Прибалтика: война без правил (1939—1945) - Юлия Кантор

Летом в 1945 г. в Москву начала поступать информация об активизации повстанческих сил. В документах они именовались «националистическим подпольем» и «буржуазно-националистическими бандами». Союзное руководство стало реалистичнее оценивать происходящее. Теперь повстанческое движение осознавалось как дестабилизирующий фактор, ставивший под вопрос само существование советской власти, особенно в стратегически важном — пограничном и приморском — регионе. В этих условиях Центр ужесточил политику в Прибалтике — начался второй этап противостояния.

В 1945 г. по просьбе правительства Литвы паспортная система была распространена на сельских жителей этой республики: крестьяне тогда получили временные паспорта в соответствии со специальным распоряжением СНК СССР от 4 октября 1945 г. В феврале 1946 г с просьбой о введении паспортов на всех граждан республики в союзное правительство обратились власти Латвии. Руководство Эстонии просило распространить паспортную систему на всех граждан Эстонии старше 16 лет. В записке, адресованной заместителю председателя союзного правительства В. Молотову, просьбу свою они мотивировали следующим образом: «В прошлом все взрослое население Эстонии имело паспорта, которые являлись основным документом, удостоверяющим личность граждан… Поэтому граждане Эстонии привыкли к паспортной системе и ощущают в этом крайнюю необходимость, нередко выдвигая этот вопрос перед советскими и партийными органами республики»{652}. (Паспортизация жителей балтийских республик была «особым случаем» в советской практике 1940-х гг.: сельскому населению России, а также других регионов страны пришлось ждать этого события еще почти 30 лет.) Главной причиной этого решения стал размах повстанческого движения в республике: паспортизация сельского населения стала еще одной мерой, направленной на выявление «антисоветского элемента» и обеспечение большей подконтрольности территории.

3.3. Зона беспокойства

«Борьба с бандитизмом» стала задачей номер один для руководства всех трех прибалтийских республик: складывавшуюся ситуацию активно обсуждали, о ней все чаще упоминали в отчетах и докладных записках. Республиканские власти осознали, что вопрос «кто — кого» имеет к ним непосредственное отношение и решить его только силами армии и НКВД вряд ли удастся.

Ситуация в республиках складывалась по-разному. И хотя тенденции развития повстанческого движения в Прибалтике в целом были похожими, масштаб этого явления, накал борьбы и острота противостояния отличались самым существенным образом. В лидерах оказалась Литва. Согласно данным ГУББ НКВД СССР, только за принадлежность к подполью и прочие виды антисоветской деятельности, в том числе и пособничество, в Литве было убиты, арестованы и выявлены без карательных последствий для них 40 541 человек, в Латвии эта цифра была почти в 5,7 раза меньше (7016), в Эстонии — в 7 раз меньше (5671 человек). Даже если принять во внимание размер территории и численность населения республик, все равно различия будут значительными{653}.

О степени активности повстанцев можно судить и на основании других статистических данных. Так, в Эстонии, например, за пять месяцев 1945 г. — с апреля по август — было зарегистрировано 201 «бандитское проявление», при этом пик пришелся на май и июнь (соответственно 65 и 48). В тот же самый период в Литве фиксируется по 10 бандпроявлений в день. Всего же за первое полугодие 1945 г. в республике было зарегистрировано 1872 «бандпроявления», а во втором полугодии 1945 г. — 1482. При этом речь шла только об учтенных случаях, тогда как на самом деле таковых было больше, что признавали и сами составители итоговых справок{654}.

Выход из положения по-прежнему виделся в наращивании силовой, репрессивной компоненты. Бюро ЦК ВКП(б) по Литве обратилось к Л. Берия со следующей просьбой: 1) усилить кадровый состав НКВД республики за счет направления в Литву работников из других регионов страны; 2) усилить войска НКВД, находящиеся на территории республики (в ноябре 1944 г. в Литве находилось 17 полков войск НКВД и пограничных отрядов, весной же 1945 г. осталось только 7 полков, а армейские части вообще покинули территорию республики); 3) разрешить вывести за пределы Литвы из каждого уезда по 50—60 семей «главарей банд и наиболее злостных бандитов». В дополнение предлагалось еще одно новшество — организация открытых показательных процессов над повстанцами, «изобличенными в зверствах над населением». Процессы должны были проводиться на литовском языке{655}.

В Эстонии в 1945—1946 гг. органами НКВД — МВД (в этот период наркомат внутренних дел переименовывается в министерство) по антисоветским обвинениям было арестовано 3445 и 571 человек соответственно. Кроме того, в 1945 г. было арестовано 286 человек уголовного и «прочего преступного элемента», а в 1946 г. — 314 человек. Таким образом, общее число арестованных органами НКВД—МВД ЭССР в 1945 г. составило 3731, а в 1946 г. — 887 человек. Из этого числа в 1945 г. — 1476 «немецких ставленников и пособников». В 1946 г. по этой категории было арестовано всего 30 человек, причем в это число вошли не только коллаборационисты, но и «другой антисоветский элемент»{656}.

В Латвии картина репрессий против коллаборационистов по линии НКВД — МВД имела тот же характер. В 1945—1946 гг. по антисоветским обвинениям в республике было арестовано 3275 и 1776 человек соответственно. В 1945 г. еще — 594 человека уголовного и «прочего преступного элемента», а в 1946 — 420. Таким образом, общее число арестованных НКВД — МВД Латвийской ССР в 1945 г. составило 3869, а в 1946 г. — 2196 человек. Из этого числа в 1945 г. было арестовано 1055 нацистских ставленников и пособников (около 27% от общего числа). В 1946 г по этой категории было арестовано 243 человека (около 11% от общего числа). Как и в случае с Эстонией, в это число вошли не только коллаборационисты, но и «другой антисоветский элемент»{657}.

Репрессивная деятельность органов НКВД—МВД Литовской ССР была несравненно более масштабна, чем деятельность их коллег в Латвии и Эстонии. В 1945 г. по антисоветским обвинениям НКВД Литвы было арестовано 19 183 человека — вдвое больше, чем в остальных балтийских республиках вместе взятых. В 1946 г. число арестованных в республике по антисоветским статьям серьезно снизилось и составило 5322 человек. Кроме того, в 1945 г. в Литве было арестовано 6312 человек уголовного и «прочего преступного элемента», а в 1946 — 799. Таким образом, общее число арестованных НКВД — МВД Литовской ССР составило в 1945 г. 25 495 человек, а в 1946 г. — 6121. Из этого числа в 1945 г. — 3313 немецких ставленников и пособников. В 1946 г. число арестованных по этой категории составило 938 человек. Как и в остальных прибалтийских республиках, в это число вошли не только коллаборационисты, но и «другой антисоветский элемент{658}.

1945 и 1946 гг. стали периодом наиболее жесткого противостояния между повстанцами и советскими силовиками, когда жестокость обеих противоборствующих сторон достигла своего предела. Широко применялись карательные методы и тактика запугивания населения. Со стороны властей это были высылки, аресты, показательные процессы над «лесными братьями» и крестьянами, обвиненными в пособничестве. Приговоры печатали в газетах. Практиковались и такие акции, как демонстрация трупов повстанцев в публичных местах — под предлогом их идентификации, на опознание приводились родственники, включая детей{659}.

В 1945 г. в Литве было убито 9672 партизана. За тот же период войска НКВД, милиция, бойцы истребительных отрядов потеряли 214 человек. Потери среди советско-партийного актива составили 575 человек{660}.

В 1946 г. в Литве, Латвии и Эстонии вместе было выявлено и обезврежено 117 антисоветских групп, 88 из них — в Литве{661}.

В 1945 г. Военный трибунал войск НКВД Литвы осудил по 58-й статье, главным образом за бандитизм и измену родине, 8675 человек, из них 468 человек были приговорены к высшей мере наказания. Председатель литовского Бюро ЦК М. Суслов посчитал такую практику излишне либеральной. Он писал в Москву Г. Маленкову: «Учитывая обостренную политическую обстановку в республике, эту карательную политику Военного трибунала войск НКВД отнюдь нельзя считать жесткой. Скорее наоборот»{662}. Особое недовольство Суслова вызвал тот факт, что Военная коллегия Верховного суда СССР утвердила только 47% смертных приговоров, заменив остальным наказание различными сроками лишения свободы. «Наша карательная политика вызывает недоумение… и требует исправления»{663}, — считал Суслов.

Ужесточение репрессий вызывало ответную реакцию со стороны повстанцев. «Лесные братья» использовали свои методы устрашения населения, предупреждая о возможных карах для каждого, кто будет сотрудничать с властью. Местное население хорошо знало, что эти предупреждения не были простой угрозой{664}. Под «сотрудничеством с властью» подразумевалось участие в хлебозаготовках, подписка на государственный заем, голосование на выборах, т. е. — все проявления социальной активности.