Хребты Безумия - Говард Лавкрафт

На следующий день всю деревню охватила настоящая паника: перепуганные группки людей направились к месту вчерашних дьявольских событий. Две гигантские полосы разрушений протянулись от ущелья к двору Фраев, чудовищные отпечатки покрывали опустошенные участки почвы, а старый амбар с одной стороны был совершенно разрушен. Что касается стада, то найти удалось только его четвертую часть. Из коров некоторые были растерзаны, а оставшихся в живых пришлось пристрелить. Эрл Сойер предложил обратиться за помощью в Эйлсбери или Эркхам, но остальные утверждали, что от этого не будет никакого проку. Старый Зебалон Уотли, из той ветви Уотли, которая занимала промежуточную стадию между нормальностью и вырождением, выдвинул мрачные предположения относительно обрядов, которые, видимо, совершались на вершинах холмов.

Он происходил из семейства, где были крепки традиции, а потому его воспоминания о песнопениях внутри огромных каменных колец связывались не только с Уилбуром и его дедушкой.

И вновь тьма пала на пораженную ужасом деревню, слишком пассивную, чтобы организовать реальное сопротивление. В нескольких случаях семейства, связанные близким родством, собирались вместе и сидели в мрачном унынии под одной крышей, однако в большинстве случаев повторилось вчерашнее сооружение баррикад. Однако в эту ночь ничего не произошло, если не считать шума, доносившегося с холмов. Когда наступило утро, многие надеялись, что кошмар прекратится так же неожиданно, как и пришел. Нашлись даже отчаянные головы, предложившие совершить экспедицию в ущелье, в качестве оборонительной меры, однако они не рискнули подать пример колеблющемуся большинству.

Когда пришла очередная ночь, вновь баррикадировались входы в жилища, хотя на этот раз уже меньшее количество семей собирались вместе. Наутро и семейство Фраев, и домочадцы Сета Бишопа сообщили о волнении среди собак, а также о неясных звуках и запахах, различимых издали; между тем вышедшие поутру на разведку добровольцы с ужасом обнаружили свежие отпечатки чудовищных следов на дороге, опоясывающей Сторожевой Холм. Как и перед этим, обе стороны дороги несли на себе следы повреждений, вызванных прохождением гигантской дьявольской массы при этом конфигурация следов говорила о движении в двух направлениях, как будто движущаяся юра пришла со стороны Холодного Весеннего Ущелья, а затем вернулась обратно. У подножья холма тридцатифутовая полоса смятого кустарника вела вверх, и тут у наблюдателей перехватило дыхание, когда они увидели, что неумолимый след идет даже по наиболее отвесным, почти перпендикулярным земле участкам. Что же это было за кошмарное существо, если оно могло взбираться по практически вертикальной каменной стене; когда же исследователи взобрались по безопасным тропам на вершину, то обнаружили, что там следы кончаются, или, точнее сказать, поворачивают в противоположную сторону.

Здесь было то самое место, на котором Уотли разводили свои костры и пели свои дьявольские песни у камня в форме стола в канун Мая и во время Хеллоуина. Теперь этот камень лежал в центре обширною пространства, истоптанного циклопическим страшилищем, а на его слегка вогнутой поверхности находились густые и зловонные остатки той же липкой смоляной массы, которую обнаружили на полу разрушенного дома Уотли в первый день данвичского кошмара. Очевидно, что страшилище спустилось по той же дороге, по которой сюда поднималось, но пытаться что-либо понять было бесполезным: логика, разум, и нормальные представления о причинности здесь явно не срабатывали.

Ночь четверга началась примерно так же, как и предыдущие, однако закончилась куда менее удачно. Козодои в ущелье кричали с такой необыкновенной настойчивостью, что многие не могли уснуть, а где-то около трех часов ночи все телефоны вдруг зазвонили. Те, кто поднимал трубку, слышали, как обезумевший от страха человек кричал: "Помогите мне, о, Бо-оже!

…" и людям казалось, что грохот падения и треск прерывали разговор. Никто не решился выйти из дому и что-либо предпринять, и до самого утра неизвестно было, откуда раздался ночной звонок. Получившие его поутру звонили по всем номерам подряд и обнаруживали, что только номер Фраев не отвечал. Истина обнаружилась часом позднее, когда спешно собранная группа вооруженных мужчин подошла к дому Фрая в начале ущелья. То, что они увидели, было ужасно, хотя и не явилось неожиданным, Вокруг появились дополнительные проплешины на земле и множество страшных следов, но никакого дома уже не было. Он был смят и раздавлен, как яичная скорлупа, причем среди развалин не было обнаружено никого, ни живых, ни мертвых. Только вонь и липкая смола. Семейство Элмера Фрая исчезло из Данвича бесследно.

Между тем, более тихая, хотя, в духовном смысле, куда более резкая фаза кошмара мрачно разворачивалась за закрытой дверью уставленной книжными полками комнаты в Эркхаме. Загадочная рукопись или дневник Уилбура Уотли, присланная в университет Мискатоник для расшифровки, породила сильное беспокойство и затруднение среди специалистов по древним современным языкам; даже использованный в ней алфавит, хотя и не лишенный сходства с давно умершим, использовавшимся в Месопотамии, был абсолютно неизвестен самым крупным специалистам. Окончательное заключение экспертов оценивало текст, как шифрованную запись, составленную с использованием искусственного алфавита, и ни один из методов криптографии не дал никакого ключа к пониманию. Старинные книги из дома Уотли хотя и были исключительно интересными и в ряде случаев давали возможность открыть новые перспективные направления научных исследований, тем не менее ничем не могли помочь расшифровке текста рукописи. Одна из них, объемистый том с железной застежкой, также была написана с использованием неизвестного алфавита – совсем другой природы, и больше, чем что-либо другое, напоминавшего санскрит. Старый гроссбух был в конце концов передан доктору Эрмитэйджу, как из-за его особого интереса к семейству Уотли, так и в силу его обширных лингвистических познаний и знакомства с мистическими заклинаниями античных времен и средневековья.

Эрмитэйджу пришла в голову мысль о том, что алфавит может представлять собой средство, тайно использовавшееся определенными запрещенными культами, которые дошли о нас из глубокой древности и унаследовали многие формы и традиции от колдунов и волшебников Сарацинии. Однако не этот вопрос он считал наиболее важным, ибо не столь существенно было, по его мнению, знать источник или происхождение символов, которые явно использовались для зашифровки текста. Его убеждение состояло в том, что, принимая во внимание гигантский объем текста, пишущий вряд ли стал бы пользоваться иным языком, помимо родного, если не считать отдельных особых формул и заклинаний. Исходя из этого, он подошел к рукописи, предполагая, что основой ее является английский язык.