О.Генри: Две жизни Уильяма Сидни Портера - Андрей Танасейчук

Уильямс вспоминал: «…обычные посетители в кафешке начинали собираться по вечерам. Доктора, юристы, газетчики, художники, свободные литераторы, актеры, музыканты, изобретатели, клерки, инвесторы, страховщики, торговцы, печатники, политики, бухгалтеры, сапожники, лакеи, конюхи и извозчики из конюшни напротив — кого там только не было». Говорили обо всём: о политике, о городских властях, о ценах, обсуждали городские новости или просто толковали о погоде. Дискуссии разгорались по любому поводу. Кто-то проклинал начальство, кто-то изливал душу, рассказывая случаи «из жизни». О. Генри никогда не вступал в разговоры, но всегда внимательно слушал, попивая свой обычный напиток — виски с апельсиновым соком. Этот «клуб», утверждал Уильямс, был для писателя настоящим «золотым прииском материала для рассказов». «Никто не знает, — писал он, — сколько его маленьких шедевров родилось из характеров и историй, которые он там услышал. Он обладал очень чутким ухом и верным глазом и был очень короток на язык: он всё заказывал и заказывал выпивку и слушал, слушал и слушал до самой последней минуты самого последнего часа — и это длилось много-много вечеров»[254].

Едва ли, конечно, стоит возводить рождение сюжетов О. Генри исключительно к барам и салунам, а тем более к определенному «клубу». Этих источников было великое множество, и скорее всего, даже сам писатель едва ли мог точно указать их. Но то, что многие его истории были действительно «подслушаны» им в питейных заведениях, едва ли подлежит сомнению. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к его текстам — это и «Утраченный рецепт», и «Во втором часу у Руни», «С высоты козел»[255], да и многие другие новеллы из сборников «Четыре миллиона» и «Горящий светильник», что были сочинены писателем тогда, когда он жил на Ирвинг-плейс.

Обычный распорядок дня писателя, сформировавшийся уже в самые первые дни в Нью-Йорке и окончательно сложившийся на Ирвинг-плейс, был чаще таким: просыпался поздно, с утра писал — когда час, когда два; затем отправлялся на прогулку и завтракал (хотя время обычно шло к обеду). Иногда наведывался в редакцию (в «Санди уорлд», «Мансиз мэгэзин» или другое издание). Из редакции он возвращался домой в компании желавших проводить его приятелей-журналистов — Г. Холла или Р. Дэвиса, реже — У. Байннера или Дж. Мак Адама. Как правило, такая прогулка затягивалась допоздна, порой до глубокой ночи, поскольку по пути они заходили в разнообразные питейные заведения, где предавались обильным возлияниям. В другие дни он отправлялся в такие места один или же вместе с У. Уильямсом. Покидая последнее заведение (чаще всего им оказывался тот самый «клуб»), Портер обычно прихватывал с собой еще бутылочку — по возвращении домой ему предстояла работа, а без «допинга» — виски с апельсиновым соком — писать он не мог.

Судя по тому, что год от года росла не только его известность как писателя, но и творческая продуктивность, — такой стиль жизни его вполне устраивал и был плодотворен. Вероятно, он и не задумывался, насколько пагубен может быть сей Modus Vivendi для здоровья. Впрочем, «вторая жизнь» — под именем О. Генри — скорее всего, и не предполагала «забега на длинную дистанцию». Потрясения предыдущей жизни, видимо, были столь глубоки и серьезны, что о завтрашнем дне он не думал и в будущее не заглядывал. Жил одним днем.

«Богемное» (но вопреки названию, как мы видим, — весьма напряженное) существование прерывалось лишь изредка — на то время, когда к Портеру приезжали гости из Питсбурга: дочь Маргарет и теща, миссис Роч. В таком случае накануне квартира проветривалась, убиралась тщательнее, чем обычно, исчезали бутылки (главным образом пустые), а друзья получали «передышку». Не сказать, что Портер преображался внешне — он всегда был элегантным, — но в эти дни он всецело принадлежал дочери. Показывал город, водил по магазинам (с обязательным многочасовым посещением Пятой авеню), потчевал обедом у «Дельмонико»[256]. Специальный день непременно отводился путешествию на Кони-Айленд (Coney Island) — в Луна-парк. Трудно сказать, как относилась к этому развлечению уже немолодая миссис Роч, но Маргарет и ее отец были в полном восторге от немудреных аттракционов, цирковых представлений, клоунов, шатров с гадалками, стрельбы в тире, мороженого, сахарной ваты и сладкой газировки.

Впрочем, за годы жизни Портера на Ирвинг-плейс таких визитов было всего три или четыре (то есть родные навещали его примерно раз в год), и они не слишком нарушали привычное — «богемное» — течение его жизни. Однако он и сам время от времени устраивал «встряски» — себе и своим приятелям, побуждая кого-нибудь из них составить ему компанию и отправиться то на морскую рыбалку к Стейтен-Айленду[257], то на бейсбольный матч (туда его обычно сопровождали Г. Холл и Р. Дэвис — большие знатоки этого вида спорта и яростные болельщики), а то и просто окунуться в бесшабашную атмосферу Парка развлечений (Dreamland) на всё том же Кони-Айленд. Кстати, наблюдения, сделанные в этом месте, запечатлены в нью-йоркских рассказах О. Генри (например, в ироничном и неглубоком, но веселом рассказе «Линии судьбы»).

Мы упомянули почти обо всех близких знакомых О. Генри в годы его жизни на Ирвинг-плейс. Но тогда же завязались и еще два знакомства. Первое было заочным и длилось недолго. Второе, напротив, переросло в дружбу, которая продолжалась до последних дней писателя. Но оба напрямую связаны с литературной деятельностью О. Генри. Поэтому не упомянуть о них нельзя. Начнем с первого.

Если помнит читатель, в ответ на вопрос, почему он не пишет о женщинах «высшего круга», новеллист ответил: потому что не знает их. Он не грешил против истины: действительно он их не знал, но состоял в переписке с одной из них. Это — Мейбл Вэгнеллз — дочь совладельца крупного издательства Funk & Wagnalls Со. Инициатором этой недолгой, но интенсивной переписки[258] была сама мисс Вэгнеллз. Очарованная новеллами О. Генри, весной 1903 года она обратилась в редакцию журнала «Космополитэн» с вопросом: кто же этот таинственный автор — «мужчина, женщина или неприкаянное дитя»? Из редакции письмо переслали О. Генри. Тот ответил большим посланием. Так началась переписка. Она продолжалась всё лето, осень и первую половину зимы 1903 года (последнее письмо датировано декабрем 1903-го) — в то время Мейбл гостила у бабушки в городке Литополис, штат Огайо. В 1922 году, уже после смерти писателя, мисс Вэгнеллз, которая живо интересовалась литературой и сама хотела стать писателем, опубликовала его письма отдельной небольшой книжкой под названием «Письма в Литополис». Письма эти открывают нам особого О. Генри — внимательного, ироничного, рассуждающего о литературе и искусстве. На письма девушки он отвечал в шутливой манере, поначалу скрываясь под маской этакого не слишком образованного ковбоя («Я очень обрадовался Вашему письму, — писал он в ответ на первое послание Мейбл, — хотя оно и адресовано вроде как безликому существу. Вы спросите, почему? Знаете, у нас в Техасе народ в общем-то дружелюбный, и стоит нам завидеть человека даже за пять миль, как мы начинаем кричать: “Хеллоу, Билл!”… Ваше письмо было словно слабый голос из зарослей сассапариля: “Хеллоу, Билл, старина, образина лопоухая, что слышно?”»), а затем всё более и более раскрываясь.