Мировая холодная война - Анатолий Уткин

Вопрос о репарациях был окончательно пересмотрен в начале мая 1945 г., когда давление в отношениях Америки с Советским Союзом начало нарастать, когда американцы стали бояться хаоса в Центральной и Центральной Европе, которые (говорили президенту советники) могут привести к «политической революции и коммунистической инфильтрации».

На историческую сцену выплывает один из ярких героев периода после Первой мировой войны — руководитель американской помощи разоренной Европе после 1918 г. Герберт Гувер (политически похороненный Франклином Рузвельтом в 1932-1933 гг.). Прежний президент встречается в середине мая 1945 г. с Трумэном, Стимсоном, Форрестолом. Важное решение: невоенную промышленность Германии и Японии не следует демонтировать, на нее американцам следует опереться.

Гувер пошел еще дальше в уже обозначившейся русской политике новой администрации. Уважаемый политик со значительным политическим весом придал повороту в американской политике новый — и значительный вес. За день до апокалиптического меморандума Джозефа Грю Гувер предупредил военного министра Стимсона, что Сталин «создаст преимущественно коммунистические правительства в Италии, Греции и Северозападной Германии».

Важным поворотным пунктом в истории «холодной войны» было принятое в эти дни решение о приоритете Западной Европы над Советским Союзом как проблемой американской внешней политики. Это решение имело два аспекта: репарации из Германии будут держаться на минимальном уровне; весь экспорт западных зон оккупации Германии будет использоваться, прежде всего, для оплаты товаров из западных стран — и только остатки пойдут на компенсацию продуктов из восточноевропейских стран. Германия будет интегрирована в западный блок стран, руководимых Америкой, до начала получения Советским Союзом репараций.

Американцы в эти майские дни приходят к заключению, что не учли огромного экономического потенциала Германии. Даже лежащая в руинах, Германия 1945 г. была более мощной величиной, чем Германия 1939 г. Специальная американская комиссия посетила Германию в конце мая 1945 г. и пришла к заключению, что «способность Германии производить военную продукцию все еще остается преимущественно нетронутой» и что «экстенсивный вывоз заводов и оборудования все еще возможен и желателен». Как оказалось внешний вид разбитой Германии скрывал огромные полуприкрытые возможности.

В то же время американское руководство явно преувеличивало степень привязки экономических планов СССР к его (якобы очевидным) политическим целям. А в советском руководстве шел процесс выработки стратегии в отношении Германии — боязнь ее, как и желание восстановить нормальную жизнь в России были главенствующими мотивами. Глава Специального комитета по экономическому разоружению Германии Г.М. Маленков утверждал, что Германия может восстановить свои силы с той же скоростью, с какой она восстановила свои силы после Первой мировой войны. Маленков выступал за превращение Германии в аграрную страну, за ее жесткое разоружение. Против этой концепции выступала группа влиятельных лиц, считавших, что мощная индустриальная Германия нужна для более быстрого выполнения советского пятилетнего плана, для подъема советской промышленности. Вторую группу возглавляли столь влиятельные в это время А.А. Жданов (возглавлявший идеологическую работу ЦК ВКП(б), А.И. Микоян — министр внешней торговли, Н.Н. Вознесенский — глава Госплана; их лозунгом было: «Репарации для выполнения пятилетнего плана». Это было столкновение двух подходов решения двух главных потребностей России — безопасности и восстановления. И это были долговременные подходы, занявшие не только вторую половину 1945 г., но и весь 1946 год. Чего не было, так это плана превзойти Запад, нанести по нему удар, лишить США их позиций в Европе — все это были надуманные аргументы рьяных противников СССР в американском руководстве.

Противоречия на указанной почве стали отчетливо возникать летом 1945 г. во время заседаний союзной Комиссии по репарациям в Москве. Взаимное ожесточение возникло уже при попытках подсчета. Американцы считали «поштучно» (сколько паровозов, станков и т.п.), а советский подход основывался на подсчетах в долларах.

Сан-Франциско

Лозунг большей твердости в отношениях с Советским Союзом приобретал силу постепенно. Его заслоняли фантастические дипломатические события, такие как конференция по созданию Организации Объединенных наций, начавшаяся 25 апреля в Сан-Франциско.

Американская делегация отправлялась в Сан-Франциско в наилучшем настроении. Госсекретарь Стеттиниус обозначил только одну проблему: «Советский Союз». Член американской делегации Чарльз Итон прокомментировал эти слова: «И так было всегда». Но не он, а сенатор Ванденберг был наиболее упорным противником найти общие отношения с Россией — он обещал твердость в отстаивании американских интересов в античном стиле — «американскому народу и сенату». Ванденберг оказался самым влиятельным членом американской делегации. И он готов был жестоко сражаться с ялтинскими договоренностями как с договоренностями между великими державами. Ванденберг считал главной ареной прогнозирования линии поведения России Польшу, этот вопрос был для него заглавным. Он «не мог получить большего личного удовлетворения, чем публичного осуждения Ялты и всего, что в ней было договорено в отношении польского вопроса».

Сан-Франциско не был, как это иногда показывают, сплошной бравурой. Ожесточение пряталось за парадными вывесками. Еще недавно называвший Сталина «великим человеком» сэр Александер Кадоган, теперь говорил о русских: «Как можно работать с этими животными? И как можно питать надежды в Европе?» Еще «лучше» пишет сенатор Ванденберг в своем дневнике: «Россия может уходить. Конференция может продолжать работу и без России…Россия — это темные облака на всех небесах. Трудно даже разобраться, это Фриско или Мюнхен… Мы должны стоять „у своих орудий"… Здесь нужно прекратить умиротворение красных до того, как станет поздно“.

Тон конференции был задан такой, что наблюдатели немедленно забеспокоились, «не слишком ли тверд» президент Трумэн? Это чувство отразилось в первых высказываниях нового государственного секретаря — Джеймса Бирнса. 30 апреля 1945 г. он пишет обозревателю Уолтеру Липпману: сохранение мира будет зависеть от того, что владеет сердцами народов России, Британии и Соединенных Штатов. Мы не можем сохранить мир, распространяя недоверие к Советам. Мы должны доверять друг другу. И если мы ожидаем от них выполнения обещаний, мы должны скрупулезно соблюдать свои обещания им».

Липман ответил письмом из Сан-Франциско 10 мая 1945 г. выражающим «беспокойство по поводу ведения американской внешней политики… Хотя спор очевидно ведется между Советами и нами, эта линия не лежит в природе вещей, но является результатом неопытности и эмоциональной нестабильности нашей делегации… Такого не должно бы случиться. Такого не случилось бы, если бы президент Рузвельт был бы жив. Происходящее приведет к несчастьям не только по таким проблемам как польский вопрос, но захватит и Ближний Восток, если мы не восстановим наше чувство национального интереса в фундаментальном вопросе».

Миссия Гопкинса

В середине мая 1945 г. беспокойство по поводу отношений с Россией охватило и президента Трумэна. Он говорит Моргентау, что является новичком во внешней политике. Через несколько дней добавляет: «Вы не знаете как тяжело это дело для меня». Рассказав Дэвису о «нокауте» Молотова, президент спрашивает: «Прав ли я?» Неожиданная остановка поставок по ленд-лизу была ошибкой, — признает Трумэн. Он пытается снять стресс ежедневным плаванием, делает гимнастику. И все же все отмечают его усталость. Ночами он для релаксации играет в покер. Иногда ложится в постель в восемь утра.

Черчилль служит особым фактором. 6 мая 1945 г. — еще до победы — Черчилл предлагает американским и британским армиям «держатся твердо» не за позиции, согласованные в Ялте, а за фактические. Неважно, что подумают русские. Трумэн еще не готов к такой демонстрации жесткой враждебности, к тому же и у русских есть свои козыри; так он и отвечает Черчиллю 9 мая. 11 мая Черчилль присылает еще две телеграммы: «В ходе продвижения русских к Эльбе случилось ужасное. Русские теперь доминируют в Польше, Восточной Германии, в балтийских провинциях, Чехословакии, Югославии, Венгрии, Румынии, Болгарии, в значительной части Австрии, что представляет собой „беспрецедентное событие в истории Европы“. „Необходимо не уходить с наших передовых позиций, пока дело не решится к нашему удовлетворению“. 12 мая Черчилль пишет: „Я глубоко обеспокоен европейской ситуацией. Половина америанцев уходит на Тихий океан, канадцы безусловно уйдут как и значительная часть англичан. Французы слабы. А что будут делать в это время русские?“