Загадка Отилии - Джордже Кэлинеску

Туда, где и в голову не придет искать негодяю наследнику!

Все засмеялись, а Стэникэ обругал про себя Костаке старым мошенником.

— В конце концов спрятал он их где-то в доме, там, где можно спрятать: в подполье, на чердаке, под матра­цем или еще где-нибудь. Ну, а служанка протерла паркет бензином, окна открыть забыла, зажженная спичка упала на пол, пары бензина вспыхнули, и за два часа от дома со всеми деньгами остался один пепел. Отсюда мораль: не клади деньги туда, откуда не сможешь их мгновенно вынуть.

Стэникэ устремил пристальный взгляд на дядю Ко­стаке, но тот по-прежнему был безучастен и все так же ел с нервной поспешностью, не поднимая глаз от та­релки.

«Значит, — сказал себе Стэникэ, словно он был сыщиком, — я поймал старика. Деньги у него в доме!»

— Знаете, — обратился он ко всем присутствующим,— есть люди, которые хранят капиталы в сундуках, и им даже в голову не придет своевременно узнать, что монета вышла из обращения и стала простое медяшкой. Но те­перь, как я слышал, будет издан страшный закон. Госу­дарству нужно, чтобы капиталы все время находились в обращении. Если ты хранишь деньги в сундуке, ты обма­нываешь общество, лишаешь его тех возможностей, кото­рые заложены в деньгах. Раз так, государство вынуждает тебя признаться, сколько денег у тебя имеется, объявляя обмен банкнотов. Если не принесешь, твое дело, ты их теряешь, если же принесешь, то обязан дать их в долг государству в обмен на ценные бумаги.

— Вот умник нашелся! Кто это выдумал такой за­кон? — проговорил дядя Костаке с едва скрываемым раз­дражением.

Стэникэ сделался красноречив:

— Это классический метод накладывать лапу на денежки частных лиц. Если случится война, как о том пого­варивают, никто ведь вас и не спросит, согласны вы или нет. Но если бы вы посоветовались со мной, как этого из­бежать, я бы вам сказал…

— Ну и как же? — насмешливо спросил дядя Ко­стаке, не переставая есть.

— Разделить деньги между наследниками, выделить каждому его долю, так чтобы они не достигали облагае­мого минимума. А если хотите, отдайте их в долг государству или проедайте свои денежки.

Дядя Костаке готов был сердито заявить, что у него ничего нет, но прямо перед ним, как неоспоримое доказа­тельство, что он получил изрядную сумму, сидел Иоргу. Поэтому Костаке ограничился шуткой:

— Когда молод, деньги не водятся, а в старости, только накопишь — глядь, тебя уже подстерегают род­ственники.

— Вот именно! — подтвердил генерал. — Поэтому-то я и решил израсходовать деньги вместе с молодостью.

Сказав это, он стиснул руку Феликса, но еще крепче ручку Джорджеты.

— Mon gйnйral [21], — воспользовалась случаем Джорджета, — когда вы купите мне шубу?

— Вопрос запоздал, — галантно ответил тот. — По­купка давно предрешена! Ты хочешь сказать, когда мы отправимся с тобой, чтобы ты могла выбрать?

Олимпия с завистью и жадным любопытством, словно на какое-то невиданное чудо, посмотрела на Джорджету.

Разговор перешел на детей, для которых родители ко­пят деньги, отказывая себе во всем, а те потом их прома­тывают.

— Счастье, что у меня дочь, — проговорила доамна Иоргу, — девушки гораздо умнее!

— А разве дочерей не нужно выдавать замуж? — за­метила Олимпия. — Иногда с ними труднее, чем с сы­новьями. Я это по опыту знаю.

— Я не буду настаивать на замужестве! Если посча­стливится — пусть выходит, а нет — и так хорошо!

— Превосходно! — воскликнул Вейсман. — Она будет практиковать свободную любовь для собственного удо­вольствия.

Кроме Джорджеты, Феликса и генерала, которые так и прыснули со смеху, все остальные с изумлением по­смотрели на Вейсмана. А Олимпия глянула на него, как на какое-то чудовище.

— Как? — почти завизжал Стэникэ. — Не выдавать девушку замуж? Это преступление, мадам! Так и знайте. Это двойное преступление — против прогресса нации и против экономики. Как можно допустить, чтобы девушка оставалась бесплодной, чтобы исчезала румынская на­ция, чтобы уменьшалось народонаселение? А с имущест­вом что делать? В конце концов, оно представляет собой заем, данный каждому обществом, который должен быть возмещен...

— Браво! — одобрил Вейсман. — Он должен быть воз­мещен коллективу.

На Вейсмана снова обратились удивленные взоры.

— Позвольте, — оборвал его Стэникэ, — не путайтесь вы со своим социализмом. Богатство должно быть пере­дано в руки детей, с тем чтобы им воспользовалось новое поколение,

— Ты порешь чушь, Стэникэ, — спокойно сказала Олимпия. — Само собой понятно, что наследовать должны дети.

— Ну конечно, — подтвердила пышная доамна Иоргу.

Сам Иоргу в свою очередь склонился к генералу, Фе­ликсу и Джорджете и заверил, сопровождая свои слова благородным жестом:

— Девочке, своей малютке, я оставлю царское наслед­ство!

Это услышал Стэникэ.

— Вы не поняли меня, — воскликнул он, — вы же не даете мне высказаться! Недостаточно оставить девушке наследство, необходимо выдать ее замуж, чтобы богатст­вом воспользовался и другой.

— Выдадим, выдадим, — примирительно проговорил Иоргу.

— Однако весьма важный вопрос — за кого выдать!

— Я бы хотела за офицера или врача, — сказала доамна Иоргу.

— За врача? — подскочил Стэникэ. — Вот перед ва­ми врач! — И он протянул руку к Феликсу. — Лучике сейчас восемь лет, через шесть лет она будет уже зрелой девушкой, а он — свежеиспеченным доктором. Прекрас­ный юноша!

Иоргу и его жена с робкой симпатией смотрели на Феликса, который находил эту сцену весьма тягостной и проклинал про себя болтливость Стэникэ. Олимпия же казалась недовольной, и Феликса поразило ее сходство с Аглае.

— У вашей дочери, — заговорила она с мягкой ус­мешкой, — должны быть более высокие стремления — член магистрата, высший офицер!

Стэникэ расхохотался, но не объяснил почему. Иоргу, чтобы примирить спорящих, заявил:

— Кем он будет — не все ли равно, был бы только порядочным юношей, трудился бы, как я, ведь я поднялся с самых низов! Однако что нам сейчас напрасно толко­вать, ведь девочка еще маленькая. Лучше выпьем за здо­ровье ее и за всех присутствующих.

Кельнеры, стоявшие наготове за спинами гостей, на­полнили бокалы, и все выпили. Генерал сильно захмелел, но продолжал держаться с достоинством. Он во что бы то ни стало хотел, чтобы отношения между Феликсом и Джорджетой были более сердечными.

Послушайте меня, — приставал он к Феликсу, чув­ствовавшему себя очень стесненно, — Джорджета — это жемчужина, восхитительная девушка, с которой вы долж­ны поддерживать знакомство, я прошу вас об этом. В ва­ши руки я передаю мою драгоценную питомицу.

В это время дядя Костаке, довольный тем, что изба­вился от нападок Стэникэ, усердно ел и пил, облизывая толстые губы и уставившись в тарелку. Доамна Иоргу, взглянув на него, сочла своей обязанностью любезно спра­виться:

— Домнул Джурджувяну, я слышала, у вас живет ба­рышня, дай ей бог здоровья и хорошего мужа. Где же она, почему вы не привели ее с собой?

Дядя Костаке что-то пробормотал с набитым ртом, не в силах произнести что-нибудь более вразумительное. Вместо него взял слово Стэникэ:

— Отилия? Там, где она теперь, она в нас не нуж­дается. Она в Париже.

Последние слова Стэникэ произнес, торжествующе об­водя взглядом всех присутствующих. Ничего не подозре­вая, доамна Иоргу спросила Олимпию:

— Учится?

Олимпия сделала гримасу, которую перехватил Стэ­никэ.

— Учится музыке, — сказал он и тут же подмигнул группе, сидевшей вокруг генерала.

— Ах, вот как! — воскликнула доамна Иоргу, не уло­вив смущения остальных. — Домнул Костаке, вы, должно быть, тратите много денег... чтобы содержать ее?

Дядя Костаке что-то буркнул в стакан вина, который поднес ко рту. Стэникэ, снова подмигнув, пояснил:

— У нее стипендия. На нее обратил внимание один профессор, который настоял на том, чтобы она усовершен­ствовалась, и лично — заметьте, лично! — повез ее в Париж.

— Это замечательно! — одобрила доамна Иоргу. Неосторожный офицер внезапно вмешался в разговор:

— Кажется, она отправилась с каким-то Паскалополом, крупным помещиком, так люди говорят. Я ведь знаю ее — прекрасная девушка!

Феликс почувствовал, что задыхается. Джорджета хо­тела спасти положение:

— Вы плохо осведомлены, домнул лейтенант. Отилия была моей подругой по консерватории. Она замечатель­ная пианистка.

Олимпия, все время старавшаяся показать, что ску­чает, попыталась прекратить этот разговор:

— Я не понимаю, к чему терять время на ненужные препирательства. Отилия нам не родственница и не дочь дяди Костаке, она...

Закончить она не сумела. Дядя Костаке, внезапно по­краснев, свирепо забормотал:

— Н-не говори глупостей о моей девочке! Стэникэ поддержал старика: