Покоритель джунглей - Луи Жаколио

После нескольких минут разговора Сердар попросил у принца разрешения удалиться вместе со своими спутниками, всем им было необходимо подкрепиться, а затем, учитывая позднее время, отправиться на покой.

— Всегда один! — с грустью прошептал принц, склонив голову в знак согласия.

Кастовые предрассудки категорически запрещали ему есть вместе с Нариндрой и Сами, ибо они были не его касты, и с европейцами, поскольку те были не его расы.

Славный Барнетт целый день охотился в верхних долинах, где мог предаваться любимому занятию с полным спокойствием, ибо туда не рискнул бы пробраться ни один шпион. Боб вернулся с двумя оленятами, он насадил их на вертел и следил за приготовлением жаркого с заботливостью истинного гурмана. Мясо было уже готово, и Барнетт принялся ворчать, недовольный опозданием Сердара, но возвращение друзей немедленно вернуло ему хорошее настроение.

Боб вел здесь жизнь в полном соответствии со своими вкусами: он охотился, ловил рыбу, занимался приготовлением самых невероятных блюд благодаря всевозможным консервам, которых было полно в Нухурмуре, теша этим себя и своего друга Барбассона. Он почти не жалел о великолепном дворце в Ауде, откуда его бесцеремонно выгнал некий капитан Максвелл во время захвата королевства лордом Дальхузи, генерал-губернатором Индии. Более того, ненависть его к означенному капитану день ото дня слабела. Не то чтобы он вовсе отказался от мысли при случае отомстить капитану, но заговаривал об этом больше по привычке, ибо в данный момент желать ему было просто нечего: каждый день свежая дичь, великолепная озерная форель, тропические фрукты в изобилии, среди консервов — паштеты из гусиной печенки, норвежские анчоусы, оренбургская икра, семга из Сакраменто, Йоркская ветчина и так далее. Список был слишком велик. Добавьте к этому лучшие французские, венгерские, рейнские вина, многочисленные ящики с портером и светлым пивом, специальную полку, отведенную под ликеры, где «Вдова Амору» из Бордо соседствовала с шартрезом, и вы поймете, что Барнетт, сибаритствуя, наслаждался покоем, который не надеялся найти в другом месте.

У него ни в чем не было недостатка, даже в дружбе, на которую боги так скупы, что она встречается в нашем грешном мире лишь в виде исключения. И меж тем Барнетт встретил Барбассона, подобно тому, как Барбассон встретил Барнетта. Они прекрасно дополняли друг друга, и посмотрите, сколько у них было общего, как они были похожи! Оба родились в морских портах, один — в Марселе, другой — в Нью-Йорке. Когда один заговаривал о Канебьер, другой — о Бродвее. Обоих примерно в одно и то же время выставили из дома отцы, сопровождая расставание хорошими пинками под зад. Оба получили от обожаемых родителей предсказание, что их либо расстреляют, либо повесят. Заметьте, что для этого у них были все возможности, достаточно было только совершить маленькую прогулку по равнине и навестить англичан. Оба бродили по свету и перепробовали самые разные профессии: если один мог вырвать зуб за тридцать пять секунд, то другой умел за двадцать пять минут поставить новые подметки. Если Барбассон был адмиралом без флота Его Высочества имама Маската, то Барнетт был генералом артиллерии без пушек бывшего раджи Ауда… Мы могли бы продолжать бесконечно, если бы хотели перечислить все черты сходства двух выдающихся личностей. Добавим к этому лишь одно их качество — верность в беде. Конечно, нынешнее положение их устраивало, да они и не могли выйти из Нухурмура, не рискуя жизнью, — предсказание их отцов грозило сбыться. Но разве на этом свете существует совершенство? Во всяком случае, у них было одно неоспоримое достоинство — отчаянная храбрость. Конечно, сами они не лезли в пекло, более того, предпочитали вовсе не встречать опасность на своем пути, но когда их вынуждали обстоятельства, они сражались геройски. Чего же еще можно было от них требовать?

Их связывала столь тесная дружба, что Барбассон-Орест не мог обойтись без Барнетта-Пилада, и наоборот. Они наслаждались жизнью, ничуть не заботясь о завтрашнем дне. Это были два самых счастливых человека во всем окружении Нана-Сахиба. Сильное влияние на них оказывал Сердар, которому они были безгранично преданы и ради которого готовы были пойти в огонь и в воду, при условии, однако, что огонь и вода будут под рукой.

Существовало тем не менее одно соображение, омрачавшее их блаженство, оно свидетельствовало о том, что в этой жизни — увы! — полное счастье невозможно. Могло случиться так, что, несмотря на преданность друзей и принятые меры предосторожности, в один прекрасный день Нана-Сахиб попадет в руки англичан. Оба друга не сомневались, что им удастся бежать, но что станет с ними после того, как они познали сладость безмятежного, мирного существования? Им была вовсе не по вкусу перспектива прежней, скитальческой жизни. Конечно, Барбассон всегда мог вернуться в Маскат, но, во-первых, казначей имама забыл заплатить ему жалованье за те два года, что он провел на службе у Его Высочества (Барбассон, правда, выправил положение, увеличив на пятьдесят процентов таможенную пошлину в свою пользу), а во-вторых, место его могло быть занято: как известно, признательность сильных мира сего так недолговечна, так ненадежна. Разумеется, Мариус Барбассон совмещал должности адмирала и придворного зубного врача, но поскольку последний зуб он вырвал имаму за неделю до отъезда в Индию, ему не приходилось рассчитывать на острую зубную боль, чтобы восстановить свое влияние. Поэтому оба приятеля постоянно ломали себе голову над решением этой сложной проблемы. Они думали над этим уже не первый месяц, когда однажды Барбассон в костюме Архимеда ворвался в грот, где спал Барнетт, и закричал, словно сумасшедший:

— Нашел! Придумал!

— Что именно? — спросил янки.

— Способ, как разбогатеть, если наш бедный принц…

— Понял, короче!

— Разве ты не рассказывал мне, что твои соотечественники — страшные простофили и что некто Барнум выманил у них миллионы, показывая им кормилицу великого Вашингтона?

— Совершенно верно, я сам был зазывалой…

— Так вот, твоему Барнуму — крышка! Мы подкупим какого-нибудь индуса.

— Расплатимся с ним золотом.

— Где ты его возьмешь? Нет, мы его соблазним обещаниями, тут нам богатства не занимать.

— Я начинаю догадываться…

— Дай мне договорить. Мы закутаем его в старый ковер, наденем на него тюрбан, дадим саблю и перевезем в Америку.

— Барбассон, я начинаю волноваться!

— Мы станем показывать его за шиллинг как великого, единственного и неповторимого Нана-Сахиба, который в течение двух лет противостоял англичанам.