Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции - Алексей Толпыго

После вторичной Реставрации он сохранил положение, стал пэром Франции, но серьезной политической роли уже не играл. Он умер в 1827 году, 74 лет от роду.

19 брюмера: гражданин Сийес и генерал Бонапарт

19 брюмера

Если зайдет господин Робеспьер, скажите ему, что меня нет дома.

Будь у меня две батареи, я бы в два счета рассеял всю эту сволочь.

День 18 брюмера VIII года (или, считая по нашему календарю, – 9 ноября 1799 года от Р.Х.) принято считать «днем Бонапарта», днем, который привел удачливого генерала к единоличной власти.

Если говорить о том, что вышло из этого переворота, это, несомненно, так. Но перед переворотом, да и в момент его совершения, все было далеко не так ясно. Сам переворот был делом рук двух человек – даже больше Сийеса, чем Бонапарта, – и привел к власти двоих. Кто эти люди?

1

Эммануэль Сийес (правильнее Сиейес, но у нас принято упрощенное написание) родился ровно за сто лет до революции 1848 года, в мае 1748-го в городе Фрежюс на юге Франции.

Доминирующей его чертой было самолюбие и чрезвычайная уверенность в собственном уме. Он действительно был умным человеком, но, видимо, все-таки не очень умным: по-настоящему умный человек никогда не считает себя умнее всех, а Сийес этим сильно грешил.

Он обладал остроумием, притом довольно тонким, и не злоупотреблял им. Так, однажды в годы Террора на него было совершено покушение. К нему в дом явился какой-то священник, как видно, считавший его одним из главных виновников революции (что отчасти было верно) и выстрелил в него из пистолета, но не попал.

«Если этот господин зайдет еще раз, – сухо сказал Сийес, обращаясь к прислуге, – скажите ему, что меня нет дома».

Учился Сийес у иезуитов, их образование все еще традиционно считалось наилучшим, хотя на самом деле они уже стали отставать от времени. С детства он (как и многие другие будущие революционеры) мечтал о военной карьере, но был слабым и болезненным ребенком и из-за этого решил идти по духовной части, принял сан и в революцию пришел как аббат Сийес.

Вскоре он понял, что сделал неудачный выбор по целому ряду причин, среди которых назовем одну: он был человеком более или менее принципиальным. Это никак не способствовало духовной карьере в те времена, когда хорошим тоном считалось не верить в Бога. Духовные прекрасно делали карьеру, читая проповеди, так сказать, «для галочки», а вечером в салоне рассуждая о том, как глупы эти верующие крестьяне. (Если угодно, тут можно найти некую аналогию с последними десятилетиями советского режима, когда примерно так же в партийных кругах считалось хорошим тоном рассказывать антисоветские анекдоты.)

Христианство ему, как и большинству интеллектуалов того времени, не подходило. Учиться у других философов он тоже не очень хотел, ибо считал себя самостоятельным мыслителем, что отчасти и верно, только основной причиной было все то же непомерное самолюбие. Впрочем, этой чертой отличается любой политический вождь.

Опыт прошлого его не очень интересовал: «Так называемая историческая истина, – говаривал он, – столь же реальна, как так называемая религиозная истина». Напомню, что это говорилось в тот период, когда к религии относились в основном с иронией, смешанной с ненавистью (разве что признавали ее необходимость для простого народа).

Как и другие будущие вожди революции, он недоволен старым порядком: при нем ему, человеку из третьего сословия, практически невозможно пробиться, получить признание и влияние, соответствующее его способностям. Он был именно человеком третьего сословия, притом в полном смысле этого словосочетания. Это значит, что он не любил (даже активно не любил) дворян и презирал народ. Уверяют, что он как-то раз отказался служить обедню для черни (pour la canaille).

Еще до революции он пользовался репутацией глубокого мыслителя – возможно, несколько преувеличенной. Как и многие политики того времени, он тесно связан с занимавшим прогрессивную позицию герцогом Орлеанским – именно Сийес пишет для него пресловутые наказы; многие приняли эти наказы в качестве образца. Ибо к тому времени Сийес в одночасье приобрел славу, выпустив свою знаменитую брошюру «Qu'est ce que le tiers etat?» («Что такое третье сословие?»).

Это было в 1788 году. Тогда цензура рухнула, и буквально всякий норовил написать брошюру (не книгу, поскольку для этого требовалось время, и не газетную статью, поскольку влиятельные газеты еще не появились). Целый ряд будущих деятелей революции, включая Робеспьера, впервые обратили на себя внимание благодаря брошюрам, но брошюра Сийеса произвела прямо-таки ошеломляющее впечатление.

Сегодня, конечно, мы бы вряд ли сильно ею заинтересовались. Она была слишком злободневна, чтобы сохранить свое значение. И все же кое-что сказать о ней необходимо.

«Что такое третье сословие? – спрашивает Сийес и отвечает: – Всё.

А чем оно было до сих пор?

Ничем.

Чего оно добивается?

Стать чем-нибудь».

Далее он объясняет, что такое третье сословие. «Это нация, – пишет Сийес, – вся нация без дворянства и духовенства». Более того: «Третье сословие – это вся нация, но в оковах и под гнетом. Чем бы оно было без привилегированных? Всей нацией, но свободной и цветущей… Какое место должны занять оба привилегированных сословия в социальном строе? По-моему, это все равно что спрашивать больного: в какой части тела ему желательно иметь злокачественную язву».

Сийес выступает против высших сословий, но отнюдь не против монархии. Напротив. Одно из его обвинений против аристократии состоит как раз в том, что она якобы узурпировала власть, которая должна по закону принадлежать королю: «Мнение, будто во Франции господствует монархический режим, совершенно ложно. Исключите моменты Луи XI, Луи XIV, когда был деспотизм, – и вы читаете историю аристократии. Царствовал двор, а не монарх».

2

Начинаются выборы в Генеральные Штаты. Сийес выставляет свою кандидатуру не от духовенства, а от третьего сословия. Конечно, он без труда добивается избрания, но в Штатах он поначалу молчит. Отчасти оттого, что оратором он был неважным (и сам это понимал), в особенности на фоне таких звезд, как Мирабо, Барнав, Верньо, Барер, Сен-Жюст – перечисляю только самых знаменитых. Отчасти потому, что ему милее позиция стороннего, ироничного наблюдателя. (Кстати, для такой позиции у него были основания – делалось множество глупостей.)

Но при всем этом когда Сийес выходил на трибуну – его слушали, потому что он (в отличие от большинства знаменитых ораторов) умел четко формулировать мысль.

Он видел себя не столько политиком, борющимся за власть, сколько оракулом. «Сийес – плохой собеседник, – описывал его Талейран, – у него нет желания убедить, он хочет поработить». Мирабо (за глаза называвший его «пророком Магометом») пытался привлечь его, льстил ему, говорил, что молчание Сийеса есть «общественная катастрофа», и называл «человеком, который объяснил миру истинные принципы конституционного строя». Это, конечно, весьма льстило Сийесу, но не настолько… Он желал не столько власти, сколько уважения, почтения к себе, а главное – к тем максимам, которые он собирался высказать.

Заседания Штатов открылись 5 мая, но вот уже середина июня, а толку от них пока никакого. Политический пат: три сословия никак не могут договориться о процедуре проверки полномочий. Проверять ли их вместе (как настаивает третье сословие) или посословно (на этом настаивают дворяне и духовенство)?

Казалось бы, какая разница? А если даже разница и есть, то неужели это так важно? Само по себе неважно, но сверхважно установить прецедент. От этого зависит, будут ли потом сословия заседать раздельно (и тогда третье сословие будет иметь только один голос против двух голосов дворян и духовенства) или вместе (тогда третье сословие вместе со своими сторонниками из дворян и священников легко получит большинство).

Как в этих условиях действовать депутатам третьего сословия?

И вот 17 июня Сийес поднимается на трибуну. Он предлагает депутатам третьего сословия начать действовать одним: если дворяне и священники присоединятся – хорошо, нет – надо обойтись без них. «Назовите себя Национальным собранием», – говорит Сийес. Более осторожный Мирабо предлагает более нейтральное имя: «Назовите себя представителями французского народа», – но проходит более радикальное предложение Сийеса. Собственно говоря, ведь это он и придумал слово, а главное, понятие – «нация». Много лет спустя Наполеон скажет Сийесу: «Я создал великую нацию». – «Да, – ответил Сийес, – но это после того, как мы создали нацию».

Через несколько дней (23.06) происходит пресловутое «королевское заседание» (о котором уже упоминалось не раз), где Мирабо рявкнул: «Мы здесь по воле народа, и уступим только силе штыков!» Смущенный представитель короля удалился. Но что же делать дальше? Вновь встал Сийес. «Мы сегодня то же, что вчера, – сказал он, – приступим к заседанию».