Остаточная деформация (СИ) - Катерина Терешкевич

заставлял деревья кланяться незваным гостям. А уж в Граале завывал, как тысяча йорнов в йойльскую ночь. Не то звал в дорогу, не то пугал.

— Точно-точно, — заверила Айрин, щекоча дыханием шею. — Иначе и быть не может. А ежели что не так пойдёт, то я полезу тебя выручать. Кем бы ты ни был, помнишь?

«Не лезь», — хотел сказать Берт, но вместо слов обнял крепче. Из всего, что он оставлял за спиной, эта потеря казалась самой большой, почти неподъёмной.

— Хорошо, — сказал он. — У меня теперь есть серьёзный повод, чтобы всё пошло так.

Странное спокойствие, будто неведомый душевный наркоз, расплывалось по жилам. Будто бы достиг он, гел Бертран, предела возможных терзаний, перешагнул этот предел, а дальше — пустота. Все возможные страхи сбылись, догнали, расселись по плечам и вдоль голого, лишённого крыльев хребта, облепили бока, руки и голову, больше места нет. И когда он шагнёт в Грааль, то просто не сможет испугаться сильнее.

— Ты пообещал, — строго кивнула Айрин. — Лезь уже, пока к херам гору не сдуло.

*

Ангел Пети всё так же сидел на разбухшем от речной влаги бревне, как его и оставили, и ковырялся в Стёпином приборчике. С собой Берту перо брать не велел, дескать, если бы для путешествий был нужен фотокатализатор, то Габи не приставлял бы к Граалю сторожа.

— Привет, йорни, — сказал он подошедшей Айрин. — Как прошло?

— Да чтоб я так знала, гел, — проворчала девушка, тяжело опускаясь рядом с ним. Если она и была удивлена, то никак не показывала. — Полез. Там же не широко, можно в стенки упираться и руки-ноги переставлять. Я смотрела, пока Берти совсем не скрылся в темени.

— И что, — недоверчиво вздёрнул бровь Пети, — ты даже не заявишь чего-то вроде: «Если с ним что-то случится, я тебя убью?»

Айрин вздохнула. Секунду или две созерцала Воронка, меланхолично объедавшего какой-то особо вкусный кустик, потом повернулась к ангелу:

— Я, конечно, идиотка редкостная, но не настолько же. Если с Берти случится, то мы так и так подохнем, когда эти прилезут. Я-то буду сторожить Грааль, пока смогу, да и ты тоже. Лучше скажи, как ты меня расколол. Неужто фонит? Берти вроде не заметил.

Ветер стих. Наконец-то сквозь рваное облачное кружево проступило солнце — и гел с наслаждением расправил крыло ему навстречу.

— Нет, — он рассеянно улыбнулся, — фон биополя безукоризненный. Но свою разработку полной рекурсии я как-нибудь узнаю. И то, как ты смотрела на тех бойцов и на Дани. Ты ведь солдат, да? Расскажи мне про себя и про Штефана, Айрин. Нет, Берт о нём ничего не рассказывал, но больше некому, я уверен. Мы с ним вместе это всё… Шефан мой… был моим лучшим другом, пока не решил меня убить.

Девушка нехорошо глянула исподлобья, но, видимо, что-то для себя передумала и покривила губы в подобии улыбки.

— У нас все солдаты. Но я была справным лейтенантом. Я вообще-то совсем недавно про Стефана поняла. Ну, что он такой же, как Берт. Но с Берти мне всё равно, а со Стёпой до ужаса обидно стало. Ладно. Одинаково я тут хотела ждать, пока мой вернётся. Или пока Древо не рухнет к свиньям. Почему б не поболтать с понимающим чел… гелом?

Она поплотнее завернулась в куртку и начала рассказывать.

Глава 24. … чашу сию (часть вторая)

Со всеми вопросами —

к взрослым.

А если мы сами —

взрослые?

Нулевая точка

Мир перевернулся как-то незаметно. Берт не осознал, когда вместо спуска по узкой каменной кишке начался подъём, хотя, что странно, лез он не в кромешной тьме. Протяжно подвывал сквозняк, мысли гуляли где хотели, поэтому гел далеко не сразу понял, что переставляет конечности в другом порядке, а ёжикова шляпа не норовит съездить по уху жёстким краем. Если и сопровождали его какие-то зловещие потоки антиэнергии, то Берт не обратил на них внимания.

Айрин. Конечно же, Айрин занимала его мысли, не давая сосредоточиться на предстоящей работе, на судьбе Гелио, да и всего Древа. Вообще ни на чём, кроме тёмных с золотыми искорками глаз, кроме гибкого тела, жадных губ; кроме протяжных, всхлипывающих вздохов и нервного, неразборчивого шёпота. Думать, что чудо случилось в первый и единственный раз, было невыносимо. Обламывая ногти о каменные выступы, Берт яростно стискивал зубы, проклинал нечаянную активацию первой ступени: казалось, что он всё бесповоротно испортил, что Айрин поняла и никогда не будет с ним, даже если повезёт вернуться. И снова — бездонные карие омуты, упругая, скользкая от пота кожа под пальцами, влажный блеск белых зубов, оскаленных в любовном безумии.

Только уже когда показался вверху зыбкий отсвет солнца Бабилона, он кое-как опомнился. Понял, что дико устал и вот-вот сорвётся. Притормозил, потом и вовсе остановился, уперев ступни и спину в стенки Грааля. Восстановил сбитое дыхание, как учил инструктор.

Итак, в нескольких метрах над ним — неведомый древний город, в котором гелы были всего раз: установили Башню и ушли навсегда. Из оружия — меч, чья заточка оставляет желать лучшего. Тяжеленная железяка по пути вниз и наверх отбила Берту всё, до чего смогла дотянуться. Возможно, её стоило отцепить и скинуть в Грааль, к святым ёжикам и их ехидной матери, но раз не сообразил од сих пор, то уже нет смысла. Остатки аптечки — жалкие, способные лишь обмануть ложной надеждой. Смена одежды, немного еды, наспех собранной Айрин в посёлке. Ах да, ещё складной ножик, гельский, многофункциональный, которым Берт срезал грибы и потрошил рыбу. Остальные мудрёные ножиковые инструменты в условиях почти дикой природы как-то не понадобились.

Ну и самое противное — полная неопределённость действий.

«Разрушив Башню, — сказал Пети, неестественно улыбаясь, — мы уберём ключевое, глобальное вмешательство в прошлое. Разомкнём временное кольцо, дадим всем энергопотокам течь своим ходом, вернём естественный баланс тёмного и светлого. Да, гелы, йорны и люди потеряют ген бабли, но это не худшее, что можно потерять. Нормальный же парень ваш Стас…» Айрин тогда вцепилась в руку Берта, словно Фирс — клещами в брусок металла. «А что будет с теми, кто уже живёт? — спросила она. — Сейчас и туточки живёт?» «Не знаю, — ответил ангел. — Я не знаю, Айрин. Пробовал считать, когда вернулся с Паолы, но там такие погрешности… Шансы — пятьдесят на пятьдесят. Может, шестьдесят на сорок в сторону приличного исхода». «А неприличный это…» — начал Берт, чтобы заглушить тянущее чувство в области сердца. Пети посмотрел на него, как на идиота, хотя обычно контролировал эмоции безукоризненно. «В любом случае, —