Теннисные мячики небес - Стивен Фрай

Саймон Коттер, [email protected]

Любые мнения, выраженные в отправленном по электронной почте письме, являются мнениями отдельного человека и не обязательно разделяются компанией. Данное письмо и любые переданные с ним файлы предназначаются исключительно для использования указанным в письме получателем или организацией, которой оно адресовано. Письмо может содержать материалы, защищенные правом атторнея [83] не разглашать информацию, полученную от клиента. Если Вы не являетесь указанным в письме получателем или особой, ответственной за доставку письма указанному в нем получателю, Вам следует считать, что письмо получено Вами вследствие ошибки и что любое его использование строго запрещено. Если Вы получили это письмо по ошибке, пожалуйста, перенаправьте его по адресу [email protected]

Настоящее примечание подтверждает также, что, хотя это почтовое сообщение было очищено от компьютерных вирусов, его получатель несет единоличную ответственность за проверку того обстоятельства, что письмо и его содержимое были проверены и приняты его собственными антивирусными системами.

Саймон закрыл лэптоп и аккуратно уложил его рядом с собой на сиденье.

— Подождите меня, Джон, — сказал он, открывая дверцу машины. — Я ненадолго.

— Хорошо, сэр.

Выйдя из машины, Саймон оглядел высокое здание на другой стороне улицы. Он прошел сквозь целую батарею камер, не глядя в их объективы и не избегая их.

За полчаса до него примерно так же смотрел на это здание Гордон Фендеман. Он совершил ошибку, постаравшись прикрыть, проходя через строй прессы, лицо кейсом, что лишь придало ему вид виноватый и нелепый.

Из дома Гордон вышел с ощущением в желудке, которого не испытывал уже лет двадцать — с той поры, когда в ужасе ожидал появления полиции с новостями о Неде Маддстоуне и ордером на арест. Жена и сын не одурачили его за завтраком своей показной шутливостью и веселым похлопыванием по плечу. Он видел, яснее ясного, страх в их глазах. Они ему не верили. И не верили вдвойне. Во-первых, они считали его виновным в безобразной измене этическим принципам, а во-вторых, не верили, будто его хватит на то, чтобы довести дело до победного конца. Он читал это неверие в лице Порции. «Только постарайся, чтобы не получилось еще хуже, Гордон. Постарайся, чтобы не получилось хуже».

Презрение — вот что они испытывали к нему. Как будто на лбу его было крупными буквами написано: НЕУДАЧНИК «Посмотрите на меня, я шмук! — хотелось ему крикнуть людям, поднимавшимся вместе с ним в лифте. — Кусок дерьма! Смейтесь надо мной, что же вы не смеетесь? Не стесняйтесь. Остальные-то смеются!»

В растрепанных чувствах Гордон и поныне, о чем бы он ни думал, прибегал к американским оборотам. Это помогало ему ощущать себя человеком более целостным. Возможно… возможно, если бы его родители не умерли так рано, он и добился бы успеха. В конце концов, какое уж такое образование получил он в этом хэмпстедском сумасшедшем доме? Черт бы его подрал, этот дом, и ведь он так в нем и живет. В этом темном, ужасном доме. Ему следовало еще годы назад воспользоваться своим паспортом и перебраться вместе с Порцией и Альбертом в Штаты. На деньги, которые можно было выручить за домину на Плау-лейн, ничего не стоило купить жилье где-нибудь в штате Нью-Йорк. В той же Итаке. Альби вырос бы американцем. Порция могла получить место в университете, да и сам он там уж чего-нибудь да добился бы. Американцы не взирают на тебя со здешним снобизмом. Вся эта вынесенная из частных школ вежливость была для него все равно что нож под ребра. Бормочут «Боже, мне так жаль», да еще с этой их самоуничижительной улыбочкой, ах-ах! Самоуничижение, чтоб мне задницу оторвало! А то они не знают, кто босс, кто свой, а кто чужой. Конечно, жена и сын любят его. Но что это за любовь, если они смотрят на тебя, как на раненого оленя? Слишком напуганного, чтобы сказать ему, что они думают, потому что думают-то они, что ты слишком напуган, чтобы их выслушать. Это не любовь, а оскорбление. Самое что ни на есть оскорбление!

Он их тоже любил, он знал это. Он хотел обеспечить их, защитить, хотел, чтобы они любили его, чтобы обожали, но ведь ему не дали ни единого шанса. Никто ни разу не спросил у него совета даже по самому простому вопросу. Те же являвшиеся в дом водопроводчики и электрики. Они неизменно просили Порцию показать им, где тут подвод питания, где запорный кран или еще какая-нибудь дрянь. Теперь просят Альби. Точно инстинктом каким обладают. Он может стоять рядом, посреди комнаты — хозяин дома, глава семьи, — но разве у него спросят, что ему больше нравится, пластик или фанера? Господи, от него, наверное, за милю разит неудачником. Собственный его сын в семнадцать лет зарабатывал больше, чем он когда-либо в своей жизни. А все эта гнусная жопа, Саймон Коттер. Этого унижения Гордон до конца своих дней не забудет.

На сорок третьем этаже его поджидали члены правления, с обычными их сердечными шуточками и лживой любезностью. Первис Аллоуэй выступил вперед и пожал ему руку, одновременно — верный признак близящегося предательства — положив другую на плечо.

— Возможно, самое лучшее, господин председатель (как они любят официальные титулы!), если заседание буду вести я, тем более что посвящено оно главным образом… ну, вы понимаете…

— Хорошо, хорошо… — Гордон решил обойтись без обычных вежливых экивоков. — Я и сам хотел предложить это.

— Тогда приступим?

Гордон, отдуваясь, чувствуя, как пот льет по лицу, подошел к противоположному от Аллоуэя концу стола. Открыв кейс, он разложил перед собой несколько стопок документов. Наступило смущенное молчание, и Гордон сообразил, что с количеством бумаг он перестарался. Только спятившие сутяги да панические фанатики от здравоохранения таскают с собой столько документов, подумал он. Гордон чувствовал, как из всех пор его лица лезут наружу капельки пота, что дышит он так, словно взбирался сюда не на лифте, а пешком. Он покраснел и сел, а тем временем Аллоуэй, откашлявшись, приступил к делу.

— Джентльмены, я открываю наше чрезвычайное заседание. Согласно статье девятой, мы вправе оставить мелкие вопросы в стороне и перейти к главному пункту повестки дня, очерченной в лежащих перед вами бумагах. Я обещал сделать в полдень заявление для прессы, что, полагаю, дает нам время рассмотреть вопрос, э-э, всесторонне. Не желает ли кто-нибудь сказать несколько вступительных слов, прежде чем мы выслушаем мистера Фендемана?

Все были мягки, тактичны и добры. Никто не имел ни малейшего намерения бросить хотя бы подобие тени сомнения на честность Гордона. Несколько членов правления отпустили — кто иронические, а кто и язвительные — замечания в адрес британской прессы и присущего ей чувства ответственности.

Сюзи, секретарша Гордона, сидела слева от Аллоуэя и стенографировала всю эту чушь.

— Я не уверен даже, господин исполняющий обязанности председателя, — заявил один из членов правления, — что у «Лондон ивнинг пресс» имеется в Африке собственный корреспондент.

— Совершенно верно! — энергично встрял Гордон. — У меня есть друг, работающий в Найроби, во Всемирной службе «Би-би-си», так он свидетельствует, что никогда ни единый представитель британской прессы… — Гордон умолк, сообразив, что никто не предоставлял ему слова. — Ладно, полагаю, мы об этом еще поговорим.

Нашлись и такие, кто пожелал напомнить правлению, что именно широта взглядов Гордона Фендемана, именно присущее Гордону Фендеману чувство справедливости, именно идеализм Гордона Фендемана и его отвага, прежде всего, и позволили создать этот бизнес. Начав с нуля, он построил компанию, сделав ее сначала уважаемым поставщиком кофе, а там и одной из главных фигур, определяющих цены на рынке. Марка компании известна повсюду. Вопрос же относительно его обращения с акциями, тем более с акциями — тут есть своя ирония, не правда ли? — «Лондон ивнинг пресс», данного правления не касается. Если Гордону необходимо время, чтобы разобраться со своими хулителями, возможно, он мог бы временно уйти в отставку? Данный член правления хотел бы подчеркнуть слово «временно», потребовав занести его в протокол и, на чем он в особенности настаивает, включить в заявление для прессы. Когда Гордон очистит свое имя — а никто из присутствующих не сомневается, что так оно и будет, — он сможет, чему все лишь обрадуются, вернуться в кресло председателя. Как бы собравшиеся джентльмены отнеслись к такому плану?

Восклицания «слушайте, слушайте!» и хлопанье папками по столу последовали столь быстро, что Гордон мгновенно понял — это компромиссное решение уже принято за его спиной.

— Прежде чем мы проголосуем это… — начал Первис Аллоуэй. (Гордон проглотил слюну и набрал в грудь воздуху, чтобы приступить к произнесению своей выдающейся речи.) — Я хотел бы сообщить правлению об одном поступившем ко мне необычном запросе. Возможно, он несколько нестандартен, но, поскольку заседание у нас чрезвычайное, созванное в чрезвычайных обстоятельствах, возражений, я полагаю, не будет.