Из ниоткуда в никуда - Александр Бушков

— Поднимитесь, дети мои! — возгласил отец Грук совершенно незнакомым, звучным, проникновенным голосом. — И да свершится же таинство из числа не печальных, а радующих душу!

Где-то в сторонке тихонько заиграл орган — и здесь исправно работали музыкальные системы Фаларена.

— Святые церемонии не терпят многословия, — продолжал отец Грук в совершеннейшей тишине. — Ибо сказано святым Катбертом: лучше поступок, нежели долгие словеса. Дети мои, непорочная девица и бравый рыцарь! Те, кто намерен жить в миру, не должен обитать в нем без второй половинки, дабы продолжить род свой, дабы совместно переживать радости и печали, дабы быть опорой друг другу в несчастье и в удачах, дабы вместе противостоять врагу рода человеческого. И видя перед собой юную пару, решившуюся проделать рука об руку жизненный путь, пока смерть не разлучит их, наставляю и велю: храните любовь и верность друг другу, доброту и уважение во все дни, и да не встанут перед вами раздор, блудодейство, ссоры и отчуждение. Обнимите друг друга, дети мои, и выскажите друг другу втайне от окружающих свои самые заветные желания!

Они повернулись друг к другу и обнялись. Ухо Сварога защекотал жаркий шепот Яны:

— Я хочу, чтобы ты был мне верен…

И Сварог, не особенно и раздумывая, прошептал:

— Я бы очень хотел полюбить тебя по-настоящему…

Когда они вновь повернулись к алтарю, отец Грук, напрягши голос, прогрохотал:

— Объявляю вас мужем и женой отныне и навеки, и да будет вам судьбой нести вдвоем радости и печали! Благословляю вас правом, данным мне Единым!

Кто-то, бесшумно подошедший сбоку, протянул золотую тарелочку с двумя обручальными кольцами. И они надели кольца друг другу — на средний палец, как заведено. Сварог давно уже, решив, что в серьезных делах не должно быть шуток, заменил герб Хелльстада на герб Гэйров, добавив к нему в навершие филина — как символ той мудрости, которой ему сплошь и рядом недоставало. Яна волновалась, и ей удалось надеть ему кольцо только со второй попытки — правда, судя по благосклонному взгляду отца Грука, это вовсе не было какой-то дурной приметой.

— Поцелуйте друг друга, новобрачные, и перейдите к представителю мирских властей с его мирскими заботами!

Поцелуй, надо сказать, затянулся надолго. Потом, сделав всего три шага вправо, они оказались перед высокой, в рост человека, тумбой, на которой восседал Карах, придавший себе самую величественную позу, какую только ухитрился. Тут же встав и держа перед собой вертикально сверток пергамента с несколькими подвешенными к нему печатями, сделавший невероятную карьеру серенький домовой провозгласил:

— Согласно законам славного королевства Хелльстад, я, первый министр барон Карах, вручаю вам бумагу о законном браке, должным образом зарегистрированную в Брачном кодексе. Тот же, кто посмеет объявить этот брак незаконным, понесет наказание по законам королевства, и лучше бы ему не родиться на свет! Счастья вам и удачи, согласия и любви, новобрачная пара!

Снова кто-то подошел сзади, и на плечи Сварогу легла алая мантия короля. Благодаря опыту, он легко справился с застежками и пряжками, а потом помог Яне, путавшейся с непривычки. Еще миг — и на головах у обоих оказались митры, с большим искусством выполненные из сосновых шишек.

Говоря по правде, митра Яны была красивым ювелирным изделием, и не более того… В свое время в одной из кладовых, примыкавших к кабинету Фаларена, Сварог нашел четыре мантии и две запасных митры — все как одна подходившие на его голову. А вот подобного головного убора гораздо меньше размером, годного бы для женской головки, не оказалось: видимо, Фаларен так и собирался прожить свою нескончаемую жизнь вечным холостяком. Ну, а переделывать уже имеющиеся хелльстадские короны Сварог не рискнул: кто знает, как это повлияло бы на них. Ну, по крайней мере, мантия на Яне была настоящая.

Как она сияла, гордо выпрямившись и прижимая к груди увешанный печатями свиток! Сварог залюбовался. Это и называется — исполнение мечты…

Взяв его под руку, глядя снизу вверх преданно и восхищенно, Яна прошептала так тихо, что он едва расслышал:

— Спасибо… Я твоя навсегда…

И тут же раздался зычный бас мажордома, поддержанный церемониймейстерами:

— Его величество король, его величество королева приглашают гостей к пиршественному столу!

И все так же чинно, возглавляемые королевской четой, двинулись в следующий зал. Подружки невесты, все трое, шагали сразу за ними, умело скрывая недовольство на лицах: этикет не позволял бурных поздравлений с поцелуями и объятиями.

Хорошо еще, как оказалось, этикет для пиршественного стола каждый король волен устанавливать по своему усмотрению. А потому Сварог заранее распределил места: принцы и Канцлер оказались по его левую руку, как и юные сподвижники. Странная Компания сидела по правую руку Яны (помещавшейся справа от Сварога), министры — чуть позади, ну, а совершенно несимпатичных ему корольков Сварог отправил в дальний конец подковообразного стола, полагая, что для них и такой чести достаточно.

Как всегда на любых пирах, первые минуты царила некоторая скованность, но потом, опять-таки как всегда, дело наладилось: зазвенели первые кубки, послышались громкие здравицы в честь виновников торжества, зазвякали вилки и ножи, целясь на обильные и многими (в том числе Сварогом) впервые раз виденные яства, лица чуточку раскраснелись, разговоры стали громче… В общем, наладилось дело.

Нашлись, правда, такие, которым, сразу видно, было чуточку не по себе из-за присутствия гармов Сварога и Яны. Акбар, как и подобает солидному псу, смирнехонько сидел возле кресла Сварога, время от времени смачно жуя очередное угощение (которые ему по сигналу Сварога подносил специально для того отряженный Золотой Болван). Пепельного цвета Фиалка Яны (совсем еще щенок, но размерами побольше крупной овчарки) вела себя гораздо более непринужденно: расхаживала вокруг стола, то и дело лезла знакомиться с гостями, тычась мокрым носом и кладя тяжелую лапу на колено. Канцлер и Диамер-Сонирил перенесли это стоически (но явно облегченно вздохнули про себя, когда Фиалка отошла), молодежь (в том числе ничуть не напуганные дочки Интагара) принимала ее радушно, принц Элвар и отец Грук, которых большими собаками не запугаешь, даже без церемоний потормошили за загривок. Лавиния ее демонстративно гладила, желая показать, что ей и черт не брат. А вот ее папа, когда Фиалка и до него добралась, весь побледнел и чуть не грянулся в обморок. Ничуть не огорченная столь холодным приемом Фиалка сгребла у него с блюда здоровенного, отлично зажаренного гуся и удалилась в угол зала не спеша разбираться с аппетитной дичиной, фаршированной чем-то изысканным.