Раб сердец - Александр Лукьянов

— Все точно. — задумчиво покивал Бран. — Не зря в обучалище скамью штанами полировал. А где именно подохла Паучиха? Показать сможешь?

Он подвинул землеописание по столу к Удатному. Тот изумленно воззрился на Учителя.

— Так с тех пор же все сто раз переменилось! Один Великий Потоп чего стоил!

— Верно, верно… — нетерпеливо покивал Бран. — Но всё-таки, хотя бы примерно, а?

— Ну… наверное… где-то…

Бран снял с разрисованной очертаниями рек и гор бумаги неопределённо ползающую по ней ладонь Злата.

— Смотри. — сказал Учитель. — Вот отроги Харадримского Мелового хребта. Это пустыня Хара-Тору. Маленькое горько-солёное озеро Кулькуль. А вот — внимание! — ущелье Унхольчу. Там Паучиха и сожрала сама себя.

— Ух ты, правда? Так что с того? Когда ж это было!

— Давно. Очень давно. Да видишь ли в чём дело… — Бран устало потёр лоб. — Пожирая себя, паучиха истекала ядом. От неё самой ничего не осталось, а вот яд за тысячелетия окаменел и сохранился в виде… ммм… блестящих чёрных булыжников. Или, скорее, — больших кусков оплавленного непрозрачного тёмного стекла. В общем, ежели хорошенько поискать, полагаю пуда четыре собрать можно.

— Так, наверное, всё давно собрано. Не может быть, чтобы не нашлось желающих. Те же харадримцы, к примеру. Далеко ходить не надо — на их землях.

— Желающие сыскались бы. Кабы знали, что такое сокровище существует и ведали, где оно находится. Однако тайна сия велика есть… Даже Чёрному Волшебнику не было известно об этом. Да и Радагаст Карий прознал совершенно случайно, а от него… гм… я… Понимаешь, к чему клоню?

— Ещё бы! В умелых руках камешки окажутся страшным оружием…

— …против лешелюбов. — подхватил Бран.

— Так что же, собираюсь? — поднялся Злат.

— Куда?

— B ущелье… как его… Унхольчу. Полмесяца — туда, столько же времени — обратно. Держу на примете полдюжины надёжных и смышлёных парней, объяснишь, что надо сделать, думаю, справимся.

— Чушь! Хотя бы приблизительно представляешь, насколько это опасно?!

— Значит, решено. С помощью Вняты к завтрашнему утру приготовимся и поедем.

Харадримец выглядел необыкновенно внушительно: невозмутимый, представительный, полный, в вишнёвом шёлковом халате, расшитым золотыми узорами и цветами. Он говорил по-рунски безукоризненно чисто, лишь иногда делая едва заметные остановки в поисках слова.

— Харад с бесконечным пониманием и сочувствием относится к борьбе Братства, горячо и искренне желая ему победы. — говорил посол. — К великому прискорбию Харад лишён возможности вступить в священную войну на вашей стороне против лешелюбских полчищ Заката. Однако наш народ просит позволения у Брана Учителя оказать рунским витязям посильную помощь.

Бран внимательно слушал.

— После поражения в Войне Кольца Хараду было запрещено использовать мумаков на войне и передавать их какому-бы то ни было соседнему народу. — тонко улыбнулся харадримец. — Однако — ах какая неприятность! — из наших стад сбежали тридцать тягловых мумаков… Ц-ц-ц, так нехорошо! Когда животные совершенно случайно добегут до вашего стана и вы, присвоив их, начнёте использовать на войне, конечно же Харад будет совершенно не при чём, не правда ли?

— Безусловно! — с такой же улыбкой подтвердил Бран. — Во всём будет виновна исключительно подлая рунская душа.

— Счастлив, что мы понимаем друг друга с полуслова! — восхитился смуглолицый посол. — Кроме того Харад дарит Братству сотню больших бамбуковых труб… водопроводных… А уж если ратники Братства начинят их разрывным порошком и направят на неприятеля…

— Тогда и это произойдёт неожиданно для Харадского правительства и вопреки его миролюбивой натуре.

— Ну, и наконец хотелось бы сообщить, что сегодня-завтра в расположение вашей Рати прибудет караван с продовольствием и лекарствами. — сообщил харадримец. — Если вы забудете возвратить верблюдов и повозки, то мы совершенно не заметим этой мелочи.

Бран встал и поклонился: — Заверяю досточтимого посла Цзи-Цзая, что о добросердечном отношении Харада Братство не забудет, пока будет существовать.

…Когда посла проводили с всевозможными почестями, Стрёма с подозрением заметил: — Скользкие, словно рыбы! Всегда хотят чужими руками жар загрести! «Харад лишён возможности вступить в священную войну».

— А вот я их не осуждаю. — пожал плечами Видимир. — Каждый — сам за себя. Сейчас харадримцам выгодно всемерно поддерживать Братство. Знаешь их поговорку: «Враг моего врага — мой союзник»? Так что же, надо отказываться от поддержки Харада?

— С чего бы? — удивился Бран. — Тридцать мумаков — сила, о какой и мечтать не приходилось. Да и «бамбуковый дракон» не помешает.

— Может, все же заглянете вечером в гости? — спросил Благовид. — Посидим за пирогом, побеседуем. Ко мне друг обещал зайти, славный человек, литейщик.

— В самом деле, — поддержала его жена, — ведь мы теперь соседи.

— Нет-нет, — помотал головой Влас Кротич. — Спасибо сердечное, но пока некогда. Мы ведь лишь позавчера въехали, надобно осваиваться в новом жилье.

— На работу идёте?

— Первый день. — ответил Влас. — Буду работать в гончарно-трубной мастерской. Еще раз благодарю за приглашение, до свиданья.

Хорошо, что вышел заранее, подумал Влас, можно будет глянуть на Чистоград при свете рассветного солнца. Говорят, что после освобождения город за считанные месяцы очень изменился. Посмотрим. Окунемся в жизнь утреней столицы Братства.

Через четыре дня после освобождения брановой Ратью Матюкалинска Ячень и Смурень Близнецы объявили о наборе мастеров, желающих переселиться в Чистоград. Таковых набралось около восьми десятков, однако после испытаний на образованность осталось только восемнадцать. Среди них оказались Кротич с женой и обеими дочерями. Еще через день им пришлось отвечать на вопросы, составленные лично Браном для проверки будущих чистоградцев.

— Дело долгое. — предупредила серьёзного вида девушка в круглых очках. — Вот бумага. Видите строчки? Их пятьсот пятьдесят пять — по количеству вопросов. В нужной клетке мледует проставить крестик, согласно выбранному ответу. Итак, приступим…

Потом Власу сообщили, что проверка пройдена и его семья может приходить с вещами к месту сбора. Шесть отобранных семейств погрузились в повозки и через сутки пути оказались в Чистограде.

— Эти места при лешелюбах называли в насмешку «нищей слободой». — приветливо рассказывал провожатый. — Потому что селились здесь одни толстосумы.