СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ - Матвей Барсов

Каково же было отношение фарисеев к христианству при данном случае? Ответить положительно на этот вопрос за неимением точных данных довольно трудно. Но на решение этого вопроса бросает некоторый свет повествование св. Луки о ходе совещаний членов Синедриона, по удалении из залы заседания св. апостолов Петра и Иоанна (Деян.IV, 15-17). Сам Дееписатель, не присутствовавший при этом, а равно и апостолы, выведенные из заседания, не могли знать о том, как и что рассуждали о них члены Синедриона. Поэтому нужно думать, что известие это почерпнуто от лиц, принимавших участие в заседании и во всяком случае — не от саддукеев, которые ни в каком случае не могли рассказывать о своих совещаниях, потому что это могло бы обнаружить если не бессилие их, то во всяком случае снисходительность и потворство по отношению к пропаганде пунктов фарисейского вероучения это не входило в интересы их партии. Отсюда можно с вероятностью предполагать, что обстоятельства совещания были переданы апостолам одним из фарисеев. Вероятность этого предположения усиливается тем обстоятельством, что в Синедрионе имел Своих почитателей И. Христос и что эти почитатели остались с прежними чувствами к Нему не только при последних днях земной жизни И. Христа, но и даже по смерти Его. С другой стороны, фарисеи, принадлежавшие к школе Гилела, во имя своих принципов не могли отнестись к христианству с той ненавистью и фанатизмом, с какими отнеслись саддукеи, потому что в проповеди о Христе они могли видеть проповедь тех нравственных начал, которые проповедовал Гиллел. Кроме того, до сих пор ничто не давало фарисеям права рассматривать христиан, как особую религиозную секту с учением, существенно отличным от их собственного. Наконец, не нужно забывать и того, что если бы разница в религиозных воззрениях и была замечена фарисеями, то эта разница заключалась только в вере во Христа, как уже пришедшего Мессию. Если даже эта вера не была в глазах фарисеев простой мечтательностью, то проповедь о Христе получила теперь другое значение для фарисеев. Христос, говорит Ланге, провозглашался теперь не как бедный выходец из Назарета, но как воскресший в ослепительном свете и окруженный небесным величием. И если они прямо не могли относиться с расположением к вере в воскресение мертвых, то на этот раз они могли отнестись к ней благосклонно, чтобы таким образом заставить саддукеев молчать о несостоятельности учения о воскресении. Итак, проповедь апостолов в данном случае затрагивала только принципы саддукейского вероучения; отсюда фарисеи могли рассматривать эту проповедь как такую, которая, нанося, с одной стороны, удар саддукейству — и, с другой стороны, распространяя фарисейские верования, оставляла в тени самих фарисеев; а такая проповедь не могла возбудить ненависти в фарисеях.

Надеждам саддукейской партии не суждено было осуществиться. В апостолах допрос не только не подавил мужества, но возбудил твердую и непоколебимую решимость проповедовать о Христе. Укрепленные св. Духом, апостолы решаются теперь перенести все пытки и мучения, чтобы «сделать то, чему быть предопределила рука Господня» (Деян.IV, 28-31). И, действительно, апостолы начинают с этого времени, по свидетельству св. Луки, с великой силой проповедовать о воскресении И. Христа. Эта горячая проповедь св. апостолов, тихая и сосредоточенная в себе жизнь христиан, наконец, обильные явления чрезвычайных даров св. Духа, — все это в совокупности производило настолько сильное впечатление на народ, что число верующих увеличивалось с каждым днем. Такое сильное влияние апостолов на народ, такое сильное распространение учения о воскресении Христа не могли не обратить на себя внимания саддукейской партии. Саддукеи теперь увидели, что религиозное самосознание народа пробуждается и что это пробуждение сознания склоняется далеко не к принципам их секты; они с ужасом теперь заметили, что их собственным религиозным убеждениям угрожает сильная опасность со стороны проповедников о распятом Христе. Деяния апостольские дают право думать, что саддукеи теперь опасались не одного только внутреннего подрыва своего авторитета, в смысле возможности окончательного неверия народа саддукейским принципам; можно думать, что они опасались теперь со стороны массы оскорбительных для них демонстраций. Саддукеи могли думать, что христианская партия, умножившаяся в числе своих последователей, так сильно воодушевленная верой в И. Христа и тесно сплотившаяся, благодаря общению имуществ, захочет теперь встать в открытую борьбу с ними, чтобы отомстить за позорную смерть своего основателя. Все это ясно видно из того тревожного упрека, с которым саддукеи обращаются к апостолам: «Вы хотите, — говорят они, — навести на нас кровь Того Человека» (Деян. V, 28). Таким образом, обстоятельства теперь требовали от саддукеев применения к апостолам скорейших и решительных мер, которыми они могли бы предотвратить угрожающую им опасность. И вот они прибегают к мерам репрессивным в той надежде, что такие меры, если совершенно не подавят дальнейшего распространения христианства, то, по крайней мере, неблагоприятно повлияют на внутреннюю жизнь общества и ослабят до некоторой степени силу христианства. В этих видах саддукеи схватывают апостолов и заключают их в народную темницу. Чудесно освобожденные из темницы, апостолы на другой день приводятся под конвоем в заседание Синедриона, где их обвиняют в нарушении запрещения — проповедовать о распятом Христе и хотят вынудить из их уст признание в замышляемом христианами мятеже. Скромные и вместе с тем полные глубокого смысла слова апостолов: «Богу должно более повиноваться, чем людям», вызывают в членах Синедриона чувства оскорбленного самолюбия и мелкого тщеславия. В этих словах саддукеи увидели, что авторитет их решительно не признается апостолами; указание же на желание Израилю спастись и на дарование прощения за вину по отношению к распятому Христу, как на цели проповеди христианства, возбуждает положительный гнев саддукеев. В этом ответе заключалось и обвинение их в неправосудии по отношению к невинному Страдальцу и снова дерзко высказывалось противоречие галилеян саддукейским религиозным воззрениям. Неудивительно, что саддукеи замышляют теперь убить апостолов (Деян. V, 33); это тем более неудивительно, что апостолы, эти простые рыбаки, присвояли теперь себе права публичной проповеди и заботы о спасении Израиля, — права, исключительно принадлежавшие аристократии иудейской крови — саддукеям.

Между тем интересы фарисейской партии почти не затрагивались настоящим положением христианства, ибо и до сего времени апостольская община стояла на почве закона Моисеева. Члены ее, как и прежде, проводили большую часть времени в притворе Соломоновом и исполняли все обрядовые предписания (Деян. V, 12-13) закона; держались, одним словом, всего того, что фарисеи могли ценить в каждом верующем иудее. Но фарисеи, несомненно, подозревали в христианах стремление произвести возмущение против саддукейско-ненациональной партии; это сильно сказывается в сопоставлении Гамалиилом пробудившегося христианского движения с лжемессианскими возмущениями, поднятыми Февдой и Иудой галилеянином. Но противиться возникновению и осуществлению этого стремления фарисеям не было цели ввиду того, что они могли извлечь отсюда выгоды для своей партии. Саддукеи, как мы выше заметили, находились во враждебных отношениях к фарисеям; но привилегии и выгоды их положения были предметом сильной зависти со стороны фарисеев; а потому свержение этой партии какими бы то ни было средствами, с высоты величия и возвышение сторонников своего толка было заветной мечтой фарисеев. В данном же случае христианство своей борьбой с саддукейством могло послужить осуществлению этой мечты. Но становиться открыто на сторону христианства фарисеи не решились, рискуя, в случае неудачного исхода борьбы, окончательно потерять свое и без того начинавшее падать влияние и не желая подвергнуться строгой ответственности за участие в возмущении, перед римлянами. Отсюда своим заступничеством за апостолов (Деян. V, 34-39) фарисеи, может быть, хотели только усыпить саддукейские опасения, навеянные им возраставшим религиозным движением и таким путем подготовить саддукеям ту серьезную оппозицию, став на сторону которой, они могли бы не сомневаться в благоприятном исходе борьбы. Такие надежды могли возлагать фарисеи на христианское движение, если бы оно в самом деле окончилось возмущением против саддукеев, как своих преследователей. Полагать, что фарисеи именно в таких видах заступались за христианство, мы могли бы в том случае, если бы можно было доказать, что Гамалиил был в настоящем случае выразителем общефарисейского мнения, если он своими устами выразил желания всей своей партии. Мы можем с вероятностью утверждать последнее на том основании, что Гамалиил был в Синедрионе представителем фарисейской партии; такое значение Гамалиила, как главы партии, открывается из того действия, какое произвела его речь на саддукеев: именно, синедрион не решается казнить апостолов, а ограничивается только бичеванием их. С другой стороны, Деян. V, 34; XX, 3 дают знать, что Гамалиил был одним из самых уважаемых раввинов, а XXVI, 5 — что он был строжайшим фарисеем, каковое направление сообщил своему ученику Савлу. Если это так, то интересы его партии были в высшей степени близки его сердцу, и в данном случае он мог легко прикрыть замыслы своей партии своей принадлежностью к снисходительной партии Гиллела. Но если бы это было иначе, то, по меньшей мере, было бы странно, что устами строгого фарисея, устами вождя фарисейской партии высказана была такая снисходительность по отношению к христианству. Если сам Гиллел учил не отделяться от своего общества, если отличительной чертой фарисейства было единодушие, то не было ли бы со стороны Гамалиила (внука Гиллела) изменой своему обществу такая беспричинная снисходительность к христианству, не было ли бы со стороны Гамалиила отречением от фарисейства, если бы он не воспользовался благоприятно сложившимися обстоятельствами для осуществления существенной цели фарисейства?! Мы думаем, что в данном случае в Гамалииле именно сказался фарисей, который, прикрываясь маской терпимости и упования на Бога, думал усыпить и уничтожить все опасения саддукеев относительно успешности предполагаемого христианского возмущения. — Но если Гамалиил был выразителем общефарисейских надежд на христианское движение, то, как отдельное лицо, он имел другие мотивы противиться кровавым преследованиям проповеди о Христе: эти мотивы заключались в его личной терпимости и благоразумии. Внук знаменитого Гиллела, усвоивший те симпатичные черты, которыми отличался его дед, Гамалиил не мог стать на сторону оппозиции христианству, этические принципы которого близко подходили к его собственным. Кроме того, как человек набожный, религиозный и благоразумный, Гамалиил не мог не понимать той истины, что исключительно человеческое дело не может быть прочным; с другой стороны, благоразумие подсказывало ему, что иерархия не должна наказывать гражданским порядком за проступки против религии. Климентины заступничество Гамалиила за христианство объясняют тем, что он будто бы был тайным христианином (1, 65); но это опровергается фактами: 1) что он был учителем Савла, но не спас его от ненависти к христианству, и 2) он до конца своей жизни принадлежал к фарисейской партии.