В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд

На самом деле все могло быть наоборот. Задолго до прихода ислама ученые, работавшие над другими священными текстами, неумышленно продемонстрировали тревожную истину: чем больше почтительное благоговение, с которым люди относятся к тексту, тем более полной может быть амнезия в отношении обстоятельств его появления. В Ираншехре Пероза зороастрийцы, адаптировавшие наследие древних книг к политическим требованиям своей церкви, не колеблясь, переместили место рождения Заратустры в Мидию. Талмуд, конечно, являлся важным проектом, который должен был продемонстрировать, что Моисей чувствовал бы себя дома в иешивах Суры и Тивериады. Христианские богословы, желая установить первенство собственной веры, написали множество комментариев к Танаху, доказывая, что Ветхий Завет – на самом деле предвестник Христа. Если приверженцы эволюционирующей религии ислам, столкнувшись с писаниями несомненной святости, но изобилующими фразами, которые они едва могли понять, серьезно занялись толкованием тайн, не как историки, а как люди, желающие понять деяния Господа, они все равно не смогли бы сделать ничего, что до них не делали мобеды, раввины или епископы.

Чтобы установить, когда именно был создан Коран и действительно ли он является аутентичным источником сведений о жизни пророка и его времени, важно очистить его от комментариев, которые плелись вокруг священного текста начиная с IX в., чтобы увидеть его неприукрашенным. Но это нелегкая задача. Те же самые неясности, которые подсказали мусульманским ученым создать целый ряд комментариев и биографий пророка, делают, мягко говоря, затруднительным чтение священной книги мусульман в свете одного только Корана. В отличие от Библии, в которой упоминается много датируемых правителей, начиная от Кира и до Августа, Коран проявляет весьма прискорбное для любого историка отсутствие интереса к геополитике. На его страницах называются в основном ангелы, демоны и пророки. Четыре раза упоминается сам Мухаммед. Есть еще некая таинственная фигура – Зейд, который одновременно является бывшим мужем одной из жен пророка и его приемным сыном. Традиция идентифицирует его как бывшего раба, который погиб в бою, став ранним мучеником ислама. Наконец, есть еще неверующий по имени Абу Лахаб, который появляется в биографии пророка как его дядя, осужденный вместе с женой гореть в «пламенеющем огне»24. Никакие другие современники Мухаммеда по имени в тексте не упоминаются. Коран сфокусирован не на личном, а на божественном. Перед грандиозным масштабом сияния, в котором всесилие Господа может быть и очень личным, и космическим, его присутствие может быть ближе к верующему, чем его «шейная жила»25, и дальше, чем самая далекая звезда во Вселенной, что такое простой смертный? Голоса в Коране принадлежат Богу и Его пророку, больше никого не слышно.

Но это вовсе не говорит о том, что в диалогах Корана нет смысла. На самом деле это дискуссионная книга. Но голосов тех, кого презирают или ругают, не слышно, их верования остаются неизвестными. Их называют Mushrikun – мушрик – те, кто виновен в ширке. Такое обвинение – вера в то, что сверхъестественные существа могут быть партнерами Бога и вполне подходящими объектами для поклонения, – стало в исламе самым непростительным из грехов. И среди мусульманских ученых окрепла уверенность, что мушрик – это идолопоклонники и язычники, благоговевшие перед животными и камнями. Но Коран этого вовсе не утверждает26. Если основываться на одном только свидетельстве священного текста, мушрик делили целый ряд верований с иудеями и христианами, не говоря уже о самом пророке. Мир создан одним Богом; Он слушает тех, кто к нему обращается – молитвой или паломничеством; Он правит как властелин ангелов. Понятно, что все сказанное было общим для Мухаммеда и его оппонентов, как и знакомство с персонажами Библии, – это в Коране считалось само собой разумеющимся. Согласно пророку, мушрик ошиблись в том, что уверовали в шокирующую идею: что Бог – отец ангелов, который будет прислушиваться к любым молитвам, обращенным к нему при их посредстве. Хуже того: в мире, где ни один мужчина не сомневался в своем превосходстве над женщиной, мушрик допустили обращение ангелов, слуг Милостивого, в женщин27.

Было ли это действительно тем, что сделали мушрик, – вопрос, конечно, сложный. «Чему следуют те, кто призывает, опричь Бога, соучастников ему? Они следуют только мнению, делают предположения»28. Вряд ли, справедливости ради следует отметить, судя по самой подробной каталогизации того, во что могли верить мушрик. Пророк явно не был энциклопедистом, ему не хватало ненасытной страсти Епифания к каталогизации точных деталей глупых поступков своих оппонентов. Кем бы или чем бы ни являлись мушрик, их невозможно увидеть – разве только сквозь плотную пелену полемики. Определенно в самом факте их существования нет абсолютно ничего, что помогло бы нам узнать, когда они процветали.

К счастью, Коран все же не пустился в свободное плавание при полном отсутствии исторических якорей. Среди его 114 глав – или сур – все же есть редкие ключи, которые указывают нам на вероятные даты их создания. В одном, по крайней мере, мы можем быть уверены: его окончательная форма относится к значительно более позднему периоду, чем сокращение Самуда – большой конфедерации арабских племен, использованной римлянами, о которой упоминает пророк в качестве примера земного величия, подорванного и униженного. Было время, говорит он, когда Бог «поставил вас наместниками и поселил вас в этой земле, долины ее вы заняли каменными зданиями, в горах иссекли себе дома»29. Все это длилось до тех пор, пока в качестве платы за отклонение от прямого и строгого они были ниспровержены. Если упоминание Самуда подразумевает знакомство пророка с проблемами римского владычества, тогда оно подтверждается другим стихом, единственным во всем Коране, где называется современная власть: «Римляне побеждены в близкой от этой земле, но они, после того как были побеждены, сами победят после нескольких годов»30. Трудно сказать, на что еще указывает эта ссылка, если не на утрату Палестины, захваченной Хосровом II. Пророчество кажется кратким и брошенным на ходу, но его выводы очень важны. Такой ужасной была великая война между Персией и Новым Римом, ее результатом стали такие страшные разрушения, что ее эхо докатилось даже до тронного зала небесного царства. Ведь, в конце концов, ни один другой земной конфликт не стал подсказкой для долгосрочного прогноза от самого Властелина Мира.

Все это подводит историка к очевидному и приятному выводу. В сравнении с болотами и зыбучими песками других источников о жизни пророка книга откровений предлагает нечто более ценное, сравнимое с островком твердой земли в трясине. В отличие от свидетельств, которые дают хадисы, многочисленные жизнеописания Мухаммеда и комментарии к Корану, представляется, что текст самой священной книги мусульман действительно восходит к времени жизни пророка. Это делает его, если не считать несколько других, очень коротких и таинственных, документов нашим единственным базисным источником, повествующим о его деятельности. Иными словами, только в нем следует искать ключи, касающиеся жизнедеятельности пророка. Восстанови их – и появится возможность найти в Коране информацию не только о личных обстоятельствах пророка, но и кое-что еще более ценное – широкий контекст века.

Возьмем, к примеру, стих, который предсказывает, какой из двух великих имперских народов победит в великой войне.

В предположении, что Бог благоволит к делу римлян и что их судьба имеет воистину космическую важность, нет ничего отличного от собственного неувядаемого самомнения римлян. В Коране тоже можно заметить слабое эхо боевой трубы Ираклия, поднимавшего империю на бой. «Тебя спрашивают о Двурогом»31 – по-арабски «Зю-ль-канейне». Это – титул великого правителя, который дошел до края земли и построил там ворота из железа, облицованные бронзой, тем самым пленив волнующиеся орды Гога и Магога. Для мучимых мыслями об апокалипсисе римлян эта биография указывает только на одного человека, тем более во время правления Ираклия. Александр Великий, покоритель персов, тюремщик Гога и Магога, – в последнее время его имя было на устах у всех христиан. Среди триумфов и унижений великой войны против Ираншехра римские пропагандисты неоднократно тревожили его память. В 630 г., когда Хосров наконец был свален и Ираклий готовился войти в Иерусалим, в Сирии стали рассказывать сказочную историю, явно написанную на злобу дня и изображающую Александра32. Великий завоеватель, если верить ей, не только достиг места, где заходит солнце, и окружил стеной Гога и Магога. Кроме этого, он еще предсказал, что в конце времен власть христианской империи распространится на весь мир – до самых краев. Обнадеживающая новость для Ираклия, надо только, чтобы все ее правильно поняли. Александр в этой сказке поклялся идти в Иерусалим и взять с собой серебряный трон, «так чтобы Мессия, когда придет с небес, смог сесть на свой царский трон, и его царство продлится вечно»33. Не самая тонкая параллель с Ираклием и его ношением Истинного Креста, но зато громкая. А то, что рассказ о Двурогом в Коране создан непосредственно по ее образу и подобию, показывает меру ее эффективности как прославления входа императора в Иерусалим. Сюжет, образы, даже отличительные черты героя – рога – все идентично34. Значит, здесь возможна точная датировка сегмента Корана. Но все же, несмотря на все сказанное, история о Двурогом показывает лишь следы ее происхождения из римской пропаганды 630 г. В ней определенно ничего не осталось о пророчестве Александра о том, что Новый Рим унаследует мир и Христос придет снова. Вместо этого ее представление о последних днях мира – с набегами Гога и Магога и драматической материализацией ада – обрело черты, не относившиеся к определенному времени: ничего откровенно христианского и римского.