Ленинские эскизы к портретам друзей и противников - Генрих Маркович Дейч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У нас почти нет сведений о контактах Ленина и Бухарина в период между февралем и июлем 1922 г., хотя имеющиеся в архиве материалы дают основание думать, что таких контактов было немало. Из опубликованных за это время данных отметим записку в Политбюро с проектами постановлений от 9 апреля 1922 г., в пункте 6 которой говорилось: «Тов. Бухарину запретить поездку в Россию, обязав его ехать долечиваться», и записку Сталину для Политбюро от 10 апреля, в которой Ленин писал: «Против поездки сюда Бухарина возражаю самым решительным образом, ибо это без надобности помешает его лечению».[64] Обе эти записки впервые опубликованы в 1964 г.
7 сентября, прочитав в эмигрантском меньшевистском журнале «Социалистический вестник» от 20 июля 1922 г. письмо А. М. Горького французскому писателю А. Франсу от 3 июля по поводу процесса над эсерами, в котором Горький выступает в защиту «людей, искренне служивших делу освобождения русского народа», Ленин пишет Бухарину, находившемуся за границей, письмо с просьбой сообщить свое мнение о письме Горького, которое называет «поганым».[65] Ответ Бухарина нам неизвестен.
По данным ЦПА, Ленин беседует с Бухариным вечером 23 сентября, а 27 сентября пишет ему письмо с критикой статьи литератора, бывшего меньшевика Ф. В. Плетнева «На идеологическом фронте», опубликованной в «Правде», негодуя: «Неужели редакция „Правды“ не разъяснит автору его ошибки? Ведь это же фальсификация исторического материализма! Игра в исторический материализм!»[66]
В. И. Ленин продолжал время от времени просить Бухарина просматривать свои работы до их публикации и обнародования. Примером могут служить ответы Владимира Ильича на вопросы корреспондента английской газеты «Манчестер гардиан» А. Рансома. Есть два варианта этих ответов, из которых один неоконченный. Установлено, что перед вручением ответов Рансому Ленин направил один из вариантов Бухарину с просьбой прочесть, сделать свои замечания и «вернуть тотчас». Первый вариант Ленин датировал 5 ноября (он и был опубликован в «Манчестер гардиан» 22 ноября 1922 г.), второй (незаконченный) был написан между 27 октября и 5 ноября.[67]
25 ноября 1922 г. Владимир Ильич продиктовал Бухарину, Троцкому, Зиновьеву и Радеку свои замечания на их «Набросок аграрной программы действия», указав, что польза от этого документа — в сравнении с уже принятой резолюцией II конгресса Коминтерна по данному вопросу — «очень сомнительна».[68] 13 декабря следует еще одна диктовка по телефону — «О монополии внешней торговли» (Сталину для пленума ЦК), в которой Ленин подвергает критике и опровергает доводы Бухарина против монополии.[69]
Последнее из высказываний В. И. Ленина о Н. И. Бухарине относится к 24―25 декабря 1922 г. В ленинском письме-завещании сказано:
«Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)».
Охарактеризовав далее не только положительные, но и отрицательные качества Г. Л. Пятакова, Владимир Ильич заключает:
«Конечно, и то и другое замечание делаются мной лишь для настоящего времени в предположении, что эти оба выдающиеся и преданные работники не найдут случая пополнить свои знания и изменить свои односторонности».[70]
Задумаемся над этим последним ленинским эскизом к личностному портрету его младшего товарища.
Итак, в свои 34 года Николай Бухарин — «ценнейший и крупнейший теоретик партии», «выдающийся и преданный работник», он в числе «самых выдающихся сил» большевистского ЦК. И тут же вдруг Ленин дает столь нелицеприятную оценку его теоретическим воззрениям и диалектическим способностям… Оценку, навеянную, надо думать, прежде всего качеством выступлений Бухарина по программным вопросам и позицией, занятой им в недавней дискуссии о профсоюзах (еще тогда Ленин предъявлял Бухарину подобные упреки, хотя, как мы видели, были и оценки противоположного свойства).
Создается впечатление, что, подчеркивая не только позитивные, но и негативные черты Бухарина, Владимир Ильич как бы говорит партии: вот таков этот человек, вам с ним предстоит дальше жить и работать; но помните же и о тех его особенностях, которые могут стать помехой делу, требуйте от него и способствуйте тому, чтобы он совершенствовался («пополнял знания и изменял свои односторонности»). Все это во многом можно отнести и к другим четверым деятелям партии, о которых Ленин упоминает в «Письме к съезду» (исключая Сталина, в отношении которого Владимир Ильич предлагает «обдумать способ перемещения» с неподобающего ему поста).
Что касается Н. И. Бухарина, то всей своей последующей жизнью он доказал, что ленинская критика и ленинские советы не прошли для него даром.
«Он также законно считается любимцем всей партии». Заметим, что Владимир Ильич не провозглашает по отношению к Бухарину этот необычный эпитет, а лишь констатирует общепризнанный факт, с которым вполне согласен.
Не это ли теплое и душевное звание, данное Бухарину большевиками-ленинцами, явилось главной причиной того, что подручному главного палача Вышинскому пришлось по наущению своего патрона с особой изощренностью исходить бранью на сфальсифицированном процессе, стараясь во что бы то ни стало и любыми путями дискредитировать Бухарина?!
По данным ЦПА, между 24 ноября и 9 декабря 1923 г. Н. И. Бухарин посетил Владимира Ильича в Горках.[71] А теперь стало широко известно, что Николай Бухарин наряду с самыми близкими Ленину людьми был у скорбного одра Ильича в самое трагическое мгновенье — 21 января 1924 г., в 18 часов 50 минут…
«В тихий зимний вечер умирал Ильич в Горках, — вспоминал Николай Иванович в день траурной годовщины. — Еще за несколько дней все шло на улучшение. Повеселели родные, повеселели друзья. И вдруг разрушительные процессы быстро проступили наружу…
Когда я вбежал в комнату Ильича, заставленную лекарствами, полную докторов, — Ильич делал последний вздох. Его лицо откинулось назад, страшно побелело, раздался хрип, руки отвисли — Ильича, Ильича не стало.
Точно время остановилось. Точно сердца перестали биться у всех. Точно на мгновение прекратился бег истории, и весь мир застонал мучительным стоном. Милый, прощай!»[72]
И заканчивает
