Засекреченный полюс - Виталий Георгиевич Волович

Почти сутки я провел в томительном ожидании. Только к вечеру второго дня в палатку буквально ворвался Евгений Матвеевич Сузюмов - начальник штаба. Радостно улыбаясь, он буквально выкрикнул:

-  Доктор, дорогой, все в порядке. Все живы, здоровы и скоро будут дома. С борта Осипова пришла радиограмма.

Вечером, когда все "пропавшие" отдохнули и успокоились после перенесенных волнений, я подсел на койку рядом с Аккуратовым.

-  Валентин Иванович, голубчик, расскажи, что же там с вами произошло?

Аккуратов запалил свою неизменную трубочку и, пустив в потолок густую струйку дыма, сказал:

-  Да доктор, натерпелись мы из-за разгильдяйства нашего бортмеханика.

-  Вот уже прошло сколько временит, а я до мельчайших подробностей помню рассказ Аккуратова. А произошло следующее. Они долго искали подходящую льдину, и, наконец, подвернулась большая старая льдина, рядом с молодым полем. Сели благополучно. Поставили палатку и завалились спать. Все нуждались в отдыхе после многочасового напряженного полета. Кузнецов, осмотрев льдину, распорядился на завтра поутру вызвать экспедиционные самолеты и перебазировать лагерь на новое место. Бодрствовать у самолета остались лишь бортмеханик Вася Мякинкин, радист Герман Патарушин, чтобы первые десять минут каждого часа связываться с базовым лагерем. К ним присоединился и Аккуратов. Необходимо было определить точные координаты льдины. Но, как назло, небо заволокло тучами и солнце не появлялось. Аккуратов решил пойти в палатку поспать, наказав Герману, чтобы он, в случае появления солнца, немедленно его разбудил.

Что произошло дальше, я попытался рассказать словами Валентина Ивановича.

-  Я было задремал, как вдруг в голову пришла тревожная мысль: аварийная радиостанция осталась в самолете. А надо было захватить с собой. Но сработало наше русское "авось". Ну что там может случиться, успокоил я сам себя. Льдина крепкая. Погода нормальная, самолет надежно закреплен ледовыми якорями. Никаких подвижек не ожидается. С тем и задремал. Проснулся я от чьего-то отчаянного крика. Не раздумывая, я выскочил из мешка, сунул ноги в унты, набросил на плечи реглан. Выбравшись из палатки, я буквально застыл на месте, ослепленный ярким светом. Но это было не солнце. Метрах в ста от палатки бушевало пламя. К небу поднимался огромный столб черного дыма. Я помчался к самолету. Огонь охватил большую часть фюзеляжа, подбираясь к пилотской кабине. В голове молнией сверкнула мысль: под штурманским столиком лежит ящик с аварийной рацией. Ее надо немедленно спасать. Ведь если останемся без рации - отыскать нас не смогут, как Леваневского.

Не раздумывая, я взобрался на правую плоскость и, выбив ногой иллюминатор штурманской кабины, пролез внутрь, не обращая внимания на яростный крик Кузнецова: "Куда? Назад! Сейчас самолет взорвется!"

В густом дыму я на ощупь отыскал ящик, вышвырнул его через разбитый иллюминатор на снег и сам последовал за ним. Задыхаясь от дыма, чихая и кашляя, я протер слезящиеся глаза и хотел оттащить ящик в безопасное место. И в этот момент из штурманской вырвался столб огня, мгновенно охвативший правую плоскость.

-  Скорей сюда, прячься за торосы. Сейчас рванет! - услышал я крик Черевичного. Я сделал несколько шагов и остановился, пораженный увиденным. Выброшенный ящик лежал открытым на снегу, а рядом с ним стоял на коленях наш кинооператор Марк Трояновский, направив кинокамеру на пылающий самолет.

-  А рация где? Где рация? - заорал я, ничего не понимая.

-  Какая рация? - крикнул в ответ Марк, продолжая снимать. - Ты мне кинокамеру спас. Век тебе благодарен буду.

Я прямо обалдел от неожиданности и разочарования. Подбежавший Черевичный буквально силой затолкал нас за торосы, где сбились все члены экспедиции, с ужасом наблюдавшие, как гибнет наша машина.

-  Почему, Валентин Иванович, вы не выполнили приказ? Что за ненужное геройство? - возмутился Кузнецов.

-  Там же под столом лежала аварийная рация, но, видимо, в дыму я не разглядел и ухватил эту проклятую кинокамеру.

А самолет уже превратился в огненный факел. Отвалился хвост. За ним плоскости. Переломился пополам фюзеляж. С треском взрывались сигнальные ракеты. Что-то гулко рвануло в передней кабине.

-  Это антиобледенительный бачок со спиртом жахнул, - с сожалением пробормотал бортмеханик. С лицом, почерневшим от копоти, с обожженными руками, в разорванном обгоревшем костюме, он горестно смотрел, как гибнет его детище. Потоптавшись на месте, Мякинкин как-то безнадежно махнул рукой и поплелся в палатку.

Наконец пламя погасло. К счастью, бочка бензина, стоявшая в фюзеляже, так и не взорвалась. Собрав валявшиеся на снегу кое-какие уцелевшие вещи, мы набились в палатку и молча расселись на оленьих шкурах. Все ждали, что скажет Кузнецов.

-  О причинах пожара говорить сейчас не будем, - начал он, - забудьте об этом. Мы попали в сложную ситуацию. Но не безнадежную. О нашем месте посадки в базовом лагере приблизительно знают. Так как в положенное время мы на связь не вышли, нас через три часа начнут искать.

А сейчас надо сделать следующее. Часть людей под руководством Черевичного приведет в порядок посадочную полосу. Аккуратову - уточнить наши координаты, снять кроки льдины, а затем вместе с Патарушиным собрать все уцелевшие продукты и взять на строгий учет. Вопросы есть?

Вадим Петрович Падалко - второй штурман поднял руку.

-  Александр Алексеевич, может быть, вместо Патарушина сбором продуктов займется кто-нибудь другой, а мы с Германом постараемся разыскать в останках самолета магнето - ведь их было четыре. Двигатели только обгорели, и вероятно, магнето могли сохраниться. Если хоть одно уцелело, можно сделать искровую радиостанцию. Патарушин большой специалист в этом деле. По собственному опыту знаю - не будет радиостанции, отыскать нас на льдине, что иголку в стоге сена. Проволоку найдем и все сделаем как надо. Правда, радиус у нее будет километров сто и работать будет только на длинных волнах, но это все же выход.

-  Братцы, это я во всем виноват. Казните меня самой лютой смертью! - вдруг с надрывом воскликнул до сих пор молчавший Мякинкин. - Четвертую экспедицию я накрываю аварийную силовую установку специальным чехлом, чтобы не застыла. Отработаешь на связи минут десять - пятнадцать, накроешь чехлом, и к следующему сеансу она снова готова к работе. А тут я, растяпа, недосмотрел. Вот чехол меня и подвел.

Герман отработал ключом, и мы забрались в пилотскую кабину. Уж очень холодно было на ветру. Мороз, наверное, за сорок градусов. Только задремал, чувствую, что задыхаться стал. Открыл глаза - все в дыму. Растолкал я Германа, открыли дверь - а грузовая кабина вся в огне. Стали мы сбивать пламя: я - огнетушителем,