Талиесин - Лоухед Стивен Рэй

Талиесин был очарован не меньше остальных. Он ухитрялся поспеть везде: увертывался от балок, взмывающих ввысь, катался верхом на бревнах, запускал пятерню в котел, чтобы выудить кусок мяса, хватал яблоко из мешка или ломоть сыра, украдкой заглядывал в избушку у реки, где гудели мехи, алое зарево плясало на стенах и пот блестел на лбу кузнеца — потомка Гофаннона, бога яростного горнила, — а то и вместе с другими мальчишками бегал в лес, носил лесорубам воду и пиво…

Дни стояли погожие, и, хоть работать приходилось от темна до темна, жители Каердиви не сетовали. Эльфин повсюду был первым: частенько голый по пояс, как и остальные работники, взмокший, с заплетенными в тугую косу волосами восседал он на бревне, прибивая его на место. Таким и застал его Хафган однажды днем, через несколько недель после отъезда Кормаха.

— Здрав будь, Хафган, хеног Гвинедда! — крикнул Эльфин. Осень выдалась теплая и ясная, небесная синь радовала глаз. Он оторвался от работы, чтобы обвести взглядом строительство, и рукой утер со лба пот. В глазах его светилась гордость. — Что думаешь, бард? Подержится вёдро, пока подведем под крышу?

— Подержится, господин, — отвечал друид, бросая испытующий взгляд на небо.

— Тогда, клянусь Ллеу, мы закончим до Самайна.

— Думаю, закончите. — Хафган постоял, глядя на Эльфина из-под руки.

— Что-то еще, Хафган? — спросил король.

— Надо поговорить.

Эльфин кивнул и отложил молоток Он спустился по деревянной лесенке и подошел к друиду.

— Что такое?

— Кормах умер. Я должен его похоронить.

Эльфин кивнул.

— Ясно. Иди, конечно.

— Я хотел бы взять с собой Талиесина.

Эльфин потянул себя за ус.

— А без него нельзя?

Хафган пожал плечами.

— Ему было бы полезно.

— Надолго это?

— Дня на два, на три.

— Думаю, — протянул Эльфин, — вреда не будет.

Хафган молча ждал, что решит король.

— Ладно, хочешь, бери, — объявил Эльфин и Собрался лезть обратно. — Матери его я скажу.

— Спасибо тебе, владыка, — с поклоном отвечал Хафган.

Эльфин заметил поклон и вновь обернулся к барду.

— Спасибо тебе, Хафган.

— За что?

— За то, что оказываешь мне почет.

— Да я и прежде, вроде, тебя не унижал.

— Ты отлично знаешь мне цену и вместе с тем ни разу не принизил меня. За это я тебе благодарен. И еще. Я знаю, ты можешь взять Талиесина, куда пожелаешь, тем не менее ты пришел и спросил моего разрешения. За это тоже спасибо.

— Владыка Эльфин, я ни разу не принизил тебя как раз потому, что знаю тебе цену. Что до другого — как могу я взять то, что мне не принадлежит. — Он коснулся лба тыльной стороной ладони. — Не страшись испытаний, ибо ты овладел своей силой и своей слабостью. Ты будешь жить долго, о король, и тебя будут помнить за доброту и мудрость.

— Льстишь, Хафган? — смущенно улыбнулся Эльфин.

— Говорю правду, — отвечал друид.

Хафган, Талиесин и Блез вышли на следующий день. В другое время Талиесин обрадовался бы перемене места, но сейчас это значило пропустить несколько дней строительства, и ему было обидно. Вслух он ничего не сказал, но Хафган приметил, как он сутулится и волочит ноги. Друид сразу сообразил, отчего это, однако промолчал. Разочарования, даже пустяковые — часть жизни, пусть учится с ними справляться.

— Какого цвета лето? — спросил через некоторое время Блез.

Они шли по знакомой лесной стежке на северо-запад в Долгеллау, где им предстояло вместе с другими друидами нести тело Кормаха в кромлех на холме за Гарт Греггином. Все трое шагали быстро. Хафган опирался на новый рябиновый посох, Блез — на посох из вяза, Талиесин нетерпеливо сбивал нависшие над тропой ветки легким ивовым посошком.

— Что? — обернулся на вопрос Талиесин.

— Летняя пора, — повторил Блез. — Какого она цвета?

Мальчик на мгновение задумался.

— Ммм… Золотая! — победно объявил он.

— Ты хочешь сказать, зеленая? Золотая, на мой взгляд, осень.

— Нет, — отвечал Талиесин. — Осень — серая.

— Серая? — Блез в изумлении покачал головой. — Ну ты скажешь! А, Хафган?

Друид не ответил.

— Какого цвета весна, Талиесин?

— Белая.

— А зима?

— Зима — черная.

Блез рассмеялся.

— Ты заметил, что в твоем мире цвет есть только у лета?

— Конечно, — без колебаний отвечал мальчик, помахивая ивовым прутиком. — Вот почему я буду королем лета, и мое царство будет летней страной. В мое правление не будет ни весны, ни зимы, ни осени.

— Только лето? — Блез вдруг посерьезнел. Он уловил печаль в голосе Талиесина, и смех его сразу оборвался.

— Только лето. Не будет тьмы и смерти, а только много-много всего хорошего. — Талиесин замолк и больше ничего не сказал. Все трое шагали в молчании, прислушиваясь к лесным голосам.

К полудню были в Долгеллау. Деревня раскинулась в неглубокой лесистой лощине у холодного чистого ручья. Жители ее не построили ни ворот, ни стен, ни насыпного вала, полагаясь на укромность места и мощь соседей. Они тепло приветствовали гостей. Много лет Кормах был их бардом, советчиком, прорицателем и врачом. Глава рода увидел посох Хафгана и заспешил навстречу.

— Мы приготовили погребальные носилки, — сказал он. — Бард велел сделать их из молодого боярышника.

Хафган кивнул.

— Так он хотел. Мы сделали все, что он пожелал, и жалеем, что не могли сделать больше.

— Уверен, вы постарались от души, — ответствовал Хафган. — Сейчас мы его повезем. Вы, если хотите, можете нас сопровождать.

— Вам понадобятся лошади?

— Нет, мы его понесем.

— Как желаете.

Они двинулись по деревне под пристальными взглядами местных жителей.

— Чего на нас так таращатся? — наклонившись к Хафгану, шепотом полюбопытствовал Блез.

— Они смотрят на Талиесина, — отвечал Хафган.

Мальчик, впрочем, похоже, не замечая всеобщего внимания и шел, вскинув голову, глядя прямо перед собой.

«Да, — думал Хафган, — ты будешь королем лета, и в твое правление не будет ни холода, ни тьмы. Однако лето быстротечно на Острове Могущественного, и зиму нельзя сдерживать вечно. Всему свое время года. И все же, малыш, пусть сияет свет, и, пока он горит, пусть звездопадом разгонит алчную ночь».

Они подошли к маленькой, крытой соломой избушке на дальнем конце деревни. На пороге сидели три друида в синих одеждах, рядом лежали пустые носилки, устланные еловой и можжевеловой хвоей. При виде Хафгана все трое встали.

Хафган приветствовал их поименно:

— Келлан, Инаок. Селив, все ли здесь в порядке?

Селив отвечал:

— Все. Тело готово к погребению, я отправил остальных дожидаться нас в роще.

— Хорошо, — сказал Хафган. Он наклонился и прошел под оленью шкуру, заменявшую дверь. Потом, приподняв полог, он позвал Блеза и Талиесина войти.

Талиесин увидел одно большое помещение без окон. Свет попадал сюда через круглую дыру в потолке, через нее же выходил дым от очага. На камышовой лежанке покоилось тело Кормаха, руки его были сложены на груди. Две свечи — одна в головах, другая в ногах усопшего — бросали на беленые стены неверные желтоватые отблески.

Талиесин ошеломленно глядел на тело. Это был не Кормах. Да, когда-то эта оболочка принадлежала верховному друиду — черты остались прежними, — но было ясно, что сам Кормах бесследно исчез. Дух, оживлявший тело, отлетел, а то, что осталось лежать на земле, оказалось вдруг до ужаса хрупким и несущественным — послевкусие, слабое напоминание об ушедшем человеке.

— Его нет, — прошептал Талиесин. Ой нечасто видел покойников и сейчас понизит голос, как у постели больного. — Кормаха нет.

— Да, — согласился Хафган. — Он давно в пути.

Он тронул Блеза рукой и стал в головах лежанки, Блез занял место в ногах.

Хафган произнес несколько слов на тайном языке друидов и взялся за голову умершего. Блез повторил за ним и положил ладони на холодные, застывшие ноги. Затем они произнесли то же самое хором и подняли тело. Если им и потребовалось усилие, Талиесин этого не заметил: ему показалось, что от их прикосновений тело само всплыло над лежанкой.