Повести, рассказы - Самуил Вульфович Гордон

дыхания, как на высокой горе под самыми облаками. Даже руку ему подала так же сдержанно, как тогда. Но через несколько минут она почувствовала себя такой ослабшей, что присела на скамейку. От охватившей ее слабости у нее закрылись глаза.

— Что с вами? — Генрих откинул с ее лба витой каштановый локон, которым играл весенний ветерок, и, нагнувшись, еще раз спросил: — Что с тобой, Лина?

Она уже точно не помнит, где и когда, там ли, в институтском скверике, или назавтра, в другом месте, он сказал ей, что развелся с женой. Показывая решение суда, Генрих сказал, что ему следовало бы развестить со своей женой сразу же после того, как понял, что никуда не уедет. И еще он ей сказал: то, что случилось сейчас, наверно, случилось бы раньше, намного раньше, если бы ее тетя жила в том же буковинском городе, где и он, и если бы Лина раньше приехала к своей тете погостить. Возможно, что тогда с ним не произошло бы то, что вообще не должно было с ним произойти. Нет, он никогда не отрицал и не отрицает, что Фрида ему нравилась. А теперь, после того, что случилось, ему тем более нечего оправдываться, что он женился на Фриде не потому, что Фрида — единственная наследница богатой аргентинской тети. Но по-настоящему, видимо, он ее никогда не любил.

Настоящая любовь, сказал он тогда Лине в весеннем сквере, ничего общего не имеет со сватовством, а ведь он, Генрих, женился по сватовству...

Рассказами о мелочности своей бывшей жены при разделе имущества Генрих спустил Лину с подоблачной высоты, где она только что пребывала, в глубокое темное ущелье.

Зачем он ей все это рассказывает? Зачем ей знать, когда и куда его бывшая жена уезжает?

И снова на вершине высокой горы, где не хватает дыхания и голова идет кругом, Лина почувствовала себя тогда, когда Генрих сказал, что переехал сюда, в город, где живет и учится она, Лина, и что она, Лина, знает, почему он сюда переехал. Если она хочет, чтобы он ей сказал, он ей скажет.

Лина крепче закрыла глаза, она боялась и в то же время хотела услышать это. Генрих взял ее руку и шепотом произнес:

— Меня привела сюда моя большая любовь к тебе, милая.

Кажется, и она в тот весенний вечер сказала ему впервые «ты». Он заставил ее. Генрих снова поднял ее на высокую гору под самые облака, и, пьянея от головокружительной высоты и его поцелуев, она вместе с ним повторяла — ты, ты, ты... Назавтра Генрих снова затеял с ней ту же игру, но на этот раз Лина уже почти не сопротивлялась. На третий или четвертый день ей вообще показалось, что она уже давно с Генрихом на «ты», и что она его впервые увидела не в темной сырой башне средневековой крепости в сопровождении женщины с ниточкой жемчуга на длинной белой шее, нет, она впервые увидела его здесь, в этом сквере, и что с тех пор, выходя из института, она его здесь всегда заставала, и что, кроме него, никто не провожал ее домой, и только с ним, с ним одним, она танцевала на студенческих вечерах, ходила в кино, на концерты, гуляла.

В веселом шуме весенних ручьев, игравших с яркими звездами опрокинутого в воду неба, было что-то общее со звуками фисгармонии, той, что в пасмурное летнее утро наполнила музыкой музей и до сих пор звучит в ее душе. Чем он тогда ее удержал на несколько дней? Своей игрой или тем, что сказал ей, что она принадлежит к музыкальному миру, а его, Генриха, редко когда подводит предчувствие?

Генриха, кажется, действительно редко подводило предчувствие, и, вероятно, поэтому он пришел к Лине домой лишь после того, как поступил на работу в филармонию, получил комнату и смог представиться ее родителям как лектор.

Он словно чувствовал, что родители Лины будут ее отговаривать и сделают все возможное, чтобы их разлучить. Нет, они против него ничего не имели: человек он, как видно, порядочный, вежливый, красивый и ненамного старше Лины. Но он ведь был уже однажды женат. Он-то у нее будет первым, она же у него будет второй, и это настораживает, особенно когда имеешь дело с артистами. И вообще, не понимают они, зачем такая спешка? Лина, кажется, не из девиц, что боятся засидеться в невестах. Точно так говорила ей тогда и тетушка: мужчина по-настоящему любит только первую жену, даже если с нею расходится. Говоря это ей, родители называли знакомых, которые развелись со своими первыми женами, а через какое-то время вернулись к ним, и также таких, для кого жениться и разводиться стало вообще обычным делом: сегодня сошлись, завтра разошлись. Труден первый шаг. При этом родители, как и тетя, не забывали напомнить Лине, что музыка не профессия, а надеяться на то, что случится чудо и Генрих вдруг станет лауреатом...

Однако достаточно было Генриху взять в руки скрипку, как Лина тут же забывала, что говорили ей о нем родители. Звуки музыки снова возносили Лину на вершину высокой горы, откуда Генрих за все восемнадцать лет их совместной жизни ни разу не спускал ее вниз и ни разу не давал ей почувствовать, что она у него не первая любовь. И вдруг она узнает, не от кого-нибудь, а от него самого, что все восемнадцать лет она в нем ошибалась, что родители были правы, когда предупреждали ее об этом.

7

Песчаный берег реки, по которому Лина брела, подвел ее к самой воде. Попадись ей теперь лодка, она переправилась бы на противоположный берег и до утра шла бы там за голубой луной, плывшей над горами, густо покрытыми лесом. Откуда-то справа донеслись голоса. Идут, вероятно, из кино. Михаил Ефимович пошел в кино один или с кем-то? Впрочем, какое ей до этого дело? Михаил Ефимович, наверно, сейчас свернет в гостиницу узнать, что случилось у нее дома, почему ее внезапно вызвали к телефону? Лина хочет вспомнить, что она написала ему в оставленной записке. Кто вызвал ее к телефону, муж или дочь?

Вдруг она услышала за собой быстрые уверенные шаги, они ей показались знакомыми. Еще минута, и она побежит ему навстречу, но словно кто-то преградил ей дорогу. Тот же «кто-то», который не позволил ей