Мандолина капитана Корелли - Луи де Берньер

– А Дросула говорит, что нужно…

– Да не слушай ты эту старую ведьму. Спроси того, кто понимает, и тебе скажут то же самое, что и я, а если скажут что-нибудь другое, значит, понятия не имеют, о чем говорят.

Пелагия спросила у жены Арсения, спросила и у жены Стаматиса. Она даже поискала «улитки» в медицинской энциклопедии, но такой статьи не нашла. Ей хотелось бросить их во дворе на землю и растоптать. Вообще-то она была так расстроена, что хотелось заплакать или закричать. Ей рассказали пять различных способов приготовления самих моллюсков, и она узнала четыре рецепта: вареные улитки, жареные улитки, улитки тушеные по-критски и плов из улиток. Риса не было, так что плов отпадал. При воспоминании о рисе у нее потекли слюнки, и снова захотелось, чтобы война поскорее закончилась.

А как узнать, сколько взять улиток? Дросула сказала – килограмм на четверых. Но это с ракушками или без них? И кроме того, как же вытаскивать их из ракушек? И как взвешивать, не измазав слизью весы? Это такая слизь, которую не смоешь и горячей водой с мылом, – она попадала на всё, до чего ни дотронешься, словно сама умела мистически размножаться до бесконечности.

Пелагия поглядывала на лоснящееся содержимое горшка, полного склизких существ, и сталкивала их пальцем, когда они пытались выползти наружу. Ей становилось ужасно жаль их. Они были не только очень потешными – со своими выставленными рожками и беспомощно покачивавшимися тельцами, когда перевернешь вверх тормашками, – но и очень трогательными оттого, что так печально и прискорбно верили в спасительность панциря. Пелагия вспомнила себя ребенком, когда она искренне верила, что если закрыть глаза, то отец не сможет увидеть, что она нашалила. Сталкивая улиток, она грустила от жестокости мира, в котором живущие могут выжить, лишь хищно нападая на тех, кто слабее; неважный способ навести во вселенной порядок.

Ее практические и этические затруднения прервал взволнованный крик: «Барба Крелли! Барба Крелли!», – и она улыбнулась, узнав голосок Лемони: та была в состоянии наивысшего возбуждения и радости. Девочка взяла в обычай называть капитана «дедушка» и прибегать каждый вечер, чтобы, задыхаясь, пересказывать ему на своем детском языке все события дня. «Барба» Корелли терпеливо слушал, не в силах ничего понять, а потом гладил ее по голове, называл «корициму» и начинал подбрасывать в воздух. Пелагия не могла понять, что за удовольствие оба находят в этом, но некоторые вещи необъяснимы, а пронзительные радостные вскрики Лемони служили окончательным волеизъявлением невероятного.

– Я видела здоровенную, рогатую, ржавую кругляку! – сообщила Лемони капитану. – И я по ней лазила!

– Она говорит, что видела здоровенную, рогатую, ржавую круглую железяку и лазила по ней, – перевела Пелагия.

Карло и капитан обменялись взглядами и побледнели.

– Она нашла мину, – сказал Карло.

– Спроси ее, где это было – на берегу? – сказал Корелли, обращаясь к Пелагии.

– Где это, на берегу? – спросила та.

– Да, да, да! – радостно проговорила Лемони, добавив: – А я лазила по ней!

Корелли достаточно понимал греческий, чтобы распознать слово «да»; он внезапно поднялся, а потом так же неожиданно сел.

– Puttana! – воскликнул он, подхватив девочку на руки и крепко прижав ее. – Она могла погибнуть.

Карло изложил это более реалистично.

– Она должна была погибнуть. Это просто чудо. – Он закатил глаза и прибавил: – Рогсо dio!

– Puttana! Puttana, puttana! – приглушенным голосом не к месту распевала Лемони, прижатая к груди капитана.

– Антонио, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не употреблял плохих слов при ребенке? Что, по-твоему, скажет ее отец, когда она придет домой с такими словечками?

Корелли пристыженно взглянул на нее, а потом ухмыльнулся.

– Наверное, он скажет: «Какой шлюхин сын научил мою девочку говорить "шлюха"?»

В деревне не нашлось никого, кто отказался бы присоединиться к растянувшейся гурьбе любопытных, что, извиваясь по утесам, спускалась к отмели. Внизу они принялись показывать пальцами и кричать: «Вон она, вон мина!» Действительно, мина уселась с обманчивым видом своей уместности и невинности на самом краю спесивого моря. Шар в рост человека, немного приплюснутый сверху, усаженный тупыми рогами, отчего напоминал неестественно огромный конский каштан или громадного морского ежа, чьи колючки только что вырвались из схватки с армейским цирюльником.

Жители столпились вокруг на почтительном расстоянии, а капитан с Карло подошли ближе осмотреть ее.

– Как думаешь, сколько тут взрывчатки? – спросил Карло.

– Бог его знает, – ответил капитан. – На линкор хватит. Придется оцепить ее и взорвать. Не представляю, как еще ее обезвредить.

– Великолепно! – воскликнул Карло. Несмотря на ужасы Албании, он до глубины души любил взрывы и не утратил мальчишеского восторга перед безвредным разрушением.

– Возвращайся на базу и возьми динамит, бикфордов шнур и один электрический плунжер. Я останусь здесь и организую жителей.

– Турецкая, – сказал Карло, показывая на витые буквы, которые всё еще были заметны под обширными хлопьями и оспинами ржавчины. – Плавала, наверное, лет двадцать или больше – с самой великой войны.

– Merda,[131] просто невероятно, – сказал Корелли, – настоящее чудище. Наверное, за это время вся взрывчатка пришла в негодность.

– Значит, сильно не бабахнет? – разочарованно спросил Карло.

– Бабахнет, если привезешь побольше динамита, testa d'asino.

– Намек понял, – сказал Карло и направился по берегу в деревню.

Корелли повернулся к Пелагии, которая по-прежнему удивленно рассматривала огромное древнее орудие убийства.

– Скажи Лемони, что если она когда-нибудь, где-нибудь найдет что бы то ни было, что сделано из железа, и она не знает, что это такое, то она не должна никогда, никогда дотрагиваться до этого, а нужно тут же прибежать и рассказать мне. Скажи ей, чтобы она рассказала об этом всем остальным детям.

Корелли попросил Пелагию перевести и, жестикулируя, обратился к собравшимся вокруг жителям.

– Прежде всего, – сказал он, – нам придется взорвать это устройство. Это на самом деле может быть очень сильный взрыв, и поэтому, когда настанет время, я хочу, чтобы вы все отошли на верх утеса и смотрели оттуда, иначе очень много людей может по случайности серьезно пострадать. Пока мы ждем динамит, мне нужно несколько крепких мужчин с лопатами, чтобы вырыть окоп метрах в пятидесяти от этой штуковины, вон там, где бы я мог укрыться, когда буду подрывать устройство. Он должен быть размером примерно с могилу. Добровольцы есть? – Он переводил взгляд с одного лица на другое, но все отводили глаза. Это нехорошо – помогать итальянцу, но в то же время всем хотелось взглянуть на большой бабах. Стыдно вызваться первым. Корелли, посмотрев на эти грубые лица, вспыхнул.

– Получите цыпленка и поделите меж собой, – объявил он.

Коколис поднял два пальца и произнес:

– Два цыпленка.

Корелли кивнул, а Коколис сказал:

– Мы со Стаматисом сделаем это, и мы хотим по два цыпленка каждому.

Пелагия перевела, и капитан скорчил гримасу:

– Каждому? – Он в раздражении закатил глаза и тихо пробормотал: – Rompiscatole![132]

Так и вышло, что Коколис и Стаматис, монархист и коммунист, но, тем не менее, два старых друга, объединенных голодом и предпринимательской смекалкой, отправились по домам и вернулись с лопатами. На месте, указанном капитаном, они стали копать прямоугольную яму, сваливая песок со стороны мины в форме бруствера. Когда яма была глубиной чуть больше метра, она начала заполняться водой, и капитан посмотрел на охряную слякоть с некоторым неодобрением и тревогой.

– Вода натекает, – к чему-то заметил он Пелагии, которая стояла вместе со всеми и наблюдала за работой стариков. Та взглянула на него и рассмеялась:

– Всем известно, что если копать яму на берегу, в нее натечет вода.

Корелли нахмурился и стал раздумывать над запасными вариантами самой идеи, но это только придало решимости осуществить ее.

Вернулся Карло – не только с динамитом и остальным оборудованием, но и с целым грузовиком солдат, полностью вооруженных и жаждущих стать свидетелями предстоящего зрелища.

Корелли был раздосадован.

– Что ж ты заодно Гитлеру не сообщил и не позвал всю немецкую армию?

Карло, не чувствуя за собой вины, обиделся.

– Меня заставили взять их всех, потому что по правилам нельзя перевозить взрывчатку без сопровождения. Это из-за партизан, так что я тут ни при чем.

– Партизан? Каких партизан? Ты говоришь о тех бандитах, что грабят деревни, когда мы не смотрим? Не смеши меня.

– Яма в неправильном месте, – вмешался коротенький человечек в форме сапера.

– Яма там, где я указал! – закричал капитан, все больше и больше раздражаясь от перспективы, что развлечение выйдет из-под его контроля.