Антитело - Андрей Тепляков

Это произошло много лет назад, когда Анна была маленькой девочкой. Стояла грибная осень. Ужасно красивая, наверное самая красивая осень в ее жизни. Воздух пропитывал запах предстоящей зимы, прелых листьев и молока. В том году мать впервые взяла ее с собой собирать грибы. До этого Анна никогда не была в лесу по-настоящему, никогда не заходила туда глубоко.

Лес поразил ее.

Эти огромные стволы, устремляющиеся в самое небо, эти мощные корни, словно связки вен, вспарывающие землю, это скопище жизни — на каждом сантиметре, на каждой песчинке, как будто она оказалась внутри гигантского организма. И Анна чувствовала его, чувствовала целостность леса, не общую сумму кустов, травы и деревьев, а нечто большее — бесконечное, распределенное существо. Если стоять тихо, то можно было услышать его дыхание, почувствовать, как оно шевелится. Это напугало маленькую девочку, и она обхватила ноги матери, уткнувшись лицом в старые брюки. Мать положила руку ей на голову и погладила по волосам. Анна ничего ей не сказала, а та не спрашивала. Они обе знали, что произошло. Это было одно из первых «особых» открытий девочки, ей еще только предстояло увидеть окружающий мир своим собственным, отличным от других, взглядом. Осознать, что она не такая, как все, и мир не такой, как говорят в школе.

И сейчас, спустя много лет, лишь закрыв глаза, Анна легко вернулась в ту давнюю осень и опять могла видеть и чувствовать то, что видела и чувствовала маленькая девочка с грязными коленками и косичкой, похожей на крысиный хвост — ту самую мощь, бесконечную и непреодолимую, текущую между деревьев мощь Леса. Бескрайнего существа, такого чужого и, одновременно, такого близкого.

«Он противостоит нам. Не знаю как, не знаю почему, но это он!»

Анна снова посмотрела на Федора. Он лежал тихо, только грудь его почти незаметно вздымалась и опадала в такт редкому дыханию.

Сытин красил стену сарайчика, когда у забора просигналила машина. Он отложил кисть и отступил назад, чтобы полюбоваться результатом. Получалось недурно. Он чихнул и приложил руку ко лбу. Лоб был горячим.

Пегая, покрытая коричневыми пятнами грунтовки, словно леопард, у ворот стояла потрепанная «копейка». Сергеич, навалившись на хлипкие доски забора, радостно приветствовал соседа.

— Здорово! Хреново выглядишь!

— Садоводов приветствую, — сказал Сытин, пожимая протянутую руку. — Что-то неважно себя чувствую.

— Да…, — протянул Сергеич. — Тут, б..дь, эпидемия какая-то! Вся Титовка дохает.

Сытин насторожился.

— Правда?

— А то! Я заходил к соседям, так они там все в соплях сидят. Я в Горенино собираюсь, хотел спросить, не нужно ли чего. Вот — они мне целый прейскурант для аптеки дали.

Сергеич вытащил из кармана бумажку и продемонстрировал список.

— Видал?

Сытин настороженно кивнул.

— Я еще по другим прошелся — везде одно и то же. У нас тут что-то завелось — факт! Тебе самому ничего не нужно?

Сергеич вдруг закашлялся — громко и надсадно, прикрывая лиловые губы широкой лопатой ладони. Одновременно он попытался убрать список в карман, но трясущаяся рука никак не желала слушаться. Сытин уставился на нее, на стариковские бляшки на коже и почувствовал себя нехорошо.

«Эпидемия… Черт меня возьми, в мае эпидемия!»

У него появилась уверенность, что зараза эта не простая.

«Может быть, птичий грипп. Или даже того хуже!»

— Ну, так что? — спросил Сергеич, справившись с приступом. — Надо тебе чего?

— А? Да! Да. Возьми аспирина. И «Фервекс» возьми. Сейчас я тебе денег дам.

— Ты только мне на бумажку напиши. И не волнуйся — отчитаюсь, как в сберкассе!

Сытин быстро пошел к дому. В прихожей завывал пылесос — жена занималась уборкой. Увидев хмурое лицо мужа, она выключила аппарат и отложила шланг в сторону.

— Что-то случилось?

Сытин прошествовал к комоду и принялся рыться в ящиках в поисках шкатулки с деньгами, попутно пересказывая ей все, что услышал от Сергеича. Некоторое время она удивленно и настороженно его слушала, а потом села за стол и стала что-то быстро писать на блокнотном листе. Кончив, она встала и передала свои записи мужу.

— Вот. Пусть купит по этому списку.

— А денег хватит?

— Хватит.

Сытин кивнул и вышел, увидев краем глаза, как жена перекрестилась. Как всегда, этот жест вызвал у него раздражение. Убежденная баптистка, она — «уж будьте уверены!» — наверняка усмотрела в происходящем руку Господа. По возвращении предстоял очередной теологический спор.

«Просто удивительно, как в этой женщине уживаются религия и здравый смысл! Совершенно непонятно»

Он вышел на улицу, тщательно прикрыв за собой дверь. В прихожей снова зажужжал пылесос.

«Чудны дела твои, Господи!».

— Где Глеб?

Сергей с трудом разлепил горячие веки и сел на раскладушке.

— Что, солнышко?

— Где Глеб?

Аленка сидела на кровати, разглядывая с рассеянным удивлением пятно крови на подушке. Утром Сергей губкой обтер ей лицо, но постельное белье не тронул, не решаясь тревожить сон дочери. По крайней мере, в такую причину он заставил себя поверить, гоня прочь мысль о том, что просто не смог бы поднять девочку. Не было сил.

— Глеб ушел.

— Куда?

Сергей потер лоб. Выдумывать что-то он был не в состоянии.

— Не знаю.

Аленка встала, покачнулась, и обвела взглядом комнату, будто видела ее впервые. Описав полный круг, она снова посмотрела на отца.

— Я есть хочу.

— Пойдем. Приготовлю тебе что-нибудь.

Они прошли на кухню, и Сергей сварил ей макароны. Он сел на стул и с умилением смотрел на то, с каким аппетитом ест девочка. Самому есть не хотелось — готовка лишила его последних сил. Он сидел, с трудом дыша через воспаленное горло, и любовался на дочь.

— Он уехал домой? — спросила Аленка.

Рот ее был набит макаронами и, когда она говорила, можно было увидеть белую массу у нее на языке.

«А раньше она их терпеть не могла»

— Кто, милая?

Девочка скорчила досадливую рожицу.

— Глеееб! — протянула она противным и требовательным голосом.

— Нет. Не уехал. Он просто… ушел.

Аленка кивнула и вернулась к своим макаронам, больше не задавая никаких вопросов. Только на лбу у нее появилась тонкая морщинка, будто она размышляла о чем-то. Сергею очень захотелось знать, о чем она думает. Что за мысли вертятся в этой маленькой странной голове? Он знал, что девочка не ответит. Она сильно изменилась за последнее время. Все изменилось. Ему показалось, что известие об уходе Глеба ее успокоило. Она как-то расслабилась, словно обмякла.