Хроники ветров. Книга суда - Екатерина Лесина

— Он хотел, чтобы я остался в Хельмсдорфе. Я нет. Он заставлял

Фома понял, что не сумеет объяснить этого давящего ощущения чужой воли, смешанной с чужим раздражением и обрывками чужих воспоминаний, но Карл понял.

— Вполне вероятно, что именно в тот момент нарушилось равновесие. Видишь, структура симметрична, вернее почти симметрична, но здесь, — указка коснулась явной дыры в созвездии, — отсутствуют три узла. Полагаю, не выдержали напряжения, что косвенным образом свидетельствует в пользу теории эксперимента, будь технология отработана, силу воздействия рассчитали бы. Но увы… ты как, еще не устал?

— Нет.

— Хорошо. Если станет плохо, говори сразу. Итак, возможно отсутствие узлов компенсировалось, поскольку ты до сих пор жив, да и изменения начались, правда, отчего-то замерли на состоянии первого цикла, что в принципе не возможно.

Фома потер виски, он не понимал, ни слова не понимал, точнее, слова-то как раз понятны, но общий смысл… узлы, изменения… как-то неправдоподобно звучит.

— Еще немного, хорошо? Или изменения опустим?

— Не надо, я буду слушать.

— Это хорошо, — серьезно сказал Карл. — Я постараюсь кратко. Переходных типов не существует, геном стабилен, либо человек, либо да-ори, либо тангр, а ты замер в самом начале превращения. При этом ДНК стопроцентно человеческое, а все изменения носят как бы внешний, искусственный характер. С этим еще предстоит разобраться. Ладно, давай к неприятному.

— А это было приятное?

Получилось улыбнуться, хотя огонь медленно расползался по крови.

— В целом да. Не знаю, в чем именно причина, в изменениях, которые стимулировались извне и потребовали большого количества энергии, или в той ведьме, что взломала сознание, но факт остается фактом, разрушение надкорковой структуры достигло критического уровня. Видишь красную зону?

Фома кивнул, говорить было невозможно, казалось, стоит открыть рот и боль выплеснется из головы, затопив весь мир.

— Вероятно структура пыталась самовосстановиться, однако в экстремальных условиях произошел неконтролируемый рост клеток, проще говоря, переродилась в опухоль.

— Умру?

Ответ был очевиден, слишком много красного на экране. И на этот раз Карл не стал пускаться в объяснения и коротко ответил:

— Да.

— И сколько осталось?

— Не знаю. Быстро развивается, в первый день помнишь томограмму делали? Площадь была около семи процентов, на вчерашний день уже двенадцать. Попробую химию, возможно, удастся чуть замедлить рост. Радикально было бы операцию сделать, но во-первых, я исследователь, а не нейрохирург, во-вторых, не уверен, что без надструктуры ты выживешь, ну а в-третьих, слишком поздно. Опухоль по лучам связи вглубь пошла, даже если срезать, то метастазы останутся, только хуже будет.

— Спасибо.

Фома смотрел на серо-желто-красную картинку, странно думать, что серое — это он, Фома, желтое — Голос, а красное — нечто иное, не имеющее разума и воли, но между тем способное убить и убивающее. Карл выключил экран и, присев напротив, тихо сказал:

— Мне действительно жаль, что так получилось, я бы хотел помочь тебе.

— Почему?

— Привык отдавать долги… пусть даже не свои. Единственное, что обещаю — боли не будет.

Карл сдержал обещание, от лекарств сознание падало в плотный туман. Он обитал в тонкостенных ампулах и уносил силы. После пробуждения Фома ощущал себя совершенно беспомощным. Ничего не хотелось делать. Даже есть было тяжело, поэтому Фома удивился, когда Карл принес стопку чистых листов и велел:

— Дописывай. Кхитар придумает что-нибудь со столиком, но просто лежать и умирать — это как-то тоскливо… да и книгу жаль, интересные мысли… новая библия нового времени.

Фома хотел сказать, что пишет он не библию, а просто о том, что в голову приходят, и вряд ли мысли эти кому-то интересны, но не сказал. Лень было. Шевелиться, дышать, есть… писать.

«Смерть, как прекращение земного существования, меня не пугает, скорее страшит то, какой она могла бы быть. Медленное угасание в мире, полным боли. Не знаю, можно ли это считать расплатой за совершенное мною зло, или просто неудачным завершением неудачной жизни, но и в первом и во втором случае итог один — я умру. Если верить старухе, утверждавшей, что души у меня нет, смерть эта будет окончательной. Жалею ли я о чем-либо? Пожалуй, нет. Мне стыдно за многие из совершенных мною поступков, равно и за многие из несовершенных, но я благодарен судьбе или Богу за то, что жил».

Подумав, Фома зачеркнул последнюю фразу, очень уж она напыщенной получилась. Почерк неровный, некрасивый, порой сложно прочитать, что написано, но работа странным образом придавала сил, вероятно, на это Карл и рассчитывал.

А насчет библии шутил… конечно, шутил.

Рубеус

Напиваться спиртом у Рубеуса не получалось, и он изобрел собственный рецепт. Спирт и шампанское, три к одному, не запивать, не закусывать, смешивать лучше всего в полторалитровом графине. Аккурат на пару часов забвения. К несчастью, алкоголь выветривался быстро, и постоянно приходилось смешивать новые и новые порции. А плевать, шампанского в Хельмсдорфе хватало, спирта тоже, вот чего не хватало — так это покоя.

Мика и Лют, Лют и Мика… иногда Дик… но чаще все-таки Мика. Уговаривает, требует, напоминает о каком-то долге, обязанностях… к Дьяволу обязанности, сами справятся. Они и раньше справились бы, ложь это все, что без него никак.

— Ты ведешь себя глупо. — Мика нервно расхаживает по комнате, взад-вперед, взад-вперед… каблуки стучат по паркету, и этот стук разрывает череп болью.

— Я еще понимаю день, ну два, ну три… но не месяц же! Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что ты уже месяц, как в запое?

Месяц? Странно, ему казалось, что меньше… хотя какая разница. Месяц, так месяц, главное, что графин снова полон, пузырьки шампанского поднимаются вверх, а резкий запах спирта щекочет ноздри.

— Ты даже не ешь! Я не понимаю, как ты вообще жив до сих пор.

Он тоже не понимает, ни как, ни зачем. Ради чего ему жить?

— О себе не думаешь, так хотя бы о нас подумай.

Не хочет он думать. Устал. Вкус у коктейля специфический… как бы выразился Карл? Горчит слегка? Ну горечь Рубеус потерпит, главное, что после определенной дозы наступает блаженное забвение.

— Дай сюда, — Мика пытается отобрать графин. Черта с два.

— Послушай, — она садится рядом, взгляд сочувствующий, только это ложь. Она постоянно врет, все вокруг постоянно врут, а он верит. Верил, поправил сам себя Рубеус, но больше верить не будет.

— Я должна уйти.

— Неужели?

— Ага, значит, дара речи ты не потерял, уже хорошо. Да, я ухожу, вероятно, навсегда.

— Куда?

— Вест-ирген, Западный Замок. Там новый Хранитель… я говорила тебе.

— Не помню.

— Ну конечно, странно, что ты собственное имя помнишь. Серж предложил мне место личной помощницы, я согласилась. Не держи на меня зла, я всего лишь хотела жить нормально. — Мика поднялась и, подобрав с пола пустую бутылку из-под шампанского, сказала. — Сегодня Карл должен быть. Он просил, чтобы ты не сильно напивался, вроде бы как разговор предстоит серьезный.

Она ушла, и вместе с ней исчез яркий свет и раздражающий стук каблуков. Вест-Ирген, новый Хранитель… наверное, это важно, но Рубеусу все равно. Графин полон на треть, а легкие пузырьки шампанского уже почти погасли. Плохо. Добавить, что ли? Но тогда надо вставать и идти за новой бутылкой, а лень. И Рубеус выпил так. Если повезет, то визит Карла он проспит.

Не повезло. Вице-диктатор появился как раз тогда, когда Рубеус смешивал новую порцию.

— Спирт и шампанское? Сам додумался? — Карл был свеж, бодр и весел.

Сукин сын.

— Я? — переспросил Карл, отбирая графин. Оказывается, Рубеус произнес это вслух, но стыдно не было. Было все равно, вот графина жаль, теперь придется искать другую тару.

— Возможно я — сукин сын. А ты — щенок, издыхающий от жалости к самому себе.

Карл отхлебнул напитка и вынес вердикт.

— В целом неплохо, но классические пропорции данного коктейля один к одному, и шоколадная стружка нужна, красиво получается. Правда, чрезмерное увлечение чревато сильнейшим похмельем, ну да ничего, переживешь. Поговорим?

— Уходи.

— Позже. Сначала поговорим, — не дожидаясь приглашения Карл уселся в кресло, а графин поставил рядом. — Знаешь, долгая жизнь имеет ряд недостатков, одним из которых является скука. Время идет, а по сути ничего и не меняется. Техника — это да, но люди… или не-люди. Те же отношения, те же проблемы, те же ошибки. Постепенно это начинает раздражать. Молчишь? Ну молчи, твое дело. Слушай, у тебя здесь кроме шампанского и спирта что-нибудь имеется? Коньяк, вино, виски…

— Там. Должно быть. — Рубеус попытался встать, чтобы показать, где находится бар, но пол под ногами неожиданно качнулся вправо, потом влево…