Превращенная в мужчину - Ганс Эверс

Ян вспылил:

— Что это значит, Брискоу? Вы хотите уехать с ближайшим пароходом? Не желаете ехать вместе со мной в Париж? Я ведь вам писал, что мой кузен — там!

Брискоу ответил:

— Я не хочу его больше видеть, вашего кузена. Вы должны отвезти Гвинни в Париж и там все наладить. Дэргем, мой секретарь, вам поможет.

Ян вскочил и замотал головой.

— Нет, Брискоу, этого я не сделаю. Говоря по правде, я тоже не хочу его больше видеть. До сих пор при помощи тысячи уловок я избегал личной встречи с ней, то есть с ним. Я не хочу этого и не могу!

Брискоу посмотрел на него. Глаза его прояснились. Впервые заиграла улыбка на его губах. Он стал потирать руки с видимым удовольствием. Наконец медленно сказал:

— Вот оно как, милостивый государь? Мы, кажется, плывем в одной и той же лодке в открытом море, далеко от гавани?

Он взял свой стакан, отпил из него и продолжал:

— Все же вы должны поехать в Париж, должны сделать то, что надо. Если бы это была игра на Уолл-Стрите, я бы уж нашел дорогу. Но в этих вещах вы вдесятеро ловчее меня. Устройте так, чтобы с ним не встретиться, если этого не желаете, но доведите наши счеты до конца. Прежде всего: вы достали документы?

Ян вытащил свой бумажник и вынул оттуда несколько бумаг.

— Вот они. Это стоило немалых хлопот. Прусские сословные учреждения не легко исправляют то, что они один раз написали черным по белому. Показаний под присягой доктора Геллы Рейтлингер и ее ассистентов было недостаточно. Это ведь частные лица. Сам окружной врач должен был дать свое удостоверение. Но теперь все в порядке. И по закону нет теперь такой особы женского пола — Эндри Войланд, а есть мужчина с таким именем. У чиновника возникло еще одно сомнение. Требовалось изменить пол, не меняя имени. Но это противоречило его убеждениям, и он не соглашался называть мужчину женским именем. Он очень ловко развязался с делом при помощи маленькой буквы «с», конечно, взятой в скобки. Не желаете ли вы взглянуть на эту бумажку: Эндри(с) — так теперь звучит имя. Как в метрике о рождении, так и в паспорте.

Брискоу согнулся над бумажкой:

— Как просто и удобно: маленькое «с» — и все кончено.

Он попытался улыбнуться. Хотел сказать шутя, а прозвучало подавленно и мучительно.

— Еще один вопрос, — быстро добавил он, — который я должен задать в интересах моей дочери. По тому, что я вам только что рассказывал, вы можете заключить, что отчетов врачей я вообще не читал, а ваши — только бегло. Поэтому скажите: нет ни малейшего сомнения в том, что владелец этого паспорта во всех отношениях, а не только на бумаге — мужчина?

— Владелец этого паспорта, — повторил Ян, — дал в последние недели одной женщине доказательства своей мужской природы. По совету врачей, мной…

Брискоу резко перебил его:

— Избавьте меня от подробностей! Для меня достаточно вашего «да» или «нет».

— Тогда: да! — заявил Ян. — Эндри Войланд — мужчина, как вы и я.

Брискоу кивнул головой. Они молча сидели друг против друга. Потом американец спросил:

— Он один в Париже? Никто не сопровождает его?

— Когда мой кузен покинул санаторий, — отвечал Ян, — его сопровождала… ну… одна сиделка. Она уже не нужна, и все же я счел нужным не оставлять его одного. Поэтому я призвал одного молодого человека. Если бы вы читали наши отчеты, вы бы о нем знали. Это молодой врач, доктор Прайндль. Он некоторое время ассистировал в санатории. Но Эндри ничего о нем не помнит, потому что в это время была почти без сознания. Он из Вены, веселый парень. Будет развлекать моего кузена. Я приставил его в качестве секретаря на несколько дней или недель, как нам будет угодно. Он рад возможности узнать Париж. Думаю, что он уже туда приехал.

— Хорошо! — согласился Брискоу. — Есть еще что-нибудь?

— Едва ли! — ответил Ян. — Мой кузен теперь как мужчина правомочен носить титул своего отца, его зовут: Эндрис, владелец замка и земли Войланд, наследственный владетель Цюльпиха, граф Краненбурга на. Рейне. Многие дочери с Уолл-Стрита стали леди и маркизами, баронессами и герцогинями. Но ни одна не сможет так легко похвастаться столь красивыми титулами. Может быть, это имеет для мисс Брискоу свою цену?

Брискоу пожал плечами.

— Может быть. А теперь уладим деловую часть. Я не хочу, чтобы-господин Войланд зависел от своей будущей жены. Поэтому я положил на его имя в банке…

Сухо и спокойно он изложил Яну все принятые меры. Передал ему доверенность и просил исполнять роль как бы попечителя. Он сам хочет принимать в этом деле как можно меньше участия. С другой стороны, нельзя ожидать от молодого человека деловой опытности за столь короткое время. Ян мог бы…

Они расстались лишь поздней ночью. Брискоу протянул ему руку.

— Итак, до завтра, — сказал он. — Мы совершим прогулку. Это, черт возьми, мило с вашей стороны, что вы согласны еще раз выслушать меня.

Почти в то самое время, когда из Шербурга отплывал пароход с Брискоу, отходил со станции поезд, отвозивший в Париж Гвинни. Брискоу распрощался со своей дочерью в отеле. Ян доставил его на пароход и немедленно уехал на вокзал. Он нашел Гвинни около вагона, два носильщика выгружали ее багаж. Тэкса Дэргема не было видно. В последнюю минуту он прибежал с огромным пакетом под мышкой, перемахнул через решетку, подбежал к поезду, рванул уже закрытую дверь и впрыгнул в купе. Еле дыша, он упал на свое место, положил возле себя пакет и отер со лба пот.

— Это похоже на тебя! — воскликнула Гвинни. — Еще минутка, и было бы уже слишком поздно!

— Разве это моя вина? — огрызнулся он. — Ведь уже с вокзала ты меня отправила покупать эти вещи. Точно ты не могла приобрести их в Париже!

— А ты знаешь Париж? — возразила она. — Знаешь, где это можно было купить? Здесь же я как раз нашла настоящий магазин. Сколько ты купил?

— Три дюжины, — ответил Тэкс, — всех форм и размеров. Попадаются комичные вещи.

— Могу я спросить, что за важные вещи вы еще должны были закупить? — осведомился Ян.

— Трубки, — ответила Гвинни. — Для моего жениха. Надо надеяться, Тэкс, ты не забыл про табак! Может быть, вы знаете, курит ли теперь господин Войланд трубку?

— До сих пор не курил, — засмеялся Ян. — Но, быть может, он войдет во вкус. Не желаете ли вы ему привезти трубки в качестве свадебного подарка?

Гвинни с полной серьезностью подтвердила свое намерение:

— Да, и еще другие вещи. Я уже многое купила в Нью-Йорке и здесь, вчера и позавчера. Все, о чем вспомнила. Список у тебя, Тэкс?

Тэкс Дэргем раскрыл портфель, вынул оттуда большие листы и подал Яну. Точно прейскурант магазина: кольца, часы, портсигары, запонки для манжет, рубашки, воротнички, кальсоны и носки, тросточки, теннисные ракетки, кии для гольфа, вечные перья и галстуки, писчая бумага, бинокли, шуба и пальто, костюмы всех родов…

— Если только они подойдут, — засмеялся Ян.

— Они наверняка подойдут! — воскликнула Гвинни. — Ведь вы же прислали мне мерку.

— Я прислал вам мерку? — с изумлением спросил Ян.

— Конечно, — сказала она, — вы этого уже не помните? В отчете докторши были указаны рост, охват груди при выдыхании и при вдыхании, все…

Ян еле подавил смех. По врачебным измерениям, сделанным Рейтлингер, когда Эндри еще женщиной вступила в санаторий, теперь работал опытный в своем ремесле нью-йоркский портной. Почему бы и нет, когда ему сразу заказали костюмы дюжинами и хорошо платили!

— Я подумала, — продолжала Гвинни, — что господин Войланд не может больше ничем пользоваться из своих прежних вещей. Не знаете ли вы, сделал ли он уже большие запасы?

— Лишь самое необходимое, — сказал Ян. — Мой кузен будет восхищен всем этим снаряжением, особенно костюмами. Только вложите в каждый карман по трубке, мисс Брискоу, это очень идет помолвленным.

— Слышишь, Тэкс! — воскликнула Гвинни. — Позаботься об этом, как только мы приедем в Париж.

Она обратилась к Яну:

— Раз вы кузен господина Войланда, то вы будете и моим кузеном, когда мы поженимся. Поэтому вы должны звать меня Гвинни, а я вас — Яном.

Он слегка поклонился.

— С удовольствием, если, конечно, мой кузен на это согласится. А вдруг он ревнив?

— Вы полагаете? — спросила она. — О, я очень хотела бы, чтобы он был по-настоящему ревнив!

По мере приближения к Парижу она становилась молчаливее. Сидела тихо в своем углу и смотрела в окно. Два-три раза ее глаза закрывались, потом снова открывались, пока совершенно не сомкнулись. Она обглодала своими зубками ногти и в конце концов совсем упрятала в рот свой мизинец. Ян наблюдал за ней. «Восхитительная игрушка, — думал он, — законченная в каждой детали, артистическая и странная, едва похожая на человека! Но как долго захотят ею играть?»

Незадолго перед Парижем она проснулась и протерла глаза. Схватила свою сумочку, вытерла руки и лицо одеколоном. Взяла свое зеркальце. Волнуясь и нервничая, напудрила и накрасила лицо.