на тебя впечатление. Может, в этом все дело?
– Я люблю тебя. Я волнуюсь ужасно, но в то же время совершенно спокойна. Разве это не доказывает, что произошло что-то исключительное? Я прямо как архангел. Я могу говорить с тобой, могу убедить тебя, вот увидишь. Ведь у нас масса времени, да, Брэдли?
От ее вопроса – вернее, утверждения – на меня повеяло отрезвляющим холодом. Время, планы, будущее.
– Да, любимая, у нас масса времени.
Мы сидели на полу: я – поджав под себя ноги, она – на коленях, слегка склонившись надо мной. Она гладила мои волосы и шею. Потом начала развязывать мой галстук. Я рассмеялся.
– Все в порядке, Брэдли, чего ты всполошился, я просто хочу посмотреть на тебя. Я ни о чем думать не хочу – только смотреть на тебя, трогать тебя, чувствовать, какое это чудо…
– Что А любит Б, а Б любит А. Это действительно редкость.
– Какая у тебя красивая голова.
– В свое время я просунул ее сквозь полог твоей колыбели.
– А я влюбилась в тебя с первого взгляда.
– Я готов положить ее под колеса твоей машины.
– Хоть бы вспомнить, когда я увидела тебя в первый раз!
– Мне вдруг подумалось, что ведь я могу припомнить все свои дела по одной из старых записных книжек (они все у меня сохранились). Все, что я делал в тот день, когда родилась Джулиан. Решал, наверно, какую-нибудь налоговую проблему или завтракал с Грей-Пелэмом.
– А когда ты в меня влюбился? Ведь теперь можно спрашивать?
– Теперь можно. Мне кажется, это началось, когда мы рассуждали о Гамлете.
– Только тогда! Брэдли, мне страшно. Правда, ты лучше еще подумай. Может, это у тебя только минутный порыв? Может, ты просто что-то напутал? Вдруг через неделю ты переменишься ко мне? А я-то думала…
– Джулиан, ну неужели ты серьезно? Нет, нет, ты же видишь, что со мной. Прошлого нет. Истории нет. Все поставлено на карту.
– Знаю…
– Тут нельзя взвешивать, подсчитывать. Но… ох, любимая… нам придется трудно. Пойди ко мне. – Я привлек ее к себе и прижал ее головку с львиной гривой к своей груди.
– Не вижу ничего трудного… – проговорила она в мою чистую голубую в полоску рубашку и расстегнула верхние пуговицы. – Конечно, не надо спешить, надо выдержать проверку временем… нечего торопиться.
– Верно, – сказал я, – не надо спешить…
Легко сказать, когда она засунула руку мне под рубашку и, вздыхая, теребила завитки седых волос у меня на груди.
– Правда ведь, я ничего плохого не делаю? Я не бесстыдница?
– Нет, Джулиан, любимая моя.
– Мне надо тебя потрогать. Как здорово, что я имею на это право. – Джулиан, ты с ума сошла… это безумие.
– По-моему, нам надо спокойно и не спеша узнать друг друга и говорить друг другу правду, говорить все и смотреть друг другу в глаза, вот как сейчас, и… по-моему, я могу годами так смотреть тебе в глаза… этим можно кормиться… просто смотреть, и все… Да? Ты тоже так чувствуешь?
– Мало ли что я чувствую, – сказал я. – Кое-какие из моих чувств уже выразил Марвелл [44]. Но главное, я чувствую – нет, дай мне сказать – вот что. Я совершенно недостоин твоей любви. Не стану разглагольствовать о том, почему и отчего… но поверь мне. Ладно, я готов плыть по течению, медленно, как ты говоришь, а ты убеждай меня и себя, что ты и вправду все это чувствуешь. Но ты не должна быть связана, никаких обязательств…
– Но я связана…
– Ты должна быть совершенно свободна.
– Брэдли, не надо…
– По-моему, нам нельзя произносить некоторых слов.
– Каких слов?
– «Люблю», «влюблен».
– По-моему, это глупо. Но раз у нас есть глаза, можно обойтись и без слов. Смотри. Разве ты не видишь того, чего ты не хочешь произносить?
– Ну не надо. Правда, не надо это никак называть. Наберемся терпения и подождем, что будет дальше.
– Ты так странно говоришь – ты волнуешься…
– Я в ужасе.
– А я нет. Никогда еще не чувствовала себя такой храброй. Чего бояться? И почему ты говоришь, что нам придется трудно? Какие трудности ты имел в виду?
– Я намного старше тебя. Гораздо старше. Вот в чем трудность.
– О… Ну, это условность. К нам это отношения не имеет.
– Нет, имеет, – сказал я. (Я уже ощутил, что имеет.)
– Больше ты ничего не хотел сказать?
Я колебался.
– Нет.
Мне еще многое предстояло ей выложить. Но не сегодня.
– А это не…
– О Джулиан, ты не знаешь меня, ты же меня не знаешь…
– Это не Кристиан?
– Что? Кристиан? Господи, конечно, нет!
– Слава богу. Знаешь, Брэдли, когда папа говорил о том, чтобы помирить вас с Кристиан, я так мучилась… до того… тут, наверно, я и поняла, как я к тебе отношусь…
– Как Эмма к мистеру Найтли [45].
– Точно. Понимаешь, с тех пор, как я тебя знаю, ты был всегда один. Абсолютно один.
– Столп в пустыне.
– Я и вчера волновалась насчет Кристиан…
– Нет, нет… Крис прекрасная женщина, и у меня даже ненависть прошла, но она для меня – ничто. Ты высвободила меня из стольких силков. Я еще расскажу тебе… потом… про все.
– Ну а возраст не имеет значения. Многим девушкам нравятся мужчины старше их. Значит, все ясно. Я пока ничего не говорила родителям ни вчера, ни сегодня утром, я хотела убедиться, что ты не передумал. А сегодня скажу…
– Постой! Что ты скажешь?
– Что я люблю тебя и хочу выйти за тебя замуж.
– Джулиан! Это невозможно! Джулиан, я старше, чем ты думаешь…
– Ты стар, как мир. Знаем, знаем.
– Нет, это невозможно.
– Брэдли, ты говоришь чепуху. Ну почему ты так смотришь? Ведь ты любишь меня? Ведь ты же не хочешь соблазнить меня и бросить?
– Нет, я правда люблю тебя…
– Разве это не навсегда?
– Да. Настоящая любовь бывает навсегда… а это настоящая любовь, но…
– Что «но»?
– Ты сказала, что не надо торопиться, надо постепенно узнать друг друга… все так внезапно… я уверен, что ты не должна… ничем себя связывать…
– А может, я хочу себя связать. Ладно, наберемся терпения, не будем спешить, и всякое такое. Но знаем-то мы друг друга давно, я знаю тебя всю жизнь, ты мой мистер Найтли, а разница в возрасте…
– Джулиан, мне кажется, пока надо сохранить все в тайне.
– Почему?
– Потому что ты можешь передумать.
– Или потому, что ты передумаешь?
– Я не передумаю. Но ты не знаешь меня, не можешь знать. Я гожусь тебе в отцы.
– Ты думаешь, для меня это важно?
– Нет, но для общества важно, а когда-нибудь станет важно и для тебя. Ты увидишь, как я старею…
– Брэдли, это чушь.
– Я бы очень хотел, чтобы ты пока ничего не говорила родителям.
– Ладно, – сказала она, помолчав и все еще стоя на коленях, и отстранилась от меня с детским выражением недоумения на лице.
Я не мог вынести пробежавшей между нами холодности. Что же, чему быть, того не миновать. Надо довериться ее правдивости, ее наивности, даже неопытности, даже неразумию. Я сказал:
– Поступай как знаешь, моя радость, я все предоставляю тебе. Я люблю тебя безгранично и безгранично доверяю тебе, и будь что будет.
– Думаешь, родители не одобрят?
– Они придут в бешенство.
Потом мы поговорили еще немного о Кристиан и о моем браке, о Присцилле. Говорили о детстве Джулиан, перебирали все наши встречи. Говорили о том, когда я полюбил ее и когда она полюбила меня. О будущем мы не говорили. Мы все сидели на полу, как робкие звери, как дети, мы гладили друг другу руки и волосы. Мы целовались, не часто. Где-то в середине дня я отослал ее. Я чувствовал, что нельзя изнурять друг друга. Необходимо подумать и прийти в себя. О том, чтобы лечь с ней в постель, не могло быть и речи.
– Да нет же, – сказал я, – я вовсе не собираюсь уезжать.
Рейчел и Арнольд расположились в креслах у меня в гостиной. Я сидел в кресле Джулиан у окна. Небо нахмурилось и потемнело, я включил свет. Это было в тот день, к вечеру.
