Теннисные мячики небес - Стивен Фрай

– Разумеется, – сказал он, – отчего же не выслушать? Пусть войдет.

Аллоуэй нажал под столом кнопку председательского звонка, и двери зала заседания отворились.

Все присутствующие неуклюже поднялись на ноги, последним и самым неловким оказался Гордон.

– С добрым утром, ваше, э-э… с добрым утром, принцесса. – Аллоуэй был не совсем уверен в тонкостях протокола, к тому же его, как и остальных, застигла врасплох необычайная красота девушки, вошедшей в зал и робко прислонившейся спиною к стене.

В ней было шесть футов роста, и все ее тело обвивала яркая зелено-красно-желтая ткань. Члены правления вдруг с неловким чувством сообразили, что фотографии, развешанные по стенам зала, изображают очень похожих на нее, во весь рот улыбающихся в объектив девушек в совершенно таких же одеждах, – девушек с полными кофейных зерен корзинами на голове.

Аллоуэй, подойдя к стене, взялся за кресло и поставил его справа от себя, хоть и чуть дальше от стола.

– Прошу вас, мадам, будьте добры, присядьте.

Но девушка осталась стоять, раскинув руки и притиснув ладони к стене; большие глаза ее не отрывались от окна. Аллоуэй все сразу понял.

– Дело в высоте, моя дорогая? Вы хотите, чтобы мы задернули шторы?

Девушка кивнула, один из членов правления занялся шторами, другой включил свет. Напряжение немедля покинуло тело принцессы, и она с большим изяществом опустилась в кресло. Глаза ее встретились с глазами сидевшего на дальнем от нее конце стола Гордона и уже их не отпускали.

С того мгновения, как было названо ее имя, дыхание Гордона становилось все более частым, во рту пересохло так, что, казалось, все там вот-вот растрескается, однако он понимал, что еще раз глотнуть воды – значит проиграть психологическую схватку.

– Итак, – Аллоуэй заглянул в лежащее перед ним письмо, – вы утверждаете, что у вас имеется информация, жизненно важная для интересов компании. Возможно, вы будете настолько добры, что представитесь нам и сообщите, что это за информация?

– Я принцесса М'бинда из народа анкоза, – начала девушка. – Мы – горный народ. Мой отец, Б'голи, был нашим царем…

Она говорила, карандаш Сюзи порхал по странице, а мысли Гордона унеслись в Восточную Африку. Ему пришлось поехать туда, поскольку груз кофе, на который он потратил последние свои – вернее, Хиллари – деньги, оказался задержанным, как полагал Гордон, в порту. На деле, зерна хранились в другом месте и уже начали гнить. Это была его вина. Какую-то бумажку забыли послать из Лондона еще восемь месяцев назад. Обычное его везение.

Когда все наконец уладилось – ценой огромных затрат, – он познакомился в баре с человеком, рассказавшим ему об анкоза.

– Они там сами разбили плантации, на пустом: месте, и те только-только начинают плодоносить. Немного робусты, но все больше арабика. Есть и зерна высшего качества, отборные. Отличный горный воздух, однако торговать кофе они ни хрена не умеют. Тащат его на базар, представляете? Чертовски хорошая для культуры земля, а пропадает впустую. Я пытаюсь заинтересовать нашу публику.

Что ж, Гордон добрался до племени первым, обаял вождя по имени Б'голи и уговорил назначить его эксклюзивным закупщиком кофе, рождаемого почвой этих округлых, сиреневатых гор. Затем поспешил вернуться в цивилизованные места, продал, потеряв жуткие деньги, начальную партию, на оставшиеся деньги учредил собственную брокерскую контору и нанял юристов, дабы те превратили подписанное Б'голи соглашение в железобетонный договор. Б'голи договор должным образом подписал, и по городу пошли разговоры о появлении нового торговца. Недели через две после регистрации фирмы Гордона навестил человек из правительства.

– Бог ты мой! Неужели вы собираетесь вести дела с анкоза? Тут все знают, какие они продажные. Они вас надуют и обчистят. С другой стороны, мой народ, кобали, более чем надежен. С ним иметь дело гораздо проще. Да и в правительстве сидят одни кобали. Насколько быстрее будет ваш кофе проходить через порт, насколько аккуратнее с ним станут обходиться, если вы будете работать только с кобали! Л при торговле с анкоза сомнительно, что до ваших складов доберется хотя бы одно зерно. Нет-нет, друг мой. Куда лучше вести дела с нами. Постойте, а это что? В договоре речь идет не об анкоза… только о земле. Мой дорогой друг, так это же все упрощает! Анкоза не владеют этой землей. Нет-нет-нет. Уверяю вас, не владеют. Я вам скажу, что мы сделаем. Мы возместим вам расходы на все дополнительные работы – сотни тысяч фунтов английских стерлингов – и поможем прогнать этих прохвостов анкоза с земли, которую они незаконно заняли.

Он не виноват. Не виноват. Это все тот человек из бара. Не Гордон, так кто-нибудь другой, все это так или иначе было неизбежно. Анкоза прогнали бы в любом случае. Он не виноват. Вот только М'бинда… Он захотел ее, как только увидел. Попросил, чтобы ее не увозили. Девочка безутешно плакала, когда ее отца и прочих членов семьи пошвыряли, словно мешки с картошкой, в грузовик и повезли вниз, в долину. Да и изнасилования никакого не было. Она говорит – изнасилование, но это же ложь. Она была… ну, если и не податлива, то неуступчивости тоже никакой не проявляла. Ни то ни се. Безжизненная кукла. Ее слово против его, вот в чем дело. И его слово против ее. Пока же необходимо выглядеть удивленным, разгневанным всем, что она говорит, как если бы очередное ее обвинение вызвало у него очередное потрясение. Его немного тревожило присутствие Сюзи. Она ни разу на него не взглянула, но карандаш ее все летал, и чуть приметно двигались губы. Все слова принцессы переводились в питменовские иероглифы, которые Сюзи позже отпечатает в виде протокола заседания. Гордону хотелось вырвать у нее блокнот и разодрать его в клочья. М'бинда заканчивала, и никто уже на Гордона не глядел. Нет, неверно. Она глядела. Без отвращения, без мстительной ненависти. Просто глядела, спокойно и прямо, и от этого легкие Гордона сжимались в комок.

– Когда меня отпустили, я нашла мою семью в жестяных хибарах, в пыльной деревне у подножия гор. Пошли дожди, вода с гор затопила деревню, и пыль превратилась в грязь. Мать и двое моих братьев умерли от малярии. Отец и сестры – от холеры. Такова моя история. Мой отец, царь нашего народа, очень верил мистеру Фендеману, теперь же он мертв, а мой народ голодает, гибнет от болезней, и сердца людей разбиты, потому что у них отняли дом.

Аллоуэй, наклонившись, погладил ее по руке:

– Спасибо, ваше высочество. Правда, большое спасибо.

Гордон невольно закашлялся и попытался обратить кашель в смешок.

– Абсурд, – сбивчиво затараторил он, промокая лицо носовым платком, – я имею в виду – джентльмены, да что же это такое? – Он поглядел всем им в глаза, каждому по очереди. – Я думаю… я настаиваю, чтобы мне, наконец, предоставили слово. Во-первых, я должен сказать, что никогда в жизни не видел эту женщину.

Он прибег к слову «женщина», поскольку понимал, и это пугало его, насколько юной она выглядит. Он знал, что все, восседающие за столом, уже произвели подсчеты и определили, что пять лет назад, когда Гордон находился в Африке, девушке было не больше тринадцати-четырнадцати лет.

– Во-вторых, то, что она говорит относительно договора с царем Б'голи, это хитроумная смесь полуправд. Да, речь в договоре шла о земле, не о народе. Но такова обычная практика. Вы все это знаете. Она нарисовала чарующую картину наивной простоты и возвышенного благородства, но нищета? Ну уж, извините. Эта леди прилетела из Африки и остановилась – где, вы сказали, Первис? – в «Уолдорфе». В отеле «Уолдорф», мать его, простите мне мой французский! Всем бы нам быть такими нищими, принцесса! И самое главное. Где доказательства? Или я должен быть осужден на основе того, что рассказала одаренная актриса, способная играть на струнах сердец, в которых поселилось чувство вины? Господь всемогущий, я женатый человек. У меня семья. Где доказательства? Без них все это не более чем болтовня.

– Вот тут я, пожалуй, могу вам помочь.

Юсе головы повернулись к дверям, от которых донеслись эти слова. В зал вошел и с улыбкой встал за спиной М'бинда, положив руку на спинку ее кресла, Саймон Коттер.

Гордон замигал, стряхивая заливающий глаза пот, попытался что-то сказать, но слова не шли из его горла.

Первис Аллоуэй вскочил на ноги.

– Я не знаю, кто вас впустил, – мистер Коттер, не так ли? – но здесь происходит закрытое заседание правления, и я должен попросить вас удалиться. Если вам угодно предложить нечто на наше рассмотрение, сделайте это официально, в письменной форме, и передайте ваше прошение председателю.

– Я не имею привычки, мистер Аллоуэй, – ровным тоном ответил Саймон, – подавать письменные прошения самому себе – официальные или какие-либо иные.

– Виноват?

– Сегодня в десять утра я стал главным держателем акций вашей компании, и, полагаю, это дает мне полное право находиться здесь.