Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

интернету предсказывают этот их чудовищный сухой ветер. Он приносит воздух пустыни и пыль, пыль, пыль…

– Ой, да пускай ветер, только бы она скорее вернулась! Как ты думаешь, позвонить ещё раз? Или может, пойдем ей навстречу?

– Сандра, ты же прекрасно знаешь – лучше не надо. У нас окна выходят на другую улицу. Значит, в окно смотреть бестолку. И я слушаю. Здесь слышно каждое слово. А прохожие любят поговорить! Я уже научилась различать иврит, арабский и славянские языки, правда никогда не знаю -какие. Я слушаю, может, и её услышу. Стоп. Мне кажется… Точно! Ключ в замке! Ману, Ману, Ману!

Лица вошедшей, влетевшей, вернее, в комнату, женщины было почти не разобрать. Голову её до середины лба закрывала чёрная монашеская хламида с белой полосой. Дальше почти вплотную следовали солнцезащитные очки. Тоненькая фигурка тоже терялась в одеянии монахини. Она молча остановилась и судорожно вздохнула.

– Что стряслось? Почему ты не откликалась? Где телефон? Ты цела? Почему ты молчишь? – посыпались вопросы, но Ману плавно и по-прежнему без звука опустилась на пол.

– Господи, она без сознания, ты взгляни, у неё одежда… – задохнулась от ужаса Франциска.

– Так, выключили эмоции. Да, платье разрезано ножом, порвано и всюду грязь. Быстро, всё это снимаем, и неси, что нужно. Я её пока осмотрю.

Решительно скомандовала Сандра. Она умело высвободила Мануэлу из спеленавшей ту мешающей одежды, убедилась, что ран нет и, с неожиданной для её небольшого тела силой, легко подняла подругу с пола, перенесла на софу и положила той под ноги подушку.

– Франци, это больше всего похоже на шок. Дыханье слабое, пульс тоже. Она совсем бледная. Померяешь ей давление и давай сразу инъекцию. О, она, слава богу, приходит в себя.

Веки бледной как бумага Мануэлы действительно задрожали, и она открыла глаза.

Франциска со шприцем наизготовку застыла, а потом радостно зашептала.

– Успокойся, мы с тобой, ты дома. Ты нам только объясни, должны мы срочно что-нибудь… ?

– Я в порядке. Нгуен… Нгуен тяжело ранен. Его скорая увезла. Это что-то незнакомое. Какие-то…

– Кто? Террористы? Местные проблемы? Фанатики – арабы?

– Нет.

– Тогда здешние фанатики – ортодоксы? Иудеи? Этих тоже хватает.

– Понимаешь, они все вместе. Это… это фанатики-мужчины!

Примерно через час чисто вымытая и переодетая Мануэла в лёгких белых брюках и свободной блузе из сиреневого шёлка сидела у стола, обложенная подушками, со стаканом виноградного сока в руках и рассказывала.

– Ману, ты пей, не забывай. Пей маленькими глоточками. Сыр с зеленью и курицу ела? – беспокоилась Сандра.

– Ела она, я проверила. Понемножку, правда, – подтвердила Франциска. А много и не надо. Слушайся доктора, девочка.

– Теперь я должна тебе сказать по правилам игры, что я и сама доктор, а по сему…

– Ну, вот ты, наконец, улыбнулась, – обрадовалась Сандра.

– Хорошо, где я остановилась? – Ману поставила стакан на стол.

– Значит так. Мы пришли в приличный квартал. Здесь в Нетании вообще настоящих трущоб нет. Город молодой. Но среди сносных домов один маленький такой, плохонький был, а в нём подвал. Нгуен меня привёл, зашёл в чулан, и я протиснулась в эту дыру. А там, великий боже! Окна нет. По стенам нары. Голая лампочка едва светит. И на четырёх квадратных метрах – шесть человек, а двое из них с младенцами. Нет, ты представляешь себе, эти несчастные девки – сами убогие, больные, но ведь они ещё и разносчики инфекции! И их нанимают – страшно сказать даже – готовить еду, ухаживать за детьми! И с ними спят. За деньги, и без денег, добровольно и насильно! Ой, я не могу!

– Ману, ну перестань плакать. Ты привыкнешь. Для того мы и здесь, чтобы им помочь.

– Ты права. Я всех осмотрела. Обработала язвы, сделала инъекции и всё такое. Но это ж нелегалы. Они всего боятся и одновременно ничего не могут. Не могут объявиться – вышлют из страны. Значит, не могут получить стационарное лечение, регулярные обследования. Не могут прекратить эту свою… деятельность, переменить образ жизни. Однако, надо делать, что можно.

И вот, только я договорилась, что детей заберут в миссию в ясли. А это совсем не просто было – договориться. Одна почти английского не понимает, а другая напугана разговорами, что её ребёнка могут отнять насовсем. Но, слава богу, удалось убедить. Нгуен позвонил, из миссии приехала машина, и малышей увезли. Итак, не проходит и пяти минут, как вдруг – крик, визг на иврите, на арабском и ещё, я не поняла, на каком! Свет погас. Тёмные мужские фигуры, полный хаос, там же не повернёшься! И стон! Это Нгуен бросился нас защищать, и его ранили. Одно сквозное в мякоть руки, а другое проникающее, нехорошее такое ранение.

Шуму много получилось, крови тоже. Нападающие, наверное, испугались и удрали. Я первую помощь оказала. Соседи прибежали. И вот пока «скорую» ждали, я позвонила аббату, а он сказал: «Если больше ничем не можешь помочь, уходи! Постараемся к себе внимания не привлекать. Ну, видели рядом монахиню, она сделала перевязку и ушла. Нгуен, как в себя придет, о тебе ни слова не скажет. А там посмотрим». И я ушла. Не знаю, как до вас добралась. Плохо соображала.

– Подожди, а полицию вызывали?

– Сразу – нет. Только когда скорая приехала. Девчонки из своего подвала немедленно испарились.

– А телефон?

– Кто-то из нападавших мой сразу растоптал. А тот – Нгуена остался у него. Теперь вы всё знаете.

– И кто же это был, что за люди? Ты сказала такую странную вещь…

– Они приляпали там листовки на стену, а одну сунули в мою сумку. Можешь почитать.

Сандра открыла большую докторскую сумку с множеством отделений и вытащила оттуда ярко-жёлтый листок, исписанный сверху крупным чёрным шрифтом. Внизу был нарисован мощный атлет, а перед ним коленопреклоненная женщина. Из его рта в красном пламени вырывались буквы, похожие на змей.

– Мир принадлежит нам, – с недоумением медленно прочитала Франциска, – подчинение или смерть!

Тут внизу меленько ещё всякая абракадабра: женщине надлежит знать своё место, не сметь, не позволять себе, и т. д. Но интересно – всё написано на четырёх языках. Один – английский. Потом арабская вязь. Следом явно иврит. И наконец…

– Дай, я взгляну, – Мануэла потянулась к листовке, – мне было не до того, а теперь… Так это греческий! Я хочу сказать, греческий язык -современный.

– Очень странная выходит история! В этой стране – сосредоточии всяческих религиозных борений, войн, священных реликвий, храмов и камней, где все вечно сражаются со всеми из-за разных богов, мы становимся жертвами разноязычной