Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слышу, — отвечал я, продолжая жевать и поглядывая на стену с большими часами.
— Этот суд! — визжал Орлов. — По этому гражданскому делу! Он меня доконает!..
— В смысле?
— Они что воркуют теперь — слышишь? Казним, говорят, без суда и следствия, если вселюсь, а Люську выселят…
Отставной майор начинал действовать мне на нервы.
— Короче, может, я заберу своё заявление. В смысле, заберу его назад из суда — тем более что судья предлагает мир.
— Мировое соглашение, — поправил я.
— Вот именно, так что не знаю, как лучше-то…
— Сам решай, дядя Вова, — ответил я и отключил телефон, не прощаясь.
Покончив с пирожками и кофе, я поднялся, торопясь из кафе на свет божий, перешел у Кривого дома улицу Гончарова и сел в маршрутное такси, надеясь застать Заволжского военкома на месте.
Однако не все так просто в этом мире: через полчаса я торчал в бесконечной пробке в районе Речного порта. К счастью, пробка почему-то быстро рассосалась, и в пятом часу вечера я уже стоял в приемной Заволжского военкома, бормоча о своем: «Жили-были два брата — один так себе, а другой сущий дурак — либо просто прикидывался…»
Секретарь, выслушав, доложила военкому. Тот вышел и, естественно, на дыбы: причем здесь военкомат, когда есть закон! Короче, понес ахинею, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Но потом смягчился и отослал меня к Школе.
Спустившись этажом ниже, я вошел в кабинет подполковника Школы. Тот был военным врачом, пережил множество военкомов, пока служил в своем крохотном кабинете. Я хорошо его помнил, поскольку именно этот мужик отправлял нас троих на срочную, на Кавказ.
— Между прочим, я хорошо их обоих помню, потому что забыть об этом невозможно, — вдохновенно заговорил Школа, прикашливая. — Не успели мы одного оформить, как другой образовался, кхе-кхе, с тем же самым симптомом… С симптомом Кандинского-Клерамбо, насколько я помню.
— Как говорите?
— Клерамбо, — повторил он. — Но это же явный перебор. — Школа говорил, уставясь взглядом в поверхность стола и сцепив пальцы рук. — Очевидный перебор, потому что не может такого быть, чтобы двое образовались. Однояйцовость, полный набор одинаковых хромосом… Надеюсь, это понятно?
Я согласно кивнул.
— Но! — воскликнул Школа. — Слишком уж как-то одинаково у них. Вплоть до заболевания. Короче говоря, хлебнули мы с ними, потому что, известное дело, где один, там другой. Как ни крутили, ничего не могли доказать. Естественно, была у них между собой подмена, но точно определить не удалось — кто есть кто. А тут и призыв отменили для студентов. Короче, оба они остались, как говорится, за штатом — в том смысле, что откосили от армии, да…
— Откосили, выходит, оба?
— А как еще можно тут сказать, если так оно и есть. Такие вот были дела…
Школа вздохнул. Вынул из стола бумаги и стал перебирать их, бормоча под нос:
— Клептомания, пиромания, графомания… драгомания. Чушь собачья, потому что кругом, куда ни кинь — повсюду мания. Я с этим Гошей… — Школа вдруг оставил в покое бумаги и распрямился. — Я с ним хлебнул достаточно. Потому что пришлось самому, чуть ли не на руках таскать его на экспертизу. И я его хорошо запомнил. И моё мнение, если хочешь знать, таково: никакой он не больной — но только это без протокола! Этот студент меня задолбал, но мнения своего я изменить не желаю до сих пор. Я и по сей день считаю: этот слепил юродивого, а те поверили…
— Кто? — не понял я.
— Те самые, что экспертизу проводили. Я ведь тоже с психиатрией немного знаком — интересовался на досуге. Там ведь как всё описывается? Симптомы, знаете ли… Или совокупность симптомов — так называемый синдром.
— Действительно, — согласился я.
— Но попробуй ему заглянуть в черепок — что там и как?.. Короче, заключение построено на голых наблюдениях.
— Согласен. И доказать это невозможно.
Школа развел руками:
— Увы, я могу констатировать лишь факт…
Распрощавшись с военным медиком, я двинул в сторону РУВД. До него каких-то двести метров всего, а ноги не идут — казалось, из-за каждого угла мог выглянуть подполковник Игнатьев и ехидным голосом спросить: «Где ты всё это время бродишь, товарищ лейтенант?»
Спросит и уставится мне в самые глаза, словно я ему должен.
Но бог меня миловал, до самого кабинета мне никто не встретился — даже ни один следователь или опер не попался мне на пути. Я вошел к себе в кабинет и торопливо уселся за стол. Потом придвинул к себе клавиатуру компьютера и замер: за дверью кто-то явно остановился, потому что послышался шорох. Дверь отворилась: в проеме стоял подполковник Игнатьев.
— Ты здесь? — произнес он будничным голосом…
Я беззвучно открыл рот.
— Тогда прими человека, — продолжил он, уступая проход старушке с палочкой. — Говорит, что только тебя желает видеть…
В кабинет вошла Лидия Алексеевна. В руках у нее был самодельный посох в виде иссохшей толстой лозины. Вероятно, ноги у пожилого человека стали отказывать, вот она и уцепилась за посох, хотя, если разобраться, вряд ли посох старухе нужен — она на него даже не опиралась.
Часто дыша, гостья уселась на стул и, переведя дух, принялась говорить. Оказалось, её интересовал итог моего разбирательства. Для этого старушка бросила все дела — лишь бы увидеть меня.
— Этому я ничего не сказала, хоть он и спросил у меня, — покосилась она в сторону двери. — Откуда у вас взялся этот китаец?
— Из управления перевели, — ответил я.
Глава 6
Орлову казалось, что если он подал в суд заявление, то в данном учреждении перед ним обязаны стоять навытяжку, включая судейский корпус. Однако он сильно ошибся: его не уважала даже секретарша, не говоря о судье.
— Ну как же, — бормотал о своём Орлов. — Я вам представил все ксерокопии.
— А где ваши подлинники? Подлинники?! Я вам русским языком объясняю: где у вас подлинники?! Вы слышите меня?!
— Слышу…
— Слава богу, что слышите. Подлинники принесите.
— А эти куда, ксерокопии?
— В дело пойдут, — закатывая глаза, объяснила судья. — Но без подлинников мы их не примем. Понятно?
Бывший оперативный дежурный качнул головой, словно усталая лошадь. Укатали сивку крутые горки, поскольку из простого дела, которое яйца выеденного не стоит, в суде слепили дело века.
И
