Корабль мертвых (пер. Грейнер-Гекк) - Бруно Травен

Рыбы обождут. Он придет. Когда-нибудь он придет. Будет ли это стеклянная трубочка или воронка, угольная лавина или риф, – но он придет. Он не получит пенсии, он не получит жены, с которой мог бы начать мелкую торговлю лодками. Он опять должен идти на арену. Пока не забудет, что он на арене. Да, сэр.

И вот мы были в Дакаре. Чрезвычайно приличный порт. Ничего против него не возразишь.

Чистка котлов. Чистка котлов, когда огонь под вычищаемым котлом только что погас, а в соседнем котле разведены пары. И это удовольствие в стране, в которой говорят:

«Посмотри-ка туда, где стоят зеленые котлы с большим Э сверху. Это экватор. Можешь сказать – и меридиан, тогда тебе придется отвинтить Э и прикрепить на его место медную дощечку с буквой М. Но назовешь ли ты его меридианом или экватором или никак не назовешь, – будет так же горячо и знойно. Если ты коснешься экватора, у тебя тотчас же отнимется рука, словно бы тебе ее сбрили, и останется только горсточка пепла. Если на экватор ты положишь кусок железа, оно растопится, как масло. Если ты будешь держать два куска вместе, они сплавятся в один. Даже не заметишь шва, стоит только надавить».

– Я знаю, – сказал Станислав, – мы как-то переезжали через экватор, как раз во время рождественских праздников. И было еще так жарко, что можно было пальцем проковырять толстые железные стены корабля. Даже не надо было ковырять. Только дотронуться пальцем, и дыра была уже готова. Стоило плюнуть в железную стену, и слюна летела насквозь и оставляла дыру. Шкипер видел это с капитанского мостика и кричал:

«Вы, кажется, собираетесь сделать сито из корабля? Сию же минуту закрыть все дыры!»

И вот мы только слегка затирали их рукой или локтем, и не оставалось никакого следа. Железо было такое мягкое, как тесто. Железные мачты гнулись, как гнется длинная восковая свеча, когда поставить ее на горячую плиту. Такое свинство. Нам здорово пришлось помучиться, пока мы опять их выпрямили. С экватором нельзя шутить.

– Конечно, нет, – подтвердил я, – поэтому-то по обе стороны экватора вокруг всей земли построен решетчатый забор с досками с предупреждающей надписью. Можешь увидеть на карте этот забор. Вы сделали большую ошибку. Вы прошли через него сверху. Мы были умнее. Мы перешли его подводным туннелем внизу. Там очень прохладно. И не чувствуешь даже, что переезжаешь экватор.

– Я знаю этот туннель. Но компания не хотела платить за расходы на проход через туннель. Они считают по шиллингу за каждую тонну. А как попасть в этот туннель?

– Вот чудак, ведь это так просто, – ответил я. – Там в море огромная дыра, и в нее как раз может войти корабль, носом, конечно; пройдя туннель, корабль выходит на другом конце в такую же дыру.

– Это и в самом деле просто, – согласился Станислав, – я представлял себе это гораздо сложнее. Я думал, что на корабль одевается нечто вроде водолазного костюма, который потом снимается. Внизу находится машина, которая тянет корабль вниз, и в туннеле корабль идет по зубчато-колесной железной дороге, а на другой стороне корабль опять поднимают наверх.

– Так тоже, конечно, можно было бы сделать, – сказал я, – но это слишком сложно. Тогда тонна стоила бы больше шиллинга.

– Тысяча чертей на вашу голову, скоро ли кончится эта болтовня в котле? – крикнул второй инженер, просунув голову в горловину котла. – Если эти разговоры будут продолжаться, то котел никогда не будет вычищен.

– Полезай-ка сюда, собака, если хочешь получить молотком по голове! – Я крикнул это в бешенстве, полубезумии от жары и духоты. – Чисть себе сам свой котел, конокрад проклятый! С тобой у меня еще особые счеты!..

Я хотел, чтобы он на меня донес и чтобы меня уволили. Тогда я получил бы квитанционную книжку и деньги. Но они были слишком хитры для этого.

– Так же, как офицеры на войне. Их можно обидеть как угодно и даже побить им рожу, ни за что не донесут, – сказал Станислав. – Предпочитают иметь тебя на фронте, чем посадить в тюрьму вдали от огня.

Чистить котлы на экваторе, когда печка вчера еще пылала, как ад, и когда в соседнем котле разведены пары. О господи!.. Кто не едал свой хлеб в слезах, тот будет пить его теперь, как земляничный сироп.

Мы сидели в котле голые, но стены были так раскалены, что нам пришлось одеться и подложить под ноги толстые подстилки из мешков, чтобы не обжечься.

Потом мы принялись стучать. Но какую пыль поднимает котельный камень. Точно легкие, глотку и горло поцарапали стеклом. Когда шевелишь ртом, она хрустит под зубами, и все время испытываешь такое ощущение, словно у тебя высверливают с одного конца спинной мозг.

Котел сам по себе недостаточно вместителен. Кроме того, в нем расположены трубы. Приходится лежать на спине, на животе, чтобы достать во все места. Как змея, извиваешься по трубам. Куда ни коснешься голой рукой, всюду так горячо, словно касаешься горячей плиты.

Потом в глаза внезапно влетает кусок накипи. Это твердое, острое зернышко причиняет такие страдания, что боишься сойти с ума. Вынимаешь его грязными потными руками, и глаз воспаляется. Некоторое время все идет благополучно, и вдруг опять в глазу острый осколок, и начинается новая пытка.

Предохранительные очки? Они стоят денег. На такие пустяки у «Иорикки» нет денег. Так было тысячу лет тому назад, так должно быть и теперь. В большинстве случаев и очки никуда не годятся. Либо в них ничего не видишь, либо они давят переносицу, или пот заливает стекло и въедается в глаза.

Если бы у нас были электрические лампы, это было бы все же небольшим облегчением. Но карфагенские лампы – в пять минут весь котел наполняется дымом. А стучать необходимо.

Молотки гудят в котлах, словно тысячи громов бьют по барабанным перепонкам. Это не эластичный резонанс, а резко вибрирующий, пронзительно кричащий гул.

Пять минут, и мы выходим наружу, чтобы глотнуть воздух. Мы варимся в поту, разгоряченные легкие вздымаются, сердце беснуется, словно хочет разорвать грудь, и нет возможности унять дрожь в коленях. Воздуха, только воздуха. Чего бы это ни стоило! И мы стоим на морском бризе, который действует на нас, как шторм в Саскачеване. Широкий твердый меч пронзил наше тело во всю длину. Мы мерзнем и дрожим и рвемся обратно в раскаленный зной котла.

Снова пять минут, и мы кричим: воздуха! Лежа все трое в котле, мы теснимся к узкой горловине, и каждый рвется наружу первым. Но через горловину может пролезть только один, и при этом он должен вертеться и извиваться, как кошка. Пока он лезет через горловину, в котел не проникает ни одного глотка воздуха. С трудом я просовываю руки, чтобы вылезть из котла. Кочегар падает навзничь в котел, раздается протяжный гул. Он без сознания.