Поединок. Выпуск 10 - Эдуард Хруцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О господи, какая дуреха, — сказали за стеной, и слышно было, как взвизгнули кроватные пружины. Лариса и Саша помирали от беспричинного и беззвучного смеха. Высмеялись, наконец, и стали рассматривать друг друга. Уже взрослые, совсем взрослые. Лариса провожала на фронт мальчишку, а Саша тогда расставался с девчонкой, дружком-приятелем, которую два последних предвоенных года защищал и оберегал как старший брат.
— Санька, ухажер ты мой прекрасный! — тихо-тихо сказала Лариса, выпросталась из-под одеяла и, как была в одной комбинации, подошла к Саше, взяла за уши, поцеловала в губы. Он ласково погладил ее по волосам, откинулся, рассматривая, и вдруг страшно возмутился:
— Да прикройся ты, наконец! Мужчина же я все-таки!
— Какой ты мужчина! — возразила Лариса, но в халатик влезла.
— А хороша, чертовка! — восхитился Саша. — Выходи за меня замуж.
— Опоздал. У меня жених есть.
— Вот такие вы все. Не дождалась!
— А ты мне предложение делал?
Они шипели, как змеи.
— Сейчас сделаю предложение. В ресторан со мной пойдешь отметить нашу встречу?
— Замуж не пойду, а в ресторан пойду.
— Тогда буди Алика. Я его внизу жду. До вечера, чужая невеста.
Он исчез как появился — в одно мгновение.
А Лариса легла в кровать, закинула руки за голову и медленно, долго улыбнулась. То было сестринское счастье: вернулся дворовый атаман, вернулся живым солдат, победил смерть ее старший брат, воевавший за нее.
Алик вышел мрачный, обиженный, заспанный.
— Выспаться не дал, — забурчал он, — а у меня сегодня тренировка.
— Какая еще тренировка? — удивился Саша.
— По боксу. И вообще, поосторожней со мной. Имеешь дело с чемпионом Москвы среди юношей.
— Да ну! — восхитился Саша, сделал молниеносную подсечку, и чемпион Москвы оказался на земле.
Алик встал, тщательно отряхнулся, сказал безразлично:
— Имей в виду — в следующий раз отвечу.
— Мы с рогами, — понял Саша. — Ну, ладно, прости. Мне помощь твоя нужна. Штуку одну донести. Была бы левая в порядке, сам справился, а то…
Он продемонстрировал левую. Сгибалась она действительно плохо.
— О чем речь, Саша!
— Тогда пошли. — У будки Саша сказал: — Подожди меня здесь. И посмотри. Кого увидишь — свистни. — И скрылся в проеме.
Алик прогуливался, посматривая. Светило низкое-низкое солнце, воздух был неподвижен и по-летнему тепл. В близких зарослях полураспустившейся акации чирикали неизвестные пичуги. Томно было, прекрасно. И безлюдно. Вышел Саша.
— Никого?
— Никого.
Тогда Саша за воротник вытащил из будки тугой мешок.
— Закинь мне его на плечо.
— Что это, Саша?
— Рис.
— Откуда?
— Отсюда.
— А сюда откуда?
— Оттуда, — раздраженно окончил диалог Саша.
Саша брал чужое, Саша присваивал не свое. Это было ужасно, отвратительно, противоестественно. Алик хотел сказать все это вслух, но вдруг поймал мутный Сашин взгляд — как бы сквозь и мимо.
Ничего не говоря, Алик ухватился за нижние углы мешка. Держась правой рукой за горловину, Саша подсел, и они вдвоем ловко вскинули увесистый мешок на Сашино плечо.
— Порядок! — одобрил Саша.
— Я тебе больше не нужен? — холодно осведомился Алик.
Саша через левое плечо серьезно посмотрел на него, ответил:
— Нужен. Пока до рынка дойду, раза три плечо менять придется.
А у рынка вовсю шуровал народ: воскресенье, базарный день, барахолка. Раздвигая мешком плотные ряды, порядком взмокший, Саша и идущий следом Алик прорвались, наконец, к ряду, где царствовал Петро. Саша скинул мешок, достал носовой платок, вытер лицо, высморкался.
— Я тебе больше не нужен? — опять спросил Алик.
— В баню пойдем.
— У меня тренировка, — сказал Алик, повернулся и пошел.
Саша рассматривал его осуждающую спину, когда подковылял Петро.
— Привет, Сашок, что это у тебя?
Саша лихо хлопнул по упитанному мешочному торсу:
— Почем сегодня рис?
— Красненькая стакан…
— Весь мешок оптом за сколько возьмут?
— Любая половина.
— Зови перекупщика, Петро!
Вас не забыть, московские бани военных лет. Гостеприимно принимая в свои жаркие чертоги вечно мерзнувших от постоянной голодухи москвичей, вы вместе с городской пылью и заводской копотью смывали с них усталость и тоску, равнодушие и тревогу.
И вас не забыть, коричнево-зеленые, размером меньше спичечного коробка, кубики мыла, от которых волосы становились легкими, а отмытая кожа чисто поскрипывала под растирающей ее ладонью.
Саша отстоял длинные очереди в Песчаные бани. Очередь за билетами. Очередь за кубиками мыла. Очередь в раздевалку. Он разделся, обнажил молодое, сильное, в многих местах изуродованное железом тело и вошел в мыльную.
Он тщательно мылился большой мочалкой…
Он темпераментно хлестал себя веником…
И опять неистово тер себя грубым лыком…
Он отмывался.
Саша брился, когда отражением в зеркале мелькнуло за серым вечерним окном чье-то лицо. Саша стремительно развернулся. На него грустно и внимательно смотрел Сергей.
— В дверь заходи! — недовольно посоветовал Саша.
Сергей стоял в дверях.
— Зачем ты это делаешь, Сашок?
— Что я делаю? — поинтересовался Саша, озабоченно оценивая в зеркале качество своей парикмахерской работы и выражение Серегиного лица. С грустным всепониманием старшего Сергей неохотно усмехнулся и прямо спросил:
— Где ты взял этот рис?
— Какой рис? — Саша решительно захлопнул походное свое зеркало и мокрым полотенцем вытер лицо.
— Хватит придуриваться. Откуда у тебя рис?
Саша налил в ладонь одеколона, зажмурившись, умылся из горсти, охнул, открыл глаза и весело встал:
— Нашел.
— Где?
— Ну ладно, Серега! Был рис и нет риса!
— Ты украл его. — Сергей сел за стол и стал рассматривать свои руки.
— Я нашел этот рис, — раздраженно повторил Саша. — Еще чего?
— Больше ничего.
Накатывала волна командирского гнева, и Саша, не сдерживаясь, жестко и повелительно предложил младшему по званию:
— Тогда вы свободны, сержант, можете идти.
— Я не сержант. Я — инвалид, — тихо напомнил Сергей. От этого напоминания нехорошо стало Саше. И он уже попросил, скрывая, что просит:
— Не лезь в мои дела, Серега. Договорились?
— Не договорились. — Сергей поднялся. — Но, в общем, твои дела — это твои дела. Самому делать, самому и отвечать…
— Извини. Я спешу. Меня девушка ждет, — прервал его Саша.