Соблазны французского двора - Елена Арсеньева

Тут Вайян заметил выражение лица Марии.

– Тебе смешно, что такой разбойник, как я, говорит о чести? Она есть, есть у нас, как и у благородных людей. У каждого своя честь: одна для воров, другая для купцов, третья для герцогов и баронов, но законы всякой из них неумолимы!

– Да, – вздохнула Мария. – Да, я знаю.

– Итак, у нас с Виданжором вспыхнула ссора: я настаивал, он запирался, но вскоре признал свою вину с таким откровенным цинизмом, что я понял: о случайности и речи нет, он все заранее продумал и решил избавиться от меня. Я схватился за нож, он вытащил пистолет. Один из нас должен был умереть. Мердесак выстрелил, но пистолет дал осечку. Мы стояли по обе стороны стола, он – там, где сидит сейчас, – Вайян небрежно кивнул на мертвеца. – Был мой честный черед нанести удар, и вдруг Мердесак стукнул кулаком по панели, и пол под моими ногами начал проваливаться: я, как дурак, стоял на крышке люка, не имея ни малейшего представления об этом дьявольском механизме. Я падал, но еще успел метнуть нож, успел заметить, как лицо Мердесака окрасилось кровью – лезвие задело ему челюсть! – а потом я с воплем полетел в поток воды и нечистот, несущийся в Сену.

Мария стиснула руки у горла. Теперь и она смотрела на Вайяна с тем же недоверчивым ужасом, что и Виданжор: в самом деле, живой человек перед нею или призрак? Как было возможно выбраться из гибельной пропасти?

Вайян понял ее немой вопрос.

– Я ведь родился в Марселе, – пояснил он. – Знаешь, какое там море? Какие волны? Я был безумец, мальчишка, я любил плавать в шторм, я знал: море мне друг. Что по сравнению со штормом бултыханье этой вонючей клоаки, – он пренебрежительно ударил подошвой об пол, – особенно если пловца поддерживают ненависть и жажда мести? Не помню, не знаю как, но я выплыл к решетке, которая загораживает выход канала в Сену, на ней оседают крупные нечистоты, вроде трупов, – он брезгливо передернул плечами. – Никогда не думал, что в Париже столько трупов сбрасывают в эти очистные сооружения. Может быть, кто-то прибился к решетке еще живой, вроде меня, и не смог выбраться в свободную воду реки. Самым страшным мгновением моей жизни было то, когда я осознал, что выхода нет.

Он опустил голову, умолк.

– И как же ты… – пролепетала Мария, содрогнувшись, представив себе руки, сотрясающие осклизлую тяжелую решетку в последнем усилии жизни, все слабее, все слабее…

Вайян поднял голову. В глазах его была растерянность.

– Сам не знаю. Я бился, бился об эту решетку… Труп какого-то бедняги, уже весь разбухший, облепленный мутью, колыхался рядом, словно успокаивая: ничего, мол, ничего, оставь напрасные усилия. Помню последнюю вспышку ненависти к Мердесаку, помню свою клятву, что если мне не выбраться на свет божий, то хоть призрак мой отыщет проклятого убийцу и отомстит ему. Потом я потерял сознание, потом… не помню, не знаю, что было потом, не помню, как я очутился на каменных ступеньках набережной. Может, уже в беспамятстве нашел какую-то лазейку, может быть, ржавый замок решетки не выдержал моих усилий, а может, я все еще болтаюсь там, в вонючих сточных водах, то опускаясь на дно, то всплывая, весь раздутый, оплывший, – болтаюсь рядом с моими товарищами по несчастью. Так что, возможно, это призрак мой исполнил ту последнюю клятву, явился сегодня сюда, к Мердесаку…

Он говорил, понурясь, невнятно, как в бреду, и у Марии зубы вдруг начали выбивать неудержимую дробь.

Вайян поднял голову, увидел бледное лицо Марии и, расхохотавшись, заключил ее в объятия, стиснул так крепко, что она невольно вскрикнула.

– Да нет, нет, не бойся! Я живой, живой!

– Ты уверен? – нашла в себе силы улыбнуться Мария.

– А как же?! Разве призрак может в один присест умять жареного каплуна? Да еще целый хлеб в придачу! Разве призрак может выпить две бутылки вина и… – он лукаво подмигнул, – так опьянеть, чтобы спать двое суток? Разве призрак может перенести на себе красотку через лужу и при этом успеть срезать кошелек из-под ее юбок?

– Призрак-то? – хмыкнула Мария. – Кошелек срезать? Вообще-то, наверное, нет, но твой призрак – очень даже может!

Вайян расхохотался:

– Да разве может призрак участвовать в похищении той же красотки, угрожать ей, – а потом так потерять от нее голову, чтобы свалиться с нею на кровать, предаться любви и позорно проспать ее бегство… – Он осекся, пораженный тем, как вдруг померкло лицо Марии, пораженный блеском ее глаз, наполнившихся слезами. – Что?

Она покачала головой, но Вайян побледнел так же, как она.

– Что-то было… не так? – прохрипел он.

Мария нехотя кивнула.

– И твой муж узнал?

Мария опять кивнула.

Вайян сокрушенно покачал головой и еще крепче прижал ее к себе.

– Прости… я тебя подвел…

– Я бы хотела уйти отсюда. – Мария отстранилась от притихшего Вайяна.

– Да-да, конечно, – засуетился он. – Вот здесь, в шкафу, лестница, я тебе покажу.

Мария взяла со стола заветный серый мешочек.

– А ты не знаешь какого-нибудь надежного ростовщика? – спросила она с опаской.

Вайян посмотрел на нее с удивлением:

– Зачем?

– Как зачем? Мне нужны деньги, много денег – пятьдесят тысяч ливров. И как можно скорее!

У Вайяна был такой изумленный взгляд, словно он отродясь не слыхивал ничего более странного.

– Еще, что ли? Кроме этих? – Он кивнул на мешочки, лежащие на столе.

– А, ну конечно, я и не подумала даже! – Мария вновь опустила на стол серенький шелковый мешочек и, сняв шейный платок, кое-как увязала в него мешочки с деньгами. С усилием подняла узелок:

– Ого! Тяжеленький! Ну, пойдем же быстрее…

– Погоди! Ты забыла! – Вайян протянул ей драгоценности, и теперь пришла очередь Марии уставиться на него изумленными глазами.

– Это же заклад! – И вдруг до нее дошло, что имел в виду Вайян. – Я не могу. Я так не могу!

– Как не можешь? – спросил Вайян. – Как именно? Не можешь забрать свои вещи у человека, замышлявшего изнасиловать и убить тебя?

– Но это грабеж, – прошептала Мария. – Эти деньги – или драгоценности вместо них – принадлежат ломбарду.

– Так вот, чтоб ты знала, – назидательно поднял палец Вайян. – Все, что принадлежит ломбарду, хранится там, в том зале, через который ты проходила, вернее, в комнатах, отгороженных решетчатыми дверьми, а здесь был личный кабинет поганого Мердесака, и все, что он держал тут, принадлежало ему… и мне.

– Тебе?!

– Ты слышала, что он сказал? Мердесак сам признал, что он мне должен. Так что никакой это не грабеж – я просто прошу тебя взять деньги. В конце концов, – он быстро, жалобно заморгал, – это же я… это из-за меня… чует мое сердце, ты из-за меня столько натерпелась!

У Марии защипало глаза. Да, кажется, Вайян или знал больше, или чувствовал тоньше, чем хотел показать. Она задумчиво теребила алую завязку, а в памяти вдруг снова возникло милое лицо матушки в мягком сиянии жемчугов. Ну разве это не будет только справедливо – что она сбережет матушкины подарки?