Психиатрические эскизы из истории. Том 1 - Павел Ковалевский

Даже Волков был сильно смущен этим открытым признанием и обращением…

Не менее интересен следующий случай.

Немец по происхождению и узкий во взглядах – он идеалом военной мудрости признавал Фридриха II, короля прусского, его войска считал первыми в мире, русских же не ставил ни во что и относился к ним вполне презрительно.

Однажды, во время семилетней войны, в Петербург приехал полковник Розен с известием о Цорндорфской битве. Его слуга при этом болтал, что русские были побиты. За такое пустословие его посадили на гауптвахту. Тогда Петр призвал его к себе и сказал: «Ты поступил как честный малый. Расскажи мне все, хотя я и без того хорошо знаю, что русские никогда не могут побить пруссаков».

Когда слуга передал, что мог, Петр, указывая на стоявших здесь голштинских офицеров, сказал: «Смотри. Это все пруссаки, разве такие люди могут быть побиты русскими!..»

Трудно сказать, чему здесь было больше удивляться: великому тупоумию, безграничному цинизму, отсутствию всякой нравственности и порядочности или беспримерному презрению и ненависти наследника и императора русского престола по отношению к своим подданным… Единственным оправданием такому поступку служит душевная болезнь человека, которому, однако, вручена была неограниченная верховная власть над великим государством.

Несмотря на свое умственное убожество, Петр был энергичен, подвижен, бестолково суетлив и крайне неустойчив. Его недостаточные знания пополнялись фактами воображения, лживости и фантазии, причем он, даже будучи императором, не стеснялся публично говорить о том, чего никогда не было, и хвастался тем, чего никогда не делал и не мог делать по самому простому соображению. Так, однажды за ужином у канцлера Воронцова он так увлекся рассказом о своих боевых подвигах, что сообщил австрийскому послу, будто, будучи десятилетним мальчиком, он вышел на бой с нападавшими на голштинское герцогство сарацинами и в один миг уничтожил эти полчища. Сарацин было несметное множество, отец же Петра, герцог Голштинский, дал Петру очень маленькое войско, и тем не менее десятилетний Петр одержал блестящую победу…

Таков был Петр III, наследник русского престола, органически презиравший и ненавидевший Россию в общем и во всех ее частностях. Его бог – был Бог неправославный, его вера была протестантская, его царь был Фридрих II, его родина была Голштиния и Пруссия, его войско были голштинские солдаты, его народ – голштинцы. А русские?… Рабы, – рабы от верху до низу.

Для императрицы Елизаветы Петровны было великим огорчением сознание неоправданных надежд в наследнике престола. Повелитель, любящий свой народ, преданный ему душою и живущий его жизнью, не может не думать о будущем своего народа, и история знает много случаев, когда повелитель, при сознании негодности для правления народом наследника, жертвовал сыном для блага народа. Таков был Петр I, таковы были и многие другие. А Елизавета Петровна невысокого была мнения о Петре III. В Записках Екатерины II мы находим следующее место: «… на счет племянника своего она была совершенно одинаковых со мной мыслей; она так хорошо знала его, что нигде не могла провести с ним четверти часа без отвращения, или гнева, или огорчения. У себя в комнате, когда заходила о нем речь, она, говоря о нем, заливалась слезами по поводу несчастья иметь такого наследника, либо, отзываясь о нем, обнаруживала свое презрение к нему и часто наделяла его эпитетами, которых он вполне заслуживал… То не сумнительно, что…, она считала его неспособным к правлению она знала, что он русских не любил… и что кроме бедствия, покоряясь ему, Россия не имеет ожидать…»

И тем не менее 25 декабря 17 61 года императрицы Елизаветы Петровны не стало и на престол вступил Петр III.

По поводу вступления на престол императора Петра III историк Соловьев говорит следующее: «Большинство встретило мрачно новое царствование: знали характер нового государя и не ждали ничего хорошего. Меньшинство людей, ожидавших себе важное значение в царствование Петра III, разумеется, должно было стараться рассеять грустное расположение большинства, доказывать, что оно обманывается в своих черных предчувствиях…»

Черные предчувствия не рассеивались, однако, светлыми делами…

Шильдер говорит: «Он вполне оправдал мнение о нем своих недоброжелателей и привел в трепет друзей…»

Елизавета еще не вполне закончила свою жизнь, как Петр, а особенно его хамская камарилья, уже дали себя почувствовать.

В то время как императрица еще находилась в агонии, голштинские холопы наводнили дворец и превратили его в какую-то караульню. Шум, грубость, беготня за дверью умирающей глубоко оскорбляли почтенных русских сановников. Вид и несоответственные приемы Петра не столько пугали именитых людей, сколько порождали презрение и отвращение к голодному власти тупоумному самодержцу.

Не лучшим оказался Петр III на молебствии, по принесении присяги. По словам Екатерины, «сей был вне себя от радости и оное нимало не скрывал и имел совершенно позорное поведение, кривляясь всячески и не произнося, окромя вздорных речей, не соответствующих ни сану, ни обстоятельствам, представляя более смешного арлекина, нежели иного чего, требуя, однако, всякого почтения…». В тот же вечер в куртажной галерее состоялся ужин, который положил начало нескончаемых пирушек либо во дворце, либо у вельмож. На всех этих пирах Петр был невоздержан.

Не менее недостойно держал себя император и на похоронах Елизаветы Петровны. Императрица Екатерина пишет об этом так: «В сей день император был чрезмерно весел и посреди церемонии сей траурной сделал себе забаву: нарочно отстанет от везущего тело одра, пустя онаго вперед сажен на тридцать, потом изо всей силы добежит; старшие камергеры, носящие шлейф епанчи его черной, паче же обер-камергер Шереметев, носящий конец епанчи, не могши бежать за ним, принуждены были епанчу пустить, и как ветром ее раздувало, то сие Петру III пуще забавно стало. Он повторял несколько раз сию штуку, отчего сделалось, что я и все за мною идущие отстали от гроба и принуждены были послать остановить всю церемонию, донде же оставите дошли. О непристойном поведении сем произошли многие разговоры не в пользу особы императора и толки пошли о безрассудных во многих случаях его поступках».

Император взошел на престол. Последовали милости для народа: отпущены были невольники на свободу, возвращены были важные ссыльные из ссылки… Собственно говоря, отпущение невольников на свободу является только громким словом. В переводе на обычный язык означало: отпущены были из тюрем на свободу преступники: воры, мошенники, убийцы и т. д., которые по зимнему времени вновь поспешили на казенную теплую квартиру – в тюрьму, совершив предварительно новое преступление над мирными гражданами.

Иное дело возврат из ссылки политических, государственных и религиозных деятелей. Возвращены были Бирон, Миних, Лесток… А Бестужев, отдавший всю свою жизнь на служение родине, остался в ссылке… Почему? Соловьев говорит: «Возвращены люди с чуждыми именами, но не возвращен один русский человек, так долго и деятельно служивший русским интересам…» Некому было заступиться. Некому было за него молвить слово. Русского царя окружали иностранцы и русские при нем не имели заступников… Es ist eine alte Geschichte…

Что же еще было сделано? Царствование Петра III было не долгое, всего шесть месяцев, и в это время он все-таки успел сделать для своей империи больше зла, чем добра. Единственное доброе дело, павшее на это царствование, ограничивается отменою тайной канцелярии «Слово и Дело». Да едва ли и это принадлежит Петру…

Одною из важных льгот одному из сословий государства, данных Петром III, была льгота для дворянства, которому с этих пор разрешалось служить «по своей воле», сколько и где пожелают. Эта льгота, являющаяся подрывом для мощных начинаний Петра Великого, могла прийтись по душе и понравиться только недорослям от дворян и их папашам, и Екатерина была права, написав, что «на тот час совершено позабыли, что предки их службой приобрели почести и имения, которыми пользуются…» Однако эта льгота так распалила боящихся премудрости, что генерал-прокурор Глебов внес предложение в Сенат, не соизволит ли Правительствующий Сенат, в знак от дворянства благодарности за оказанную им всевысочайшую милость о продолжении их службы по своей воле, где пожелают, сделать его императорского величества золотую статую, расположа от всего дворянства, и о том подать его императорскому величеству доклад». Это предложение было принято Сенатом…

Трудно допустить, чтобы весь Сенат руководствовался в этом случае единственно мыслью о благодарности за разрушение одного из основных принципов основателя империи, скорее всего, большинство соглашалось на нелепое и лакейское предложение страха ради иудейска за свою шкуру…

Интересен отказ Петра по поводу этого доклада Сената: «Сенат может дать золоту лучшее назначение (можно себе представить конфуз лучших людей Сената, при сознании, что даже Петр III нашел это предложение низким!), а я своим царствованием надеюсь воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах моих подданных». Хорошо, что царствование его длилось так коротко, а то, пожалуй, он легко оправдал бы свои слова…