Накопление капитала - Роза Люксембург

«Первый факт, — заявляет он, — короче говоря, состоит в том, „что заработная плата стоит слишком низко“ и что отсюда возникает застой в сбыте. Тому, кто знает, что цены товаров составляются лишь из двух частей — из прибыли на капитал и из заработной платы, — этот закон может показаться странным, если заработная плата низка, то низки и товарные цены, если первая высока, то высоки и вторые. (Мы видим, что Кирхман принимает смитовский догмат и притом еще в самом превратном его понимании: он говорит не о том, что цена распадается на заработную плату плюс прибавочная стоимость, а что она составляется как простая их сумма, — понимание, в котором Смит дальше всего ушел от своей трудовой теории стоимости.) Заработная плата и цена таким образом прямо пропорциональны и друг друга уравновешивают. Англия только для того и уничтожила пошлины на хлеб, на мясо и на другие средства потребления, чтобы понизить заработную плату и дать таким образом возможность фабрикантам вытеснять всех других конкурентов на мировых рынках еще более дешевыми товарами. Это верно однако лишь отчасти и не затрагивает отношения, в котором продукт распределяется между капиталом и рабочими. В этом неравномерном распределении между ними лежит первая и важнейшая причина, почему закон Сэя не имеет места в действительности и почему, несмотря на производство во всех отраслях, все рынки все-таки страдают от переполнения». Это свое утверждение Кирхман подробно иллюстрирует на примере. По образцу классической школы он переносит нас, разумеется, в воображаемое изолированное общество, которое для экономических экспериментов представляет хотя и неблагодарный, но зато и не сулящий никакого сопротивления объект.

Представьте себе местность, — внушает нам Кирхман, — которая охватывает 903 жителей: 3 предпринимателей с 300 рабочих у каждого. Местность эта удовлетворяет все потребности ее жителей собственным производством — тремя предприятиями, из которых одно доставляет одежду, другое — пищу, освещение, отопление и сырье, а третье — квартиру, мебель и орудия. В каждом из этих трех подразделений предприниматель доставляет «капитал вместе с сырьем». Вознаграждение рабочих в каждом из этих трех предприятий происходит так, что рабочие получают в качестве платы половину годичного продукта, а другую половину удерживает предприниматель «в качестве процента на свой капитал и предпринимательской прибыли». Массы продуктов, поставляемой каждым предприятием, как раз хватает для удовлетворения всех потребностей всех 903 жителей. Таким образом эта местность «обладает всеми условиями для всеобщего благоденствия» всех же жителей; в соответствии с этим все охотно и энергично работают, но через несколько дней радость и удовольствие обращаются во всеобщий вопль и скрежет зубовный: на кирхмановском острове счастливых внезапно происходит нечто такое, чего там можно было ожидать так же мало, как и крушения небосвода: «над кирхмановским островом разражается обыкновенный современный торгово-промышленный кризис: 900 работников имеют только самую необходимую одежду, пищу и жилища, а магазины трех предпринимателей полны платья и сырых материалов; построенные ими жилища пустуют, они жалуются на недостаток сбыта, а рабочие, напротив, жалуются на недостаточное удовлетворение своих потребностей». И откуда illae lacrimae? Быть может оттого, что одних продуктов имеется слишком много, а других слишком мало, как это думают Сэй и Рикардо? Нет, отвечает Кирхман: в данной «местности» всех предметов как раз столько и количественное соотношение между ними как раз таково, что их вполне хватило бы для удовлетворения всех потребностей общества. Итак, откуда же происходит «задержка», кризис? Она происходит единственно только от распределения. Но приведем собственно слова Кирхмана: «Причина, препятствующая осуществлению этого (гладкого течения обмена), лежит исключительно в распределении этих продуктов; распределение совершается неодинаково между всеми: предприниматели удерживают в свою пользу в качестве процента и прибыли половину всего продукта и только другую половину отдают рабочим. Ясно, что рабочий, производящий платье, может поэтому выменять на свой продукт только половину продукта, состоящего из пищи, жилищ и т. д.; ясно также, что предприниматели не могут освободиться от своей другой половины, так как ни у кого из рабочих нет больше продукта для обмена на эти вещи. Предприниматели не знают, что им делать со своим запасом; рабочие не знают, куда им деваться со своим голодом и наготой». И читатель, прибавим от себя — не знает, — куда деваться с построениями господина фон-Кирхмана. Его детский пример ставит перед нами вместо одной загадки другую.

Прежде всего совершенно непонятно, на каком основании и для какой цели придумано деление производства на три части. Если в аналогичных примерах Рикардо и Мак Куллоха фабрикантам обычно противопоставляются фермеры, то это только устарелое представление физиократов об общественном воспроизводстве, — представление, которое перенял Рикардо, несмотря на то, что оно после его теории стоимости, противоположной теории физиократов, потеряло всякий смысл, и несмотря на то, что уже Смит сделал существенные попытки для исследования действительных вещественных основ общественного процесса воспроизводства. Тем не менее мы видели, что проведенное физиократами разграничение между сельским хозяйством и промышленностью как основаниями воспроизводства по традиции сохранилось в теоретической политической экономии, пока Маркс не ввел свое разграничение, составившее эпоху: мы говорим о разграничении между двумя общественными подразделениями — производством средств производства и производством средств потребления. Напротив того, смысл трех подразделений Кирхмана вообще непостижим. Так как орудия свалены здесь в одну кучу с мебелью, сырье — с средствами питания, а одежда образует особое подразделение, то очевидно, что при этом разделении играли роль не вещественные точки зрения воспроизводства, а чистый произвол. Точно с таким же успехом можно было бы придумать одно подразделение для средств существования, одежды и построек, другое для аптечных товаров и третье для зубных щеток. Кирхману очевидно нужно было только дать понятие об общественном разделении труда и предложить для обмена несколько групп продуктов по возможности «равной величины». Даже самый обмен, вокруг которого вращаются все рассуждения Кирхмана, в его примере не играет никакой роли, потому что распределяется не стоимость, а масса продуктов, масса потребительных стоимостей как таковых. С другой стороны, в интересной «местности», созданной кирхмановской фантазией, происходит сперва распределение продуктов, а после этого, т. е. после произведенного распределения, должен иметь место всеобщий обмен, а между тем известно, что на нашей грешной земле при капиталистическом производстве обмен, напротив того, направляет и осуществляет распределение продуктов. В кирхмановском распределении происходят при этом самые удивительные вещи: цена продукта, а следовательно, и всего общественного продукта, состоит, «как известно», только из «заработной платы и процента на капитал», т. е. только из v + m, и весь продукт соответственно с этим распределяется без остатка между рабочими и предпринимателями; сам Кирхман к своему несчастью обнаружил при этом плохую память: он забыл, что ко всякому производству относится нечто такое, как орудия и сырье. Кирхман контрабандным путем проводит в своей «местности» под средствами питания — сырье и под мебелью — орудия; но в таком случае спрашивается: на чью долю выпадают при всеобщем распределении эти неудобоваримые вещи — на долю ли рабочих в качестве заработной платы, или же на долю капиталистов в качестве предпринимательской прибыли? И те и другие были бы очень благодарны. И при таких условиях еще должен иметь место гвоздь представления — обмен между рабочими и предпринимателями. Основной акт обмена в капиталистическом производстве — обмен между наемными рабочими и капиталистами — Кирхман из обмена между живым трудом и капиталом превращает в обмен продуктами. Не первый акт, не обмен между рабочей силой и переменным капиталом, а второй акт, реализация заработной платы, полученной из переменного капитала, делается центральным пунктом, а весь товарный обмен капиталистического общества, напротив того, сводится к этой реализации заработной платы! Но тут следует самое удивительное: при ближайшем рассмотрении оказывается, что этот обмен между рабочими и предпринимателями, поставленный в фокусе хозяйственной жизни, вообще не имеет места. Ибо после того как все рабочие получили натурой свою заработную плату и притом в виде половины их собственного продукта, может иметь место лишь обмен между самими рабочими; при этом должно происходить следующее: рабочие обмениваются между собой своими заработками, которые состоят у одних только из одежды, у других только из средств питания и у третьих только из мебели, и обмениваются таким образом, что каждый рабочий реализует свой заработок, причем одну треть в предметах продовольствия, другую в одежде и третью в мебели. С предпринимателями этот обмен не имеет больше ничего общего. Они со своей стороны сидят со своей прибавочной стоимостью, которая состоит из половины произведенной всем обществом одежды, средств продовольствия и мебели, и все вместе, — а их всего трое, — не знают, «куда деваться» с этим хламом. Уж против этого несчастья, созданного Кирхманом, не помогло бы даже самое щедрое распределение продукта. Напротив того, чем больше была бы доля общественного продукта, которая приходится рабочему, тем меньше дела они имели бы с предпринимателем при обмене: увеличился бы только размер взаимного обмена между рабочими. Правда, при этом уменьшилась бы соответствующим образом масса прибавочного продукта, обременяющая предпринимателя, но не потому, что легче стало обменять прибавочный продукт, а лишь потому, что сама прибавочная стоимость уменьшилась бы. Об обмене прибавочного продукта между рабочими и предпринимателями, как и раньше, не могло бы быть и речи.