Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой - М. Велижев

А.Г. Орлов в Венеции. Венеция и итальянские государства 27 ноября/8 декабря 1768 г. в Венецию прибыли Алексей и Федор Орловы[935], которым предстояло выяснить, возможно ли использовать Венецию как плацдарм для русских кораблей в Средиземноморье. Екатерина снабдила А. Орлова следующей рекомендацией:

«До времени надобно вам будет более всего непроницаемую в сем деле иметь тайну; ибо секрет всем делам душа, а в настоящем случае тем он еще нужнее, что Мы в мыслях и поступках республики Венециянской до времени надежны быть не можем, доколе не увидит она, что дело прямое действие возъимело, и что вся туча обратилась на Турков, в чем, конечно, собственный ее интерес осязателен, ибо она тут способный случай найтить может к возвращению себе потерянной Морей, которая ей по сю пору толико на сердце лежит. Дотоле, по обыкновенной своей перетоненной политике, будет она опасаться всякого при границах ее движения, по предубеждению, чтоб не раздражить безвременно Турков, коих она чрез меру боится, и чтоб опять Черногорцы и другие с ними смежные народы, помирясь с ними, а обыкши единожды навсегда пребывать в войнах и питаться добычей, не ударили на собственные ее границы. Из чего уже само собою следует, что все Наши как здесь, так и у вас распоряжения и приготовления так маскировать должно, чтоб они не инако как с самым делом вдруг открылись»[936].

Венеция, вид с моста Риальто

Официально русские офицеры братья Острововы (или Асловы, «dAsloff»), как сообщал тосканский посланник в Венеции Доменико Коттини в депеше от 15 апреля 1769 г., находились в Венеции для осмотра местных достопримечательностей. Их поведение, на первый взгляд нейтральное, тем не менее вызвало подозрение, и за ними установили секретный надзор. Вскоре было обнаружено, что Орловы дважды брали большие суммы денег у одного из местных банкиров (сумму в двадцать тысяч цехинов). Внешне скромный образ жизни русских вельмож навел венецианские власти на мысль, что взятые деньги распределялись неким тайным образом. Предъявленные объяснения – деньги розданы на милостыню[937] и потрачены в (карточной?[938]) игре[939] – не убедили венецианцев. Заподозрили, что Орловы занимаются наймом людей на русскую службу[940], и список завербованных лиц оказался вскоре вычислен: некоторых венецианских подданных при проверке не оказалось на местах их проживания. Предположив, что в планы А.Г. Орлова входило формирование полка, составленного из уроженцев других государств, венецианское правительство намекнуло А.Г. и Ф.Г. Орловым на необходимость покинуть Венецию[941] и невозможность создать там в будущем базу русского флота, в апреле 1769 г.[942] они отправились в Тоскану[943].

После отъезда Орловых из Венеции функции главного агента русской императрицы в этом городе окончательно перешли к Пано Маруцци, который в мае 1769 г. получил в России чин действительного тайного советника[944]. 15 октября 1769 г., накануне прибытия русской эскадры в Ливорно, он приехал в Тоскану для переговоров с Алексеем Орловым. Маруцци был в Пизе уже 18 октября, когда и засвидетельствовал свое почтение главнокомандующему русским флотом[945]. Не исключено, что предметом разговора между Маруцци и Орловым могли стать дебаты в венецианском кабинете министров («Collegio dei savi») о возможном присутствии русских в Средиземноморье. О позиции сторон мы можем судить, например, по донесению флорентийского посланника в Венеции Коттини от 14 октября 1769 г. Один из глав «Collegio», Ф.Т. Фоскари, утверждал, что появление русской эскадры в Архипелаге зимой 1769-1770 гг. вряд ли реально. Причин для подобного заключения было несколько: долгий путь, который предстояло проделать кораблям из Кронштадта до Греции, время года, не слишком благоприятное для спокойной навигации, отсутствие союзных портов в Леванте и, следовательно, возможности своевременно пополнять запасы продовольствия, наблюдение за эскадрой со стороны заинтересованных морских держав. Фоскари предлагал оставить опасения, приписав их источник воспаленному сознанию греков, маниакально стремившихся к восстановлению утраченной империи. В дальнейшем, замечал Фоскари, у русских войск видится мало перспектив удачных боевых действий в Архипелаге[946].

По его мнению, Франция, имевшая торговые интересы в Леванте и Египте, никогда не допустит изменения существующей системы отношений в Средиземном море. Англия, внешне помогавшая России, также не рискнет порвать контакты с Оттоманской Портой, опасаясь, что та предоставит Франции особые коммерческие привилегии, которые приведут к серьезным экономическим последствиям для Британии. Что касается наземных операций, то австрийский император ни за что не позволит столь резкого нарушения баланса сил в Польше, которая отделяет его владения от российских. В связи с этим боевая готовность австрийских войск на границах империи позволяет надеяться на европейскую стабильность в период русско-турецкой войны, полагал Фоскари. В сложившейся ситуации Венецианской республике не следует форсировать подготовку морского флота на следующий год, поддаваясь на провокационные сообщения о приближении русских кораблей[947]. Позиция Фоскари лишний раз доказывала не только недостаточную прозорливость венецианских сановников, но и исключительное новаторство российской императрицы, в серьезность действий которой Европа не желала еще верить.

Дискуссии о возможных акциях венецианского флота в свете грядущего прибытия русских эскадр продолжались до начала 1770 г.[948] Так, в депеше от 23 декабря 1769 г., когда часть русских судов уже месяц стояла в Порт-Магоне, тосканский консул Коттини замечал: «По правде говоря, тому, кто не видит этого своими глазами, трудно поверить, какое замешательство и разномыслие царит между сими господами (членами венецианского Collegio. —Авт.) по данному вопросу»[949].

Осенью 1769 г. в одной из венских бесед Реньера с Д.М. Голицыным на вопрос о военных планах России Голицын отвечал, что в любом случае морскому командованию дан строгий приказ придерживаться законов, бытовавших в портах и владениях Венецианской республики. Реньер возразил, что зафиксирована масса случаев найма на русскую службу венецианских подданных в Италии (вплоть до Рима) и

Албании[950]. Голицын тем не менее ушел от ответа на последнее замечание, вновь подтвердив дружественность намерений Екатерины в отношении Венеции[951].

Беспокойство венецианцев все возрастало, когда весной военные действия российского флота приблизились к Адриатике. Венеция стремилась дипломатическими путями обеспечить единство итальянских государств в объявлении нейтралитета на период русско-турецкой войны. В орбиту пристального внимания венецианцев попали, прежде всего, Тоскана и Генуя, а также Неаполитанское королевство: 18 октября 1769 г. венецианский Сенат писал своему посланнику в Неаполе о необходимости со всем тщанием и вниманием следить за продвижением русского флота в Средиземное море, а 21 ноября 1769 г. тосканский посланник в Неаполе Джузеппе Бонеки сообщал, что его венецианский коллега, получив тревожные новости о приближении русской эскадры, потребовал от местного правительства проявить солидарность со своим правительством[952].

Между тем, действовал и Маруцци, и его усилия (как писал Коттини во Флоренцию 4 ноября 1769 г.) не укрылись от внимания со стороны «Inquisitori di Stato», ведомства, выполнявшего функции венецианской секретной полиции. В поле его внимания попали передвижения Маруцци по Италии, денежные пособия, получаемые им из России в течение последних месяцев, его путешествие в Тоскану в сопровождении двух русских офицеров[953]. Общая оценка деятельности Маруцци была сделана в донесении Коттини от 25 ноября: венецианское правительство пребывало в уверенности, что особенного успеха в Тоскане русский поверенный не снискал. Возвращавшийся из Рима через Тоскану венецианский нобиль Джироламо Мочениго по приезде утверждал, что «в Тоскане Маруцци почитают так же, как и в Венеции…», т.е. не выказывают особого расположения[954]. С ним заочно соглашался В.С. Тамара, писавший вице-канцлеру А.М. Голицыну из Венеции 1/12 мая 1769 г.: «Маруцци здесь ненавидим не только Греками, но и благородными Венецианцами. Не правда, чтобы дом его был всеми посещаем, как то рассказывает кавалер С. Марк (имеется в виду посланник Мерк. – Авт.): напротив, к нему никто не ходит, и особенно после размолвки его с братьями, известными за хороших людей. Над ним охотно подшучивают. <…> Графы Орловы очень против него предубеждены»[955]. Тем не менее, деятельность русского поверенного успешно продолжалась: в депеше от 9 декабря 1769 г. Коттини писал, что