Служба на купеческом корабле - Фредерик Марриет

Мы пропустим те сцены, которые после этого разыгрались в столовой и гостиной. Маркиз де Фонтанж узнал, что небо благословило его дочерью, в то же время Амбра услышала о своей, судьбе. Через несколько минут ее привели в верхний этаж. Отец обнял ее; теперь его слезы о гибели жены смешались со слезами восторга.

Он крепко прижал Амбру к сердцу.

— Как глубоко обязан я всей вашей семье, мой дорогой друг! — обращаясь к Ньютону, сказал маркиз.

— Я не стану этого отрицать, сэр, — ответил Ньютон, — только позвольте мне заметить, что возвращением вашей дочери к вам вы обязаны также великодушию ваших собственных родных и вашим собственным чувствам. Если бы господа де Фонтанж не оказали мне помощи в трудную минуту и не приняли меня под свое покровительство; если бы вы, вместо того, чтобы заключить в тюрьму, не отпустили меня на свободу, вам никогда не пришлось бы отыскать вашей дочери. Если бы один мой дядя не поспешил на помощь гибнувшему судну, а другой не взял бы к себе после его смерти вашу дочь, ее теперь не было бы в живых. Из благодарности за вашу доброту к нам я остался подле нейтрального судна и, благодаря тому, мох сласти вас от пиратов; не будь меня, вы не были бы пленником в Англии — зло, которое путями божественного Провидения превратилось для вас в благословение. Надеюсь, все мы исполнили свой долг, а счастливое заключение — наша награда.

— Гм! — произнес старый, адвокат.

Глава XLVII

Амбра, или Жюли де Фонтанж, как теперь мы должны называть ее, уехала из дома своего доброго покровителя с такой печалью, которая ясно показывала, что она глубоко сожалеет о сделанном открытии. Она еще была так молода, что не замечала выгод высокого происхождения, и отъезд из дома Форстера долгое время служил для нее источником непритворных сожалений.

Ей казалось, что никакие средства не вознаградят ее за разлуку с приемным отцом, который бредил ею, с миссис Форстер, дрожавшей над нею, с Никласом, забавлявшим ее, и с Ньютоном, заменившим ей любимого брата. Но главное, ее печалила мысль о скором переселении в чужую страну, о невозможности нового свидания с Уильямом Эвелайном и, наконец, сознание, что она не англичанка, что в будущем ей не придется радоваться победам англичан над ее собственной нацией; это заставляло ее рыдать. Но скоро преданная любовь маркиза и очаровательное внимание со стороны госпожи де Фонтанж заставили ее примириться со своим новым положением.

Джон Форстер чувствовал свое горе глубже, чем можно было предполагать. После отъезда Жюли он мало говорил, выходил только к обеду, едва встав из-за стола, уезжал к себе в контору и возвращался очень поздно. Усиленные занятия он избрал лекарством против тоски и заполнял трудом пустоту, которую создал отъезд любимой им Амбры.

— Ньютон, — сказал он однажды вечером за бутылкой портвейна, — вы подумали о том, что я предлагал вам? Сознаюсь, я больше прежнего думаю об этом браке. Я не могу расстаться с Жюли, и вы вернете ее мне.

— Да, думал, сэр; но теперь вопрос является в совершенно другом освещении. Вы могли располагать рукой приемной дочери, но может быть, маркиз де Фонтанж не захочет, чтобы она сделалась чьей-нибудь невестой в таком раннем возрасте. Больше, сэр; возможно, что этот брак не понравится маркизу. Он из очень знатного рода.

— Я думал об том, — ответил Джон Форстер, — но наша семья тоже хорошего происхождения и достаточно благородна для всякого француза, маркиз он или герцог! Если только одно это составляет препятствие и если оно устранится, станете ли вы говорить, что любите другую?

— Только одно это препятствие я выдвигаю в настоящую минуту, — ответил Ньютон. — Я признаюсь, что Жюли де Фонтанж прелестная девушка, и как к родственнице, я давно привязан к ней.

— Гм, — ответил старый адвокат, — я всегда считал вас разумным малым; ну, посмотрим.

Надо сознаться, что Ньютон прибегнул к иезуитскому ответу, но это было извинительно. Ему не хотелось увеличивать в тяжелую минуту горе дяди. Де Фонтанжу, который еще до последних событий знал о привязанности Ньютона к Изабелле, молодой Форстер сказал также об упрямой настойчивости дяди. После того как Жюли увезли, де Фонтанж сообщил своему брату о желаниях Джона Форстера, объяснив, до какой степени они противоречат планам Ньютона.

Когда Ньютон в первый раз пришел к маркизу, тот горячо пожал ему руку и заметил:

— Брат сказал мне, дорогой Ньютон, о вашем затруднительном положении. Поверьте, что в мире нет человека, которому я с большей охотой вручил бы со временем счастье моей дочери, и что никакие соображения не могли бы меня заставить отказать вам, если бы вы действительно просили ее руки. Но я знаю ваши стремления и вашу привязанность к мисс Ревель, поэтому не беспокойтесь: ваш дядя составил свои планы, когда у Жюли не было отца. Теперь положение изменилось, и ради вас я готов погубить себя во мнении вашего доброго родственника. Я скажу ему, что во мне живет аристократическое высокомерие — его во мне нет, но даже если бы оно и владело мною, я принес бы его в жертву благодарности; итак, если ваш дядя сделает мне предложение, я откажу ему под тем предлогом, что вы не благородного происхождения. В других отношениях никто не посмеет оспаривать вашего благородства! Вы понимаете меня, Ньютон? Так ли я поступлю, как вы желаете?

— Да, господин маркиз, душевно благодарю вас.

— Значит, не противьтесь, когда он вторично заговорит об этом браке; предоставьте задачу мне, — сказал маркиз и улыбнулся.

Через несколько дней Джон Форстер сказал Ньютону:

— Завтра мы обедаем у маркиза, и, встав из-за стола, я попрошу его уделить мне несколько минут и задам ему мой вопрос.

— Хорошо, сэр, если вам угодно, — отозвался Ньютон. На следующий день все они встретились за обедом;

Изабелла Ревель тоже получила приглашение; узнав от госпожи де Фонтанж о планах старого адвоката, она захотела познакомиться с ним и приехала к маркизу. Обед прошел, как проходит большинство обедов, когда подают отличные кушанья и вина, и каждому хочется быть счастливым. Изабелла сидела рядом с мистером Форстером, который, не зная, кто она, восхищался любезностью и вниманием замечательно красивой молодой девушки.

— Ньютон, — сказал Джон Форстер племяннику, когда дамы ушли из столовой, — кто та молодая леди, которая сидела рядом со мной?

— Это та самая девушка, дорогой дядя, которую я хотел представить вам в качестве моей невесты, мисс Изабелла Ревель.

— Гм! Почему вы не разговаривали с нею перед обедом и не обратились к ней ни с одной любезностью?

— Вы забыли, сэр, о ваших советах…

— Это не причина, племянничек, пренебрегать правилами простой вежливости. Я требовал, чтобы вы отказались от женитьбы на этой молодой леди, но не желал, чтобы вы были грубы. Она очень мила; вежливость — безделица, тогда как брак — вещь очень серьезная.