Кругосветное путешествие юного парижанина - Луи Буссенар

— Пулей. Обычной разрывной пулей, изобретенной моим другом Пертюизье.

— Но ведь ваше ружье не стреляет пулями.

— К нему — две пары стволов. Одна — chokebore, другая — нарезная. Как видите, изобретения Гринера и Пертюизье весьма полезны путешественникам.

День, богатый драматическими событиями, подходил к концу. Двое спутников, которых столь странно свел случай, ощутили необходимость отдыха: человеческая выносливость не бесконечна.

За несколько минут последний марш-галоп вынес французов на холм, господствовавший над бескрайней равниной. Наступала ночь, и нижний край красного солнечного диска, казалось, чуть-чуть позеленел от гигантских трав, которые неуловимый ветерок гнал, словно морские волны.

Да, пампа была похожа на океан, где на глубине произрастают морские водоросли. А от них поднимается легкий пар, и высокие пальмы становятся похожими на корабли в тумане.

Двое парижан с наслаждением предвкушали несказанную радость поспать на свежем воздухе.

Гамен зачарованно вслушивался в симфонию природы, в ней каждое живое существо вело свою ноту, а Буало, давно знакомый со всеми оркестрами, «бульвардье», со слухом краснокожего способен был узнать каждого из виртуозов.

— Потерпим еще немножко, — весело произнес он. — Разгрузим наших бедных животных, им и так сегодня вдоволь досталось, из поклажи построим редут… Вот так, хорошо. А теперь развернем гамаки.

— Что, — переспросил Фрике, — у вас есть гамак?

— Я же сказал: гамаки.

— Решительно, моя жизнь полна приключений. В течение дня со мной приключилось столько невозможного! Я на три четверти утонул, на две четверти был повешен. Потом оказался посреди пустыни, встретил парижанина, а спать улягусь в постель.

— Прекрасно, — ответил Буало, выходки гамена забавляли его до бесконечности. — Однако займемся делом, как гласит пословица, где постелишь…

— Там и поспишь. Успокойтесь, я же моряк… к гамаку привычный. А как, черт возьми, случилось, что у вас два столь нужных в хозяйстве предмета?

— Имею обыкновение иметь при себе необходимые предметы в двойном количестве, и, как видите, не зря!

— Какие веселенькие! — воскликнул гамен, разворачивавая гамаки и разглядывая в последних лучах заходящего солнца богатый рисунок ткани и узорчатую бахрому.

— Ну, болтунишка, поработаем еще немного. Эта группа деревьев прямо специально для нас… Вот так!.. Прекрасно. Давайте натянем шнур, прикрепим пончо, и получится полог. Видите, теперь у каждого есть висящая над землей палатка, где можно не бояться дождя, росы и даже бури. Чем сильнее ветер, тем лучше он укачивает спящих и тем крепче сон.

— И без риска свалиться, как, например, на корабле; матросы вертятся во сне, точно юла, и летят вниз, так и не проснувшись. Да, а что будет с лошадьми? Они за ночь не разбегутся куда глаза глядят?

— Черт побери! Вы, наверно, думаете, что мы скакали на глупых домашних созданиях, которые галопируют пять минут, неся на спине болвана, одетого в желто-зеленый наряд? Их два часа протирают соломенным жгутом, а ноги обматывают фланелью, пропитанной камфорным спиртом, затем заворачивают в кучу тряпок!..

— И они еще кашляют!..

— А что вы скажете о наших животных? Ни одно из них, за исключением той лошади, на которой я постоянно езжу, не обошлось мне дороже двухсот франков. И для них одно удовольствие проскакать галопом пять или шесть лье без передышки. Сегодня они оставили позади восемьдесят километров… Завтра опять будут свеженькими. Теперь — спать…

Фрике не пришлось уговаривать. Он ловко подтянулся и влез в гамак, висевший в полутора метрах от земли, а в это время Буало, как истинный сибарит, снимал высокие сапоги, прежде чем скользнуть под мягкий и плотный полог из пончо.

— Месье Буало, — спросил Фрике по прошествии пяти минут, — вы еще не спите?

— Нет, не сплю, курю последнюю папиросу; а что вас интересует?

— Да вот, думаю о нашем недавнем знакомом. Он ведь не настоящий белый.

— Антропология вместо сна! Вы, вероятно, хотите знать, что представляют собой гаучо, не так ли?

— Клянусь Божьей матерью! Если у вас есть желание.

— Конечно, есть. Ваша потребность в новых знаниях доставляет мне истинное удовольствие. Всецело в вашем распоряжении! Вот послушайте. Гаучо являют собой результат смешения белых, в основном испанцев, с индейцами, а также с неграми. Что самое любопытное, в истории антропологии это уникальный случай, когда подобное смешение породило особую расу, где не доминирует ни один из составляющих ее типов.

Вы только что сказали, что наш гаучо дурно воспитан, но, вернее сказать, он вовсе не воспитан. Рожденный в жалкой хижине — мы сегодня в такой побывали, — гаучо растет словно молодой звереныш. Колыбелью ему служит огромная бычья шкура, подвешенная к потолку на четырех кожаных ремнях; едва встав на четвереньки, голый, он выползает в пампу. Его первые игрушки привели бы в ужас мамаш из цивилизованных стран. Однажды я видел, как мать дала ребенку поиграть огромным ножом для разделки говяжьих туш!

Такие детские забавы и предопределяют дальнейший род занятий. Куда бы ни пошел, маленький гаучо пробует ловить с помощью лассо собак и овец, на лошадь садится в возрасте четырех лет и обучается верховой охоте в пределах кораля.

— Но ведь это лучше, чем выгонять маленьких оборванцев на улицу, где они подбирают окурки, воруют яблоки во фруктовых рядах, а то и швыряют мусор на сковородки уличных торговцев жареным картофелем.

Замечание вызвало у Буало неудержимый хохот, и когда он справился с приступом смеха, то продолжил рассказ, к величайшей радости заинтересованного гамена.

— Когда мальчик достигает возраста восьми лет, его приводят в огромный загон, называемый «mayada», и сажают верхом на молодого бычка, лицом к хвосту, за который малыш держится вместо повода. Бычок прыгает, пытается сбросить седока. Боясь очутиться на рогах, всадник держится крепко и, в случае нужды, крутится и вертится, не отпуская хвоста, спрыгивает на землю и вновь забирается на спину животного.

Теперь настала очередь Фрике смеяться во всю мочь.

— Что это вас так разобрало? — спросил рассказчик.

— Ах, месье, я просто подумал о прелестных крошках с длинными волосиками, как у херувимов, с глуповатыми, между нами говоря, личиками, которые до восьми, а то и десяти лет держатся за мамину юбку; они даже улицу в одиночку никогда не переходят!..

— Да, огромная пропасть лежит между юными, неутомимыми укротителями быков и бедненькими пожирателями йодистого железа и хинина; пагубные последствия воспитания неженок со временем скажутся.

Когда наконец гаучо вступает в юношеский возраст, он должен объездить дикого жеребенка. Плотно устроившись на спине у животного, с короткой палкой в руках, юный кентавр[306] имеет право спешиться только победителем.