Их было семеро… - Андрей Таманцев

Судя по всему, оживление, царившее на вилле, их озадачило. Они даже заглянули за ограду: один подставил спину, второй ловко вспрыгнул на него, несколько секунд осматривался. Потом второй соскочил с первого, и они посовещались. Ясно, что сейчас проникать на территорию виллы был не резон, можно напороться если не на охранников, то на какую-нибудь влюбленную парочку, от которой шума будет не меньше, чем от охраны. Значит, будут ждать. И не там, где они сейчас сидели, — опасно, рядом тропинка, могут заметить. Голубков уже решил, что ему надо сваливать со своего НП, потому что именно в эти кусты Курков и Веригин скорее всего переместятся. Но они, к удивлению Голубкова, решили по-другому: вышли из своего укрытия на тропинку, обогнули виллу и направились вниз, к набережной. Голубков перебежал к краю участка и без всякого бинокля отчетливо увидел их в освещенном проране улицы.

Пакетов при них не было.

Они расположились за столиком летнего кафе, за которым днем сидел сам Голубков, взяли кока-колу и закурили, поглядывая на виллу.

Голубков вернулся на свой НП и задумался. Решать нужно было очень быстро. Он почти наверняка знал, что лежит в пакетах, оставленных этими двоими возле ограды. Но слово «почти» человеку его профессии было так же ненавистно, как профессионалу-филологу слово «одеть», которое никто не хочет употреблять правильно. И он решился. Огляделся: никого. И юркнул в кусты.

Оба пакета стояли рядом. Килограмма по два каждый. Понятно, почему они не решились взять их с собой на ярко освещенную набережную — слишком приметно. В пакетах лежали бруски размером в два тома «Войны и мира», завернутые в махровые полотенца. Голубков развернул одно из полотенец и сразу все понял. Маркировка была на английском, для отвода глаз. Изделие же было нашим, российским, новейшая разработка полусдохшего ВПК. «ФЗУД-2-ВР»: фугасный заряд усиленного действия с двухкилограммовым тротиловым эквивалентом и радиоуправляемым взрывателем. Таким фугасом, только полукилограммовым, был взорван «уазик» генерала Жеребцова. А здесь два по два килограмма — от виллы не останется камня на камне.

Тогда же, разбираясь в причинах гибели Жеребцова, Голубков и изучил эту новинку. Под крышкой с маркировкой должна быть пластина, нажатие на которую активизирует взрыватель. На радио-пульте загорается красный светодиод. Если в течение часа не посылается взрывной импульс или не подается сигнал отмены, схема взрывателя саморазрушается. Пиротехник спецсклада, объяснявший начальнику контрразведки полковнику Голубкову устройство сверхсекретной новинки, рассказал еще об одной хитрой примочке, предусмотренной на тот случай, если бомба попадет в чужие руки. На плате рядом с пластиной была смонтирована фишка, которая устанавливается в двух положениях. При хранении — красным концом вверх, при этом нажатие на пластину вызывает немедленный взрыв всего заряда. Перед использованием фишка переворачивается.

Светя узким лучом фонарика, Голубков вскрыл крышку с маркировкой. Все верно: нажимная пластина, фишка с красным концом. Только этот красный конец был направлен почему-то вверх. Режим хранения? Но у Голубкова уже не было времени разбираться в тонкостях. Нужно было что-то немедленно предпринимать.

По всем писаным и неписаным правилам всех разведок мира Голубков должен был сейчас предпринять только одно: ничего не предпринимать. Немедленно исчезнуть с этого места и вычеркнуть из памяти все, что он знал, и все, о чем догадывался. Это было не его дело. Это его не касалось ни с какой стороны. Все, что он делал, было грубейшим, преступным нарушением законов спецслужб. Он даже не имел права сообщить о находке своему руководству, так как это означало бы, что он вмешался и поставил на грань срыва сложнейшую операцию. Не по пустяковому же делу срочно прислали в Ларнаку этих Куркова и Веригина и задействовали сложную и дорогостоящую схему с использованием военного вертолета и изменением курса гражданского лесовоза, чтобы передать им взрывчатку. И погибнут на этой вилле люди виновные или ни в чем не повинные — его, Голубкова, это не должно интересовать. Ни сном ни духом. В этом, вероятно, и заключалась специфика работы Управления, про которую говорил Волков при их первой встрече в Москве.

Все так. Голубков был профессиональным контрразведчиком. Но он был русским контрразведчиком. И он был боевым офицером, прошедшим Афган и Чечню. И слишком много он видел бессмысленных и преступных смертей и понимал, что любая насильственная смерть всегда бессмысленна и преступна.

И потому срать он хотел на все писаные и неписаные законы разведок всего мира, в том числе и своей собственной.

Он быстро защелкнул крышку фугаса, уложил в пакет все как было, обогнул виллу и вышел на набережную по соседней улочке. Эти двое все еще сидели за тем же столиком, курили и поглядывали то на виллу, то на часы. Голубков отыскал неподалеку свободный стол и сел так, чтобы можно было видеть и виллу, и этих двоих.

Огней в окнах виллы стало меньше, умолкла музыка. Из калитки вышли двое молодых, хорошо одетых мужчин, весело помахали тому или тем, кто их провожал, и неторопливо пошли к набережной. Курков и Веригин переглянулись, поднялись и двинулись вверх по улочке. Голубков вытащил из пачки «Космоса» сигарету, поразминал ее и, когда двое, что вышли из виллы, поравнялись с его столиком, поднялся и, извинившись, попросил прикурить. Наклонившись над огоньком зажигалки, негромко сказал:

— Не оглядывайтесь. Немедленно выведите всех людей из виллы. Под любым предлогом.

Тот, кто дал ему огоньку, прикурил сам и так же негромко, лишь мельком взглянув на Голубкова, ответил:

— Там никого нет.

И пошел, догоняя приятеля, к порту.

Курков и Веригин уже скрылись за углом виллы.

Счет пошел на минуты.

Минут пять надо Куркову и Веригину, чтобы осмотреться. Две — перемахнуть ограду. Еще пять — осмотреться внутри. Минут двадцать — найти места и активизировать заряды. Покинуть виллу — еще десять минут. Отойти на приличное расстояние и выждать — полчаса.

Итого — час двенадцать. Голубков взглянул на часы. Ровно двадцать три. Значит, взрыв произойдет не раньше чем в ноль двенадцать. Немного времени еще было, и Голубков решил употребить его с пользой. Очень уж его заинтересовало, кто эти двое, что вышли с виллы Назарова с видом гостей, довольных удачно прошедшей вечеринкой. Приемом. Или как там еще говорят? Парта.

Он встал и не спеша, помахивая своим пакетом и покуривая, двинулся в сторону порта. Те двое уже поравнялись с первым, прогулочным причалом, свернули на второй. Голубков спустился на пустой пляж, встал в густую тень солярия и вынул из пакета бинокль. Приставка для ночного видения только мешала. Он снял ее и навел бинокль на причал, освещенный яркими натриевыми лампами. Двое прошли в самый конец причала и перешли по трапу на палубу небольшого буксира. Буксир стоял без огней, лишь светились два иллюминатора кубрика. Потом дверь кубрика открылась, в освещенном проеме появилась фигура еще одного человека — как показалось Голубкову: высокого, крупного. Он обменялся с подошедшими несколькими словами, после чего один из них втащил на борт трапик, снял с кнехта причальный конец и вернулся на буксир, а второй поднялся в капитанскую рубку. Корма буксира окуталась сизым дымом, зажглись ходовые огни, буксир отвалил от пирса и повернул на восток, в другую сторону от набережной и «Трех олив». Высокий остался стоять на палубе, держась за металлические перильца. На повороте луч портового прожектора мазнул по борту буксира, Голубков успел прочитать на носу: Р-35. И ниже: Фамагуста. Порт приписки. Голубков помнил карту Кипра: это был небольшой портовый город километрах в шестидесяти к востоку от Ларнаки, соединенный хорошей дорогой и с Ларнакой, и с Никосией. Но все это Голубков отметил мимолетно, не вникая. До боли вжимая окуляры бинокля в надбровья, он всматривался в фигуру человека, стоявшего у перилец. И хотя расстояние было довольно приличное и в ярком пятне портового прожектора буксир находился не более полуминуты, Голубков мог поклясться, что этот, у перилец, не кто иной, как Назаров.

Голубков бросил в пакет бесполезный уже бинокль. Задачка, едри ее в корень. Значит, в одном из ковров действительно был Назаров? Но как он оказался на буксире? Да очень просто, сообразил Голубков. Когда «строен» вкатился на паром, его освободили, выпустили из фургона, и вместе с провожающими он сошел на берег. А уж незамеченным добраться до буксира в портовой неразберихе — нет ничего проще.

Так-так. Очень интересно. Значит, Пастухов и Назаров знали о готовящемся взрыве? Или догадывались. И предполагали, что угроза исходит от Управления. Поэтому Пастухов и запустил откровенную дезинформацию о дне начала операции.

Что же, черт возьми, происходит?