У каждого свое проклятье - Светлана Демидова

С трудом отдышавшись, но все еще продолжая содрогаться всем телом, Марина повернулась к своему мучителю. Он так и лежал ничком возле нее, уткнувшись лицом в траву.

— Э-э-э… — еле слышно позвала его она и осторожно ткнула в бок ногой. Корсаков не пошевелился. — Да что же это такое… — всхлипнула Марина и попыталась развернуть мужчину лицом к себе. Голова его неестественно откинулась, и на нее уставились остекленевшие, невидящие глаза. Марина отпрянула. Что с ним случилось? Неужели мертв? Но почему? Она же не могла… Но будут думать, что она… Какой кошмар…

Марина вскочила с земли. Ее шатало из стороны в сторону, но она заставила себя идти. Надо добраться… лучше всего до церкви… и все объяснить. Ей нельзя в тюрьму, у нее дети… Анечка и Сережа… Но почему же улица будто вымерла? Где же люди? Ах, вот же… Идет человек… Быстро идет… Да это же отец Дмитрий…

— Марина Евгеньевна! — крикнул уже бегущий ей навстречу мужчина.

Марина с облегчением улыбнулась разбитым ртом, сознание тут же уплыло, и она рухнула ему под ноги.

* * *

— Ну наконец-то! — Марина услышала знакомый голос и открыла глаза. Перед ней, лежащей на кровати, сидел отец Дмитрий и держал ее за руку. — Мариночка, как вы?

Марина хотела сказать: «Нормально», но распухшие губы не слушались, и из них вырвались маловразумительные звуки.

— Ничего не говорите, если вам трудно, — поспешил сказать отец Дмитрий, продолжая сжимать ее руку, но Марине нужно было говорить. Она действительно чувствовала себя вполне прилично, если не считать некоторой слабости и боли в разбитых губах. Она осторожно приоткрыла рот, пошевелила губами, как бы разминая их, и уже вполне внятно спросила:

— Что с ним?

— С Корсаковым?

— Да.

— Инфаркт.

— Он жив?

— Пока да.

— Что это значит?

— Это значит, что он допился до тяжелейшего инфаркта. Сейчас находится в реанимации, но шансов выжить у него мало.

— Это я виной… — пролепетала Марина.

— Нет же! — горячо воскликнул отец Дмитрий. — Да вы и сами знаете, что это не так! Вы сами от него пострадали! Скажите, Мариночка, что он сделал? Что?! Может быть, надо…

— Ничего не надо… — Марина покачала головой. — Он… не успел…

Отец Дмитрий облегченно выдохнул и прижал Маринину руку к своим губам. Она с изумлением, разбавленным ужасом, смотрела на него. Дмитрий почувствовал ее взгляд, оторвал губы от руки и посмотрел ей в глаза. Они показались Марине потемневшими и не таким прозрачными, как раньше.

— Что с вами, отец Дмитрий? — еле слышно спросила она.

— Да какой я для вас… отец… Я просто Дмитрий… Дима… Мы с вами почти ровесники… Простите меня…

— Да за что?

— Я не должен был оставлять вас одну. И вообще, не надо было вас сюда тащить. Я вполне мог бы и один справиться.

— Но я сама хотела поехать, — возразила Марина. — Мне это нужно было, понимаете?!

— Понимаю, но мы все вместе… в смысле… Епифановы… могли бы уговорить вас остаться в Петербурге с детьми.

— Не уговорили бы. Вы даже не представляете, в каком нервном напряжении я там находилась. Дело могло кончиться какой-нибудь психушкой… Мне надо было действовать.

— Как видите, ничего хорошего из этого не вышло, — заметил отец Дмитрий.

— Ну… я все-таки жива… и практически здорова…

Марина села и даже спустила ноги с кровати. Дмитрий расставил вокруг нее руки, будто боялся, что она непременно упадет.

— Да что вы… Дмитрий… — Марина с трудом произнесла его имя без слова «отец». — Я в порядке… честное слово… Вот смотрите… — Она встала, и ее тут же повело в сторону.

Он вынужден был подхватить ее, и она невольно оказалась в его объятиях. Их взгляды встретились, и Маринино сердце пронзила такая боль, что захотелось плакать. Ее глаза увлажнились, и Дмитрий сказал:

— Не надо плакать, Мариночка… милая Мариночка… Все хорошо… Все теперь будет хорошо…

Он прижал ее к себе, и она с удовольствием прижалась к его рубашке, пахнущей горьковато-сладковатыми запахами церкви. Чуть отстранившись, но вовсе не желая, чтобы он выпустил ее из своих объятий, Марина спросила:

— Вы уверены, что все теперь будет хорошо?

— Конечно же будет… но не сразу… Ничего не случается вот так, сразу… оттого, что кто-то вознес Господу одну молитву… — ответил он, не выпуская ее из кольца своих рук.

— И что же дальше? — спросила она, имея одновременно в виду и Корсакова в инфаркте, и больше всего их неожиданные объятия.

— Выходите за меня замуж, Мариночка… — прошептал ей в ухо Дмитрий.

— Я не могу… Дима… — так же тихо ответила она.

— Почему? Я… я неприятен вам?

— Дело не в этом… У меня дети. Сережа уже почти совсем взрослый. Он не поймет. Не простит… Да и никто не простит… Со смерти Алексея прошло чуть больше года… А если вспомнить еще и Павла…

— Я думаю, что и Павлу, и Алексею хотелось бы, чтобы вы были счастливы… разве нет? Они же любили вас.

— Да… они меня оба любили. А я… я очень любила Алексея. И мне странно, Дима… — она вскинула на Дмитрия измученные глаза, — что все так быстро случилось…

— Что именно?

— Вы… Вы случились…

— Пути Господни неисповедимы, Мариночка… Быть может, все и должно было так случиться, чтобы мы встретились… Нет, я не то говорю… Мы встретились потому, что все случилось именно так, а не иначе…

— И все же… — начала Марина и надолго замолчала.

Дмитрий погладил ее по волосам и сказал:

— Мариночка… вас ведь тоже тянет ко мне… я это чувствую… Не противьтесь своему естеству. Ничего плохого в этом нет. Выходите за меня замуж…

— Да не могу я третий раз за Епифанова… Это уже за гранью… нормы…

— Любовь — она вообще за гранью…

— Любовь…

— Конечно… Я полюбил вас, как только увидел. Это тоже можно считать выпадением из нормы. Я вас не знал совсем, а уже понял, что передо мной стоит самая главная женщина моей жизни. А вы… вы не торопитесь мне отвечать отказом, Марина. Я все понимаю. Наши жизни различны. У вас в Петербурге много дел, связей, работа… Мы вернемся в Питер, отчитаемся перед родственниками, а потом я уеду. А вы дома, в спокойной обстановке подумаете над моим предложением. Я не смею ни на чем настаивать. Только… если вы вдруг, на мое счастье, согласитесь, то многое в вашей… или моей жизни придется менять. Это все тоже надо обдумать. Надо отделить главное от неглавного. Что-то можно рушить без сожаления, что-то — нельзя ни при каких обстоятельствах. Здесь главное — не ошибиться и сделать правильный выбор.

— Я… я не знаю… что сказать…

— Вы только скажите, Мариночка, могу я хотя бы надеяться…